Площадь Борьбы

Темнота становилась все гуще. Теперь Сима даже не знал, который час. От холода он перестал соображать, ноги превратились в каменные чушки, руки окоченели и не согревались даже в карманах, он привалился к фонарному столбу и тупо ждал своей неминуемой смерти.

В это время за его спиной скрипнул снег и знакомый голос произнес:

— Ты чего тут?

Он резко обернулся.

Мишка Соловьёв, живой и невредимый, стоял рядом с ним.

Глаза Мишки были спрятаны в тени. Но даже сквозь эту тень он увидел, что это не совсем его глаза.

— Мишка, ты куда исчез? — осторожно спросил Сима.

— А тебе какое дело? Двигай давай отсюда… — скривился Соловьёв, но Сима никуда не пошел.

— Я тебя ищу, ищу… — сказал Сима. — Мы все тебя ищем.

Мишка вдруг навалился на него, и они упали в сугроб. Мишка бил его по лицу, не сильно, однако у Симы пошла кровь.

— Что ты здесь делаешь, идиот?

— Я за тобой пришел!

Соловьёв отвернулся, тяжело вздохнул и слез с Симы. И наконец они оба вошли в дом.

Мама Мишки уже почти спала, она заохала, запричитала, подхватилась с постели, ей утром на работу к шести, ехать куда-то далеко, на Шаболовку, и они пошли в коридор, разговаривать.

Точнее, говорил один Мишка, его как прорвало.

Был такой парень, Сашка Заливной, блатной, ну, как блатной, может, и не блатной, а черт его знает. Жил по соседству в пятом проезде, в многоквартирном доме с коридорной системой, занимал угловую комнату вместе с матерью, мать у него уборщица. У блатных была привычка — соседей не трогать, соседи — они как родственники. Заливной с Мишкой Соловьёвым здоровался, интересовался даже, как там футбол, как что. Все вокруг знали, что Мишка страстный болельщик. И Мишка его не то что не боялся, ему даже в голову не приходило, наоборот, он немного гордился, что такой серьезный человек как Сашка Заливной с ним здоровается. Под блатных работали многие, да и сам Мишка не прочь был надеть ватник вместо пальто, укороченные сапоги и купить кепку, но отец ему не разрешал, отец — серьезный человек, инженер. Однако в целом было понятно, что Заливной никакой не бандит, обычный парень, как все, а впрочем, ну кто его знает, чужая душа потемки, сосед и сосед. У Мишки все были друзья, соседи, родственники, полгорода, как говорил отец Симы, были его друзьями, соседями, родственниками, такая у него с детства система — знакомиться, но глубоко не встревать, мало ли там что, у каждого своя линия, есть ведь правила приличия, и по этим правилам Сашка Заливной просто сосед, хотя и известная такая личность. Ну а почему он известная личность, тоже вопрос, вид у него был фасонный, и взгляд хитрый, и курил он хорошие папиросы, и в парк ходил ЦДКА со своей компанией, к которой лучше не подходить, так и повелось — Заливной, а… это который, ну да.

И вот однажды, в полной темноте, светомаскировку еще не отменили, подходят к Мишке Соловьёву люди, он даже не разглядел сколько, и говорят ему — а ну, иди сюда, он испугаться не успел, и ноги сами понесли, и вот оказались они в самом темном углу Марьиной Рощи, наверное, там, где раньше был забор и лавочки, а теперь только колышки какие-то из земли торчат, и лиц даже не видно. Что же, думает Мишка Соловьёв, случилось, а они ему так мирно говорят — а ты Сашку Заливного знаешь? — А что? — А ты скажи просто, знаешь или нет. — Ну, знаю. — А где он живет, у нас к нему дело, — и вот тут нехорошо заныло у Мишки внизу живота, но он справился и спросил, а что за дело и почему он должен отвечать. Да ты не ссы, — говорят ему эти ребята, непонятным числом, потому что темно, — мы люди мирные, у нас к нему дело, мы его по делу ищем, не бойсь, не дрожи, он нам шубу продать хотел и часы трофейные. Тут у Мишки сразу отлегло, дело-то понятное, и он показал им дом.

А через день Сашку убили.

Его зарезали ножом, когда он выходил из кинотеатра «Электрон».

— А причем тут ты?

— Дурак ты, Сима.

Соловьёв сидит тихо в темноте коридора (свет они зажигать не хотят) и смотрит прямо перед собой.

— Так, может, ты ни при чем?

— Может, и ни при чем…

Мишка долго старался не появляться в людных местах. Особенно страшила его темнота. Ранней весной она наступает рано, порой в пять или в шесть вечера. Да и фонарей еще мало. Этот зыбкий час перехода из одного времени суток в другое, когда свет меркнет и дрожит, пугал его — как будто тень убитого сливалась с тенью уходящего дня. Мишка не бывал теперь на рынках, не бывал в пивных, в рюмочных, не бывал на толкучке у Сухаревки, не ходил по центру города и по Самотёке, не шлялся по первой Мещанской и улице Горького, он не казал носа на бульвары и затаился.

Он слился с толпой, обитавшей на дальних улицах, на окраинах. В незнакомых ему местах.

Сима встретил Мишку неподалеку от сада ЦДКА.

Летом.

Вечером.

На улицах был еще неясный тихий свет, а в саду было уже темно. Толпа одинаково одетых людей в кепках стояла и разговаривала, глядя на проходящих мимо офицеров и дам с кавалерами. Вместе с ними стоял Мишка Соловьёв.

Они встретились глазами, и Мишка отвернулся.