По дороге с облаками

Небогов обернулся и увидел женщину лет тридцати. Круглое лицо в оправе темных курчавых волос, смешной вздернутый нос, такой же розовый, как и полные щеки. На плечи она накинула красный платок с пестрым узором, а из-под длинного коричневого плаща виднелись крепкие ноги в теплых красных колготках. Должно быть, женщина подбирала колготки под платок, но из-за того, что вещи эти имели разный оттенок, наряд вышел безвкусный, вычурный.

«Как с ярмарки», — отметил про себя Небогов.

— Да, я Михаил Александрович. Я ищу дом… — Небогов достал из кармана клочок бумаги, будто не помнил имени, и прочел медленно, — Софьи Валентиновны Халявки.

— Это я и есть.

Женщина кротко улыбнулась, обнажив хорошие мелкие зубы. И с чего он решил, что его тираном в изгнании станет пенсионерка?

— Я ходила встречать вас к автобусу, но, видно, мы разминулись. Вы проходите в дом, чего мы тут стоим-то.

На просторной веранде Михаила Александровича ожидал завтрак, накрытый белым вышитым полотенцем.

— Устали с дороги? Откушайте, пожалуйста, — предложила круглолицая.

Пока Небогов «откушивал» пять пирожков с мясом, тарелку салата Оливье, две котлеты с сыром и полную кружку горячего какао, хозяйка безмолвно наблюдала за ним, сидя по другую сторону стола.

— И где вы меня поселите? — спросил, наконец, Михаил Александрович, дожевывая завтрак.

— Да где вам понравится! Места хватает, слава богу. Поначалу можете устроиться в зале наверху, оттуда озеро видать, — она снова обнажила белые зубы и принялась накручивать на палец кончик платка.

— И что будет входить в мои обязанности?

Софья Валентиновна потупила темные глаза.

— Ну, не знаю. Что всегда.

— Интересно, — язвительно протянул Небогов и громко отхлебнул какао. — Откуда мне знать, если вы, человек, так сказать, с детства в этом опытный, сами не знаете.

— С чего это? Совсем я не опытная, — обиделась хозяйка.

— Вот-те раз! Ну ладно, — Небогов отодвинул в сторону пустую чашку. — Дело усложняется. Значит, мне придется самому все ваше хозяйство исследовать и решать, что с ним делать. А платить вы мне сколько собираетесь?

Глаза Софьи Валентиновны вдруг широко открылись и наполнились слезами. Она зашевелила губами, пытаясь что-то ответить, но не могла произнести ни слова.

И тогда Небогов все понял. Его левый глаз задергался от нервного напряжения.

— Мне сказали, что вам нужен работник. За скотом ходить, в огороде копать, — тихо пояснил он. — А выходит… выходит, меня к вам свататься подослали.

Гладкие, словно японский фарфор, щеки Софья Валентиновны запылали от стыда и досады. Блестящая полоска над нижним веком собралась в крупную слезу и поползла по щеке.

— Срам-то какой, господи! — сказала она, встала и отошла к буфету, стараясь незаметно смахнуть слезу кончиком платка.

Небогов часто моргал. Он не знал, что сказать этой бедной женщине. Нужно было объясниться с ней прежде, чем садиться за стол. Теперь вкусное угощение, которое селянка явно готовила с особым старанием, усугубляло муки его совести, будто совесть эта находилась где-то в желудке. Окажись здесь сейчас Виолетта Андреевна, он, наверное, поколотил бы ее. Даром, что мать. И надо же было подстроить такое издевательство.

— Вы простите меня, пожалуйста. Я сейчас же пойду обратно на автобус.

— Автобуса не будет до завтрашнего утра.

Софья Валентиновна повернулась к Небогову. Она совладала с чувствами, и только небольшие розовые пятнышки на лице выдавали ее волнение.

— В полдень ушел последний рейс на Зеленоморск.

— Как неудобно. А можно здесь у кого-нибудь комнату снять до завтра?

— Да чего уж там, можете в зале заночевать на втором этаже. Опасаться вам нечего. Исследовать хозяйство никто принуждать не станет.

Небогов побледнел от стыда.

— Матушке вашей обещано, что с вами все благополучно будет. Правда, она говорила, что вы ждете не дождетесь, чтобы…

Она осеклась и махнула рукой.

— Ну и ладно. В общем, оставайтесь, а я управляться пошла. Прошу меня простить, — закончила она голосом холодным и тяжелым, как чугун, и вышла во двор.

В такой идиотской ситуации Небогов не оказывался еще никогда. Идея женить сына уже давно стала для Виолетты Андреевны навязчивой, но раньше она всегда предупреждала его о цели знакомства с очередной дочерью или племянницей подруги. Яростное сопротивление Небогова смотринам всегда сламывалось с треском, как сухая ветка под тяжелым ботинком, и Михаил Александрович, побритый и умытый, отправлялся на первое и, как правило, единственное свидание.

Последней претенденткой на писательское сердце была Света из колбасного магазина — крашеная блондинка двадцати восьми лет с огромной грудью и узким задом. В кафе девушка упорно не заказывала ничего, кроме кофе, и вела себя довольно сконфуженно. Предложение отправиться домой к Небогову, однако, выдвинула сама. Дома из ее не совсем изящного ридикюля появились пару колец Краковской, добрых полкило отличного балыка и бутылка водки.

Не прошло и получаса, как девушка, весело опрокинув четыре полные рюмки, заявила:

— Ну что, Миша, я тебе свою колбаску выложила, теперь твоя очередь! Показывай свою!