Плоская катастрофа

Софа Аркадьевна была еще на работе, поэтому никто не задавал ему глупых вопросов и не мешал заниматься важным делом. Георгий Николаевич отчертил все, что мог: кухонный гарнитур, холодильник, кувшин с водой, кошачью миску, диван в гостиной, телевизор, свою кресло-качалку, кровать, комод, тумбу и ненавистный будильник. В уборной дело замедлилось, так как мел не хотел писать по кафелю. Но Георгий Николаевич нашел выход: порывшись в косметичке жены, он нашел тюбик яркой, цвета спелой моркови помады и с триумфом завершил начатое. Довольный собой, он решил подремать на диван. Не забыв при этом лечь так, чтобы не стереть меловую линию там, где лежала декоративная подушка.

Наверное, не стоит говорить, какую картину застала дома Софа Аркадьевна, вернувшись с работы, но я все же попробую: все поверхности в доме были испачканы мелом, нагромождение черт, крестиков, кругов и еще каких-то символов, ярко-морковные пятна на полу уборной, унитазе, раковине и зеркале, тут и там валялись куски мела. И в довершение всего – на диване в гостиной, согнувшись под нелепым углом, спал ее муж – испачканный тем самым мелом и губной помадой. Видимо, ему снился какой-то кошмар, потому что глаза его под закрытыми веками судорожно метались туда и сюда, брови ходили ходуном, рот подергивался, а в горле клокотал непонятный то ли рык, то ли скулеж.

«Переутомился», – с нежностью подумала о муже Софа Аркадьевна и, взяв с кресла-качалки плед, нещадно усыпанный меловой пылью, накрыла мужа, а сама пошла готовить ужин.

Георгий Николаевич проснулся в чудесном расположении духа и уловил запах котлет – значит, жена уже дома. Он сладко потянулся и тут увидел на себе плед. «Такая-сякая», – подумал он о жене и побежал на кухню, осторожно лавируя в меловой паутине.

– Софа! Софа! – кричал он на бегу. – Зачем ты взяла плед! Ты стерла мои метки!

– Какие метки, Гоша, – удивленно смотрела она на него из-под пышной челки.

– Софа, ты должна мне поверить! Мир сужается, а я должен зафиксировать это с помощью мела! Не сдвигай ничего без моего ведома. А если вдруг сдвинула – на вот, держи! – он протянул жене выуженный из кармана огрызок мела. – Пометишь новое местоположение и обязательно скажешь мне! Поняла?

– Да, поняла, – Софа Аркадьевна от страха не могла пошевельнуться. По запаху она чувствовала, что последняя порция котлет нещадно сгорает на сковороде, но все же не могла скинуть с себя оцепенение. А муж ее меж тем уселся за стол и как ни в чем небывало спросил:

– Чем сегодня меня будет кормить моя дорогая женушка?

***

Следующие несколько недель Георгий Николаевич жил в постоянном напряжении: он должен был отслеживать, не сдвинулись ли предметы дома, на работе, в машине. Чтобы эксперимент был совсем уж чистым, он попытался разграфитить соседский дом, но соседи не оценили его тяги к знаниям и прогнали со скандалом.

Георгий Николаевич пристально следил за всеми предметами в доме. Он делал обход несколько раз в сутки: с утра перед работой, в обед, вечером после работы, перед сном и один раз – ночью, ровно в 3:07. Но со временем он понял, что ничего не происходит: метки остаются на местах, предметы не сдвигаются – в общем, все остается как обычно. И хотя Георгия Николаевича не покидало ощущение, что он сам, его жена, их дом и весь мир с каждым днем становится у́же, он не видел никаких объективных тому доказательств. И, будучи приверженцем доказательных теорий и науки в целом, он понял, что ему это все кажется. «Профессиональная деформация и переработка», – решил он.

На следующий же день после этого решения он написал заявление на отпуск и, вооружившись рецептурными препаратами из аптеки, а также любимой книгой, счастливо отбыл на дачу. Софа Аркадьевна задержалась в городе, обещая приехать к нему, как только дома будет наведен порядок. Ох, сколько работы ей предстояло….

После отпуска, как ни странно, у Георгия Николаевича все действительно наладилось: дом и машина были начисто вымыты, Софа Аркадьевна больше не пряталась от него по углам, а мир перестал казаться ему узким и плоским. И все было идеально в этом мире, кроме, пожалуй, носа жены.

По утрам, когда она готовила завтрак, он не мог разглядеть ее в фас, а вот в профиль – очень даже хорошо. И этот ужасный огромный с горбинкой нос не давал ему покоя. А она премило улыбалась ему одним глазом, а другим следила, чтобы не подгорела яичница. «С лица воды не пить», – успокаивал он каждый раз сам себя.

А после завтрака плоский Георгий Николаевич садился в свою плоскую машину и ехал мимо плоских собак, справлявших нужду под плоскими деревьями. Плоские востроносые мамаши чинно прогуливались по бульвару с колясками, в которых спали плоские дети.