По багровой тропе в Эльдорадо

Я встал на цыпочки, оперся о плечи соседей и взглянул через их головы на раненого. То, что я увидел, заставило меня вздрогнуть. Гарсия, посиневший и страшный, трясся всем телом и молчал. Глаза его казались стеклянными, на губах выступила пена.

— Эй, Сория, что с тобой? — участливо склонился над ним широкоплечий Хуан де Элена.

Гарсия не отвечал. Но когда де Элена попытался было подхватить его под мышки и поставить на ноги, кастилец забился в конвульсиях, закатил глаза и забормотал:

— Измена… Они бежали… Сжечь еретиков, сжечь… О, проклятие!.. Не хочу, не хочу-у-у-у!.. Отомстите им, они — изменники… Я сам, только сам…

Длинное сухопарое тело Гарсии-Скелета безжизненно повисло на руках солдат.

— Готов, — хмуро сказал де Элена. — Упокой его душу, дева Мария…

Солдаты сняли шлемы, над ухом у меня кто-то зашептал молитву. Патер Карвахаль и Франсиско де Орельяна — оба с черными повязками через лицо — склонились над умершим Гарсией.

— Да, умер, — сказал Карвахаль и перекрестил труп кастильца.

— Отнесите его на корму, — мрачно сказал капитан.

— Сеньор! Перед смертью он говорил о какой-то измене… И о мести. Что бы это все значило?

Широкобородый Муньос — один из друзей Гарсии — исподлобья смотрел на капитана. Однако на его вопрос ответил не Орельяна, а патер Карвахаль.

— Наверное, Муньос, он бредил, — устало произнес святой отец. — Не о мести сейчас надо думать, а о прощении его души… Отнесите же его на корму, вы слышали, что сказал капитан?

— Нет, это не бред! — раздался звенящий голос.

Хуан де Аревало энергично пробивался сквозь толпу. Его красивое лицо было бледным, как полотно, глаза смотрели решительно и сурово.

— Хуан? — удивленно вскинул голову Франсиско де Орельяна. Тень беспокойства скользнула по его лицу.

— Не бред! — снова горячо воскликнул мой бывший друг. — Знайте, солдаты, что среди нас есть изменник и еретик. Совсем недавно он был верным христианином и честным дворянином. Но индейская колдунья, видно, опоила его дьявольским снадобьем, и теперь он совсем другой… Он клевещет на нашего короля, называет всех нас сворой бандитов…

Солдаты возмущенно зашумели, послышалась негодующая брань.

— Он готов отречься от бога и стать язычником… — продолжал Хуан, и снова в толпе раздались злобные выкрики и ругательства.

— Он даже попробовал удрать вместе со своей ведьмой к нашим врагам, но мы его поймали и…

— Кто он? Предатель! На виселицу его! — заорали во всю глотку солдаты, потрясая кулаками, и голос Хуана утонул в их зычном реве.

— Я!

Тогда я ничуть не боялся этих озверевших убийц и бездумных фанатиков. Они отпрянули от меня, как от самого дьявола, а я… Я с улыбкой сострадания смотрел в тупые, искаженные злобой рожи, и от души жалел их, ожесточившихся слепцов, в сердцах которых не осталось уже ничего человеческого. Я знал, что сейчас они бросятся на меня и, быть может, изрубят на куски или вздернут на мачте, но страха не было: была лишь ненависть, и презрение, и жалость к ним.

Первым опомнился капитан. Он мгновенно оценил обстановку и решил не допустить кровавого насилия надо мной. Обнажив меч, он крикнул:

— Ни с места! Приказываю слушать!

И затем быстро скомандовал:

— Муньос, Домингес и Сеговия! Обезоружить его и привязать к мачте! Гонсалес, Перучо и Бургос, схватите ведьму! Прикрутите ее с другой стороны! Остальным не двигаться с места!

Когда дядя опутывал меня толстой веревкой, он не смотрел мне в лицо. Но по его повлажневшим глазам я заметил, что железный Мальдонадо потрясен и взволнован. Видно, бывалый конкистадор понял, что теперь дела мои совсем плохи. Я не видел, как привели Апуати, но когда ее привязывали, услышал прерывистое дыхание девушки.

Мы оба молчали и никак не реагировали на издевательские шутки и грязную брань солдат.

— Солдаты короля! — величественно произнес Орельяна, когда нас с Апуати, наконец, прикрутили к мачте спинами друг к другу. — Вы знали Бласа де Медину как отважного воина и верного друга. Но человеку трудно устоять перед соблазном дьявола. Языческая ведьма задалась целью погубить христианскую душу юного идальго, и это ей почти удалось. Слава богу, мы вовремя пришли к нему на помощь. Мы не допустим, чтобы его душа отправилась на небо, обремененная тяжестью грехов, и потому дадим Бласу возможность искупить их подвигами во имя бога и короля. Святая инквизиция впоследствии определит ему меру наказания, а пока он здесь, с нами, мы прикуем его к веслам, лишим оружия и будем обращаться с ним, как с презренным индейцем… Наши святые отцы наложат на него суровую эпитимию, чтобы душа его нашла свое спасение…

— Сжечь изменника! — со злостью выкрикнул кто-то из задних рядов.

Но с Орельяной спорить было опасно.

— Нет! — загремел он и метнул грозный взгляд в сторону, откуда раздался выкрик. — Он заблудший христианин, а мы — не сарацины. Но обещаю вам, солдаты, что сегодня вечером на нашей краткой стоянке вы разложите священный костер правосудия. Проклятая язычница угодит в костер, и я вместе с вами буду любоваться столь поучительным зрелищем!..