Плохая мать

Там, на отполированной до блеска задами, руками и спинами лавке, сидел глава семьи. Перед ним на низком столике всегда стояли нарды, тарелка с нехитрой закуской, кофе в джезве... Мама проходила и садилась перед ним на низкий складной стульчик, брала кости, трясла и бросала на доску. Так было всегда. Никто не кидался ей на шею, не кричал: «Ольга приехала!» Все делали вид, что ничего не случилось. Мама могла отсутствовать полгода, год, но ритуал не менялся. Она тихо входила в ворота, тихонько свистела залаявшему старому псу, который, узнавая, тут же приветливо вилял хвостом, и проходила через двор к тутовому дереву. Георгий, в который бы час там ни появилась мама, сидел всегда в одной позе. И нарды лежали в том положении, в котором были оставлены.

Мама передвигала фишки.

– Здравствуй, – говорила она.

Георгий в ответ кивал, тянулся к нардам, делал ход...

– У тебя еще один внук родился. Поздравляю, – продолжала мама. Пока она шла по двору, успевала ухватить взглядом изменения, произошедшие за то время, пока отсутствовала. Вот, во дворе стоит таз с замоченными детскими вещами, голубых больше, значит, мальчик. Это счастье. Род не умрет.

Георгий делал жест рукой – мол, твой ход.

– Зорик дом покрасил, пристройку к сараю сделал. Хорошо, – продолжала мама и трясла в ладонях фишки. – Как твое здоровье?

Георгий молчал, только морщился.

И так потихоньку они начинали говорить. Сначала о мелочах – мама рассказывала про жизнь в столице, о ценах, погоде. Георгий говорил, что надо переложить печь и там, на летней кухне, крышу поменять. Они никогда не общались, как отец с дочерью, но чувствовали друг друга даже на расстоянии. Мама всегда звонила бабушке, когда что-то случалось. И бабушка подтверждала – да, Георгий заболел. Сердце.

В тот приезд мама нервничала как никогда раньше. Она понимала, что никакого ритуала не получится.

Мама везла меня в коляске. Коляска была тяжелая, трехколесная, железная, с одной длинной ручкой и подставкой-тормозом вместо четвертого колеса. Мама остановилась рядом с колонкой на улице – попить воды, умыться, перевести дух. А там соседка ее увидела и вышла воды набрать да поговорить. Я вылезла из коляски и побежала за кошкой, которая шмыгнула в ворота дома Георгия. Я пошла следом.

Что-то толкнуло Георгия в тот момент – он встал со своей лавки и пошел проверить, как Зорик поменял замок на воротах. Никогда раньше не проверял... На дорожке он увидел меня.

– Чья ты, девочка? – спросил он по-осетински, хотя уже все понял.

– Киса, – показала я на кошку, которая подбежала к миске поесть.

– Пойдешь ко мне? – опять спросил Георгий.

Я радостно протянула руки. Он легко меня поднял и понес к старому тутовнику, держа, как драгоценность.

Зарина увидела его из курятника и выронила миску с комбикормом для цыплят – ни разу Георгий не брал маленьких детей на руки.

Зарина подошла к мужу.

– Смотри, у нее такая же родинка, вот здесь, – сказал Георгий жене, – правда, похожа?

Зарина кивнула.

Я как две капли воды оказалась похожа на мать Георгия, свою прабабку Латифу, турчанку по происхождению.

Зарина родила мужу двоих детей – сына Зорика и дочь Фатиму. У Зорика подрастали двое мальчишек, у Фатимы тоже был сын, который принадлежал уже другому роду. Так получилось, что я стала первой девочкой в семье. Первой, кто перенял эти турецкие гены.

Я начала ерзать на руках – хотела спуститься на землю и подойти к кошкам.

– Отпусти ее, – сказала мужу Зарина и мягко взяла меня к себе.

Георгий нехотя, через силу, отпустил руки.

– Маша, Маша пропала! – ворвалась в ворота моя мама.

Я в это время сидела на корточках перед кошачьей миской и радостно лезла туда обеими руками.

– Господи, Маша, – охнула мама. – Георгий!

Георгий выходил из дома со старой фотографией в руках. Мама смотрела на него с ужасом – он не сидел под тутовником. Он ходил и улыбался. У него по щекам текли слезы, а он этого даже не замечал. И не пытался скрыть.

– Смотри, – сказал он моей маме, сунув фотографию. Ни здравствуй. Ни как доехала.

Мама взяла фото. Фотограф подрисовал розовый фон, губы и раскрасил зеленым платье и глаза.

– Ты знаешь, кто это? – спросил Георгий.

– Маша через двадцать лет, – ответила мама.

– Пойдем, девочка, – сказала мне по-осетински Зарина. Я, как ни странно, послушалась и протянула ей руку.

– Она будет красавица, – сказала маме Зарина.

– Она останется здесь, – сказал Георгий, – я так решил. Марго, ты хочешь здесь остаться? – обратился он ко мне по-осетински.

Я радостно засмеялась (кошка в этот момент случайно попала лапой в миску и стряхивала воду).

– Видишь, она смеется! – воскликнул Георгий. – Значит, хочет!

– А почему Марго? – спросила мама.

– Мария – твоя мать. Она одна Мария. Как ты ее зовешь? Маша? Нет, мне не нравится. Марго. Я буду звать ее Марго, – сказал Георгий.

Ни мама, ни Зарина ничего не ответили. Они никогда с ним не спорили.

– Пойдем, я тебя провожу, – сказала Зарина, когда мама меня уводила.

– Мне нужно уехать. Работать, – сказала ей мама.

– Не волнуйся за Марго. Я буду с ней, если твоя мать уедет.

– Спасибо тебе, – сказала мама.

– Не благодари, – ответила Зарина.