По дороге с облаками

Небогов поерзал в кресле, и дубовый гроб в его мыслях сменился толстой книгой в дорогом переплете. В центре обложки — загадочная иллюстрация, плод воображения знаменитого абстракциониста. Книга переведена на пять иностранных языков. Нет. Лучше десять. На всех витринах книжных магазинов — плакаты:

М.А. Небогов

Лидер продаж

Роман «Обреченные»

Нет. Лучше «Покинутые». Или «Забытые». Сам Михаил Александрович сидит за столиком в строгом элегантном костюме. Вокруг него гудит толпа поклонников. Все они ждут автографа.

— Мишка, ты чего опять в темноте сидишь?

На затылок Небогова с глухим шлепком опустилась увесистая ладонь.

— Господи, мама!

Виолетта Андреевна прошла к окну и рывком раздвинула шторы, игнорируя протест сына.

— Сколько раз просил тебя не делать так!

— Не умрешь! — заявила мать и обернулась к Михаилу Александровичу. Лицо у нее было широкое, с тонкими губами и взглядом Генриха Мюллера. — Опять киснешь, писака?

— Не называй меня так! Я, между прочим, член Союза писателей, — в который раз обиделся Небогов.

Виолетта Андреевна скривила издевательскую гримасу.

— Ты обедал, член?

— Оставь меня в покое.

— Сейчас как оставлю, — и Виолетта Андреевна угрожающе подняла ладонь. — Слушай, Мишка. Звонила тетя Шура, завтра она отправляет к нам курортников. Нужно срочно освобождать квартиру.

— Что?! Апрель месяц, какие курортники?

— Курортные. На что прикажешь тебя кормить, писака?

— А кто тебя вообще просит меня кормить?

Михаил Александрович подскочил с кресла и принялся быстро ходить по комнате.

— Я у тебя ничего никогда не просил, ясно?

От расстройства и негодования голос его срывался на фальцет.

— Знаю, что не просил. Но думаешь, мне приятно знать, что ты здесь на одном хлебе с майонезом живешь? Ты хоть несуразный, а все ж сын мне! Единственный, между прочим.

Виолетта Андреевна опустилась в кресло, от чего то беспомощно развело в стороны подлокотники.

— Мама, я к тебе больше не буду переезжать! Как ты не понимаешь, мое творчество страдает от этого. Если бы не твои постоянные «поехали на дачу», «сходи на рынок», «вытри пыль», я, может, уже давно роман бы написал.

— Ладно, Миша, не сердись. На этот раз я гораздо лучше все устроила. Тебе не придется ко мне переезжать.

Небогов остановился посреди комнаты и настороженно уставился на мать.

— За двести километров от Зеленоморска есть деревня. Приозерное называется. Так вот, там у тети Шуры знакомая живет.

— Нет! — Небогов замотал косматой головой. — Нет!

— Подожди ты, дослушай. У знакомой этой, ее Софья Валентиновна зовут, большое хозяйство, с которым она сама не справляется. Я подумала и решила…

— Решила, значит? — простонал Михаил Александрович. В голове снова появился гроб.

— Решила. Завтра же утром отправляйся туда на лето. Будешь Софье Валентиновне помогать и за это столоваться и жить у нее.

— Господи! Какое унижение!

Небогов воздел к потолку длинные худые руки.

— Брось причитать. Потрудишься немного, а там, гляди, и идею для романа найдешь.

— Да что ты? — Небогов скривил саркастическую гримасу. — В стогу сена найду? Или в навозе откопаю?

— Не паясничай. Все уже договорено. В шесть утра автобус.

— Послушайте меня, Виолетта Андреевна, никуда я отсюда не уеду. Это мое последнее слово!

***

Через три часа монотонного пути по шоссе изможденный автобус, следовавший по маршруту Зеленоморск — Приозерное, свернул на проселочную дорогу и затрясся, как от болезни Паркинсона.

Михаил Александрович выглянул в окно, и в его печальных глазах отразился серый пейзаж — маленькая деревня, обнятая подковой стального озера.

«Каждое лето Михаил Александрович был вынужден прерывать свой литературный труд, дабы отправиться в захолустную деревню вдалеке от дома и зарабатывать на кусок хлеба тяжелым физическим трудом». Именно так напишут о Небогове его будущие биографы. «Хозяйка фермы, Софья Валентиновна Халявка, ограниченная и жестокая пенсионерка, заставляла писателя выполнять самую грязную работу. Грошей, которые она платила, едва хватало на бумагу и… шариковые ручки».

Небогов поморщился. Как жаль, что нынче не пишут чернилами. «Шариковая ручка» звучит совсем не поэтично. Как-то по-собачьи.

На странице с описанием этого периода жизни Михаила Александровича обязательно будет фотография старого покосившегося домика и грязного двора, по которому ходит тощий и унылый домашний скот.

Дом с табличкой «Каменная 27» обманул скорбные ожидания Небогова и испортил драматический момент в трудах его будущих биографов. Двухэтажный особняк старой постройки, но чрезвычайно ухоженный, приветливо глядел на Михаила Александровича множеством чистых окон с крестообразными рамами. За сетчатым металлическим забором виднелся просторный двор с выметенными бетонными дорожками и посаженными вдоль них круглоголовыми кустами.

— Михаил Александрович?