Плохая мать

Мама накрыла на стол. Положила приборы, расставила посуду, разложила московские угощения, нарядилась и села нас ждать.

– Бабушка, у нас свет горит, – сказала я, когда мы шли из редакции.

– Забыли выключить, наверное, – ответила бабушка.

Мы зашли в дом, и я закричала. От ужаса и восторга. За сверкающим столом сидела женщина с фиолетовыми волосами, серебряной короной на голове, в серебряных брюках, обмотанная чем-то блестящим. Вслед за мной закричала бабушка. Дед начал материться.

– Бабушка, кто это?! – кричала я.

– Тьфу, Ольга, твою мать, на смерть перепугаешь, – перестала орать бабушка. – Ты что тут делаешь?

– К вам на Новый год приехала! Целый день готовлю, убираю, а где вы ходите? Небось в редакции уже отметили? Манечка, доченька, иди сюда, смотри, что я тебе привезла.

– Не пойду, – сказала я шепотом.

– Что? – переспросила мама.

– Ты не моя мама, ты – Снежная королева. Злая. Ты меня заберешь с собой и заморозишь.

Мама умоляюще посмотрела на бабушку.

– Манечка, это твоя мама, – сказала мне бабушка, – просто она у тебя с придурью, поэтому и выглядит так. Не может без своих фокусов.

– Манечка, ну какая я Снежная королева? Я твоя мама.

– А почему ты в короне и фиолетовая? – спросила я.

– Потому что краску для волос передержали, и вот что получилось. А корона тут лысину прикрывает. Ну, не лысину, а плешь. Волосы выпадают. На нервной почве.

Я опять закричала.

– Что? Что ты орешь? – не выдержала мама, которая чуть не плакала.

– Лысая Снежная королева! А-а-а-! – кричала я. – Бабушка, миленькая, не отдавай меня ей, пожалуйста. Она хочет меня забрать!

– Манечка, перестань, – пыталась успокоить меня моментально протрезвевшая бабушка. Она отрывала мои руки от своего платья, за которое я цеплялась.

– У нее штаны и на шее что-то! – орала я, из последних сил цепляясь за бабушкины ноги.

– Это мишура, обычная мишура! Вот, смотри, сняла, держи, потрогай! Господи, что ж это такое? – Мама совала мне в руки мишуру, которую я никогда раньше не видела. – Мама, она что, брюк никогда не видела? Я сюда еле доехала, а вы орете! Что ж, б..., за жизнь такая?

Дед при этой сцене не присутствовал. Он, когда начались крики, тихо ушел на зимнюю кухню, где стоял самогонный аппарат. Видимо, нужно было срочно снять пробу и проверить шланги.

– Манечка, Маргарита, смотри, кого я тебе привезла. – У мамы дрожали голос и руки.

Я выглянула из-за бабушкиной спины, потому что мама зашуршала пакетом и коробкой.

Она поставила на стол куклу – в русском сарафане, с кокошником на голове. Красивую настоящую куклу. Я медленно начала подходить к столу. Тут мама протянула руку к кукле, и та вдруг начала петь, танцевать и махать платочком.

– А-а-а-а-а! – заорала я, прячась за спину бабушки. – Она волшебница, точно Снежная королева! Она из людей кукол делает!

И тут я сделала то, чего даже бабушка не ожидала. Я подскочила к печке, схватила совок, набрала лежащие в углу угли и бросила в маму. Видимо, я решила, что холодного угля Снежные королевы тоже боятся.

Серебряная мама стала черная.

– Ну вы, б..., даете, – сказала мама, села за стол и заплакала. Сняла с себя корону, мишуру, стерла с губ помаду. Потом открыла бутылку шампанского, налила, положила на тарелку салат и стала есть.

Через полчаса я уже сидела у мамы на коленях, без конца заводила куклу и наворачивала колбасу с конфетами. Бабушка пила привезенную мамой любимую лимонную водку и занюхивала ее чаем со слоном. Мама начала улыбаться.

Без двадцати двенадцать на пороге появились соседи – муж с женой, две дочери, сын, невестка и племянник. Жена поставила на стол традиционных три пирога. Мама по московской привычке сидела, как сидела. Сосед посмотрел на нее как на чумную или больную. Я вытаращила глаза и открыла рот. Мама, решив, что я опять начну орать, встала и, тяжело выдохнув, пошла ставить тарелки и подавать еду. Вернулся с зимней кухни дед, который, судя по виду, остался доволен произведенным продуктом.

Все послушали поздравления, бой курантов, выпили. Бабушка запела песню, которую всегда пела, когда выпивала: «Мы красные кавалеристы и про нас...» Куплет не допела. Ушла спать. Дед допел: «Про то, как ночи ясные, про то, как дни ненастные» и тоже уснул прямо на стуле. Соседи поднялись, раскланялись и ушли. Я еще раньше, схватив куклу, убежала к другим соседям, где жила моя подружка, и мы бегали по домам и колядовали.

Был час ночи. Мама сидела одна за разрушенным столом, уставленным грязными тарелками, перед стареньким черно-белым телевизором. Бабушка спала в спальне. Бабушкин муж всхрапывал рядом на стуле. Дочь была не пойми где, не пойми с кем. Мама, не спавшая последние двадцать часов, поняла, что если прямо сейчас не ляжет, то умрет.

Она проснулась рано утром. Рядом со мной. Обняла, прижалась и попыталась заснуть снова. Но в деревне она никогда не могла спать допоздна. В восемь утра мама встала. Бабушки с дедом не было дома.

Мама пошла мыть посуду, убирать. Надо было еще побелить дом – она всегда это делала, когда приезжала, и бабушка оставляла эту «повинность» ей.

Полгода пахоты, два дня с матерью и дочерью – и назад.