По Юго-Западному Китаю

К югу от Фубошань, в месте, где в Лицзян впадает столь же тихая и плавная Янцзян, припал на колени и опустил в воду хобот истомившийся от жажды слон. Тысячу, а может, и значительно больше лет назад именно так восприняли и истолковали появившиеся здесь ханьцы образ невысокой горы на западном берегу реки и назвали ее Хобот слона (Сянбишань). Тогда же появились на ней и первые постройки и храмы. Сегодня из древних памятников сохранилось немного. Среди них — храм Юньфэн (Облачная вершина). Впервые построенный в период Тан, он пережил и разрушения и реконструкции, а сегодня стал музеем, в котором размещена экспозиция, посвященная крестьянской войне тайпинов, в частности о?:аде повстанцами Гуйлиня. На вершине горы, словно рукоятка меча, вонзенного в спину слона, стоит пагода Пусянь, воздвигнутая в период Мин (1380–1644) в честь Пусяня (на санскрите — Самантабхадра), одного из бодисатв, помощника будды Шакьямуни. Почитаемый в Китае как покровитель священной горы Эмэй, бодисатва Пусянь изображается обычно верхом на белом слоне, так что строительство пагоды его имени на вершине Сянбишань можно, наверное, оценить как оригинальное воплощение традиционного художественного образа.

У северного подножия горы речные воды в содружестве с ветром пробили сквозную пещеру почти идеальной круглой формы. «Как прекрасна эта отраженная в воде полная луна!» — это или ему подобное восклицание вырвалось у неизвестного любителя вечерних прогулок на берегу реки, оказавшегося ясным лунным вечером у подножия Сянбишань. Пещеру нарекли Шуйюэ, что означает «Луна в воде», и десятки поэтов состязались в описании ее красоты. Луна в Китае — один из любимейших поэтических образов, источник подлинного эстетического наслаждения, объект поклонения поэтов и художников. У людей возвышенного склада было принято в одиночку или с друзьями гулять тихой ночью, любоваться луной и озаренным ею пейзажем, а потом выражать свои чувства в стихах. Более пятидесяти надписей оставлено на сводах пещеры, и большая часть из них — сунского времени. Когда-то здесь были начертаны не сохранившиеся доныне строки знаменитого поэта-патриота Лу Ю. Он никогда не бывал в Гуйлине, но заочно восхищался его необыкновенной красотой, и один из почитателей поэта, Ду Сыгун, в 1197 г. высек на камне его стихотворение.

Опять приходится сожалеть о нехватке времени, которая не позволяет нам ни подняться к пагоде Пусянь, ни проехать на лодке сквозь пещеру и взглянуть на надписи. Некоторое время, которого, думаю, вполне хватило бы на краткую экскурсию по Сянбишань, проводим на набережной, изучая Хобот слона со стороны. Внизу, на песчаной отмели устроился под большим зонтом фотограф, готовый запечатлеть любого желающего на фоне лунного грота, а при желании — в облике отважного кавалериста или мрачного бедуина. Рядом, понуро свесив головы, стоят уставшие от суетной и однообразной службы лошадь и верблюд.

Высаживаемся из автобуса на набережной озера Жунху, чуть не доехав до гостиницы. Посреди дороги возвышается огромное раскидистое дерево — древний, тысячелетний баньян (рис. 3). По преданию, один из знаменитых сунских поэтов, Хуан Тинцзянь, минуя Гуйлинь, привязывал к этому дереву свою лодку. Баньян дал свое имя и соседствующему с ним озеру: Жунху.

Более тысячи лет назад на этом месте проходила южная граница города, и озеро Жунху вместе с соседствующим с ним Шаньху (Еловое озеро) было естественной преградой, охранявшей Гуйлинь от непрошеных гостей. На северном берегу Жунху сохранились древние Южные ворота городской стены, построенные впервые в период Тан. Когда-то на верхнем перекрытии ворот рос баньян, корни которого спускались до самой земли. Дерево дало второе название воротам: Ворота баньяна. Так же была названа и воздвигнутая на воротах одноэтажная башня, в которой ныне расположился Комитет по делам памятников материальной культуры Гуйлиня.

Смоковницы вокруг Жунху растут и поныне, а вот ели вдоль берегов Шаньху погибли столетие назад, и сегодня озеро окружено многоэтажками и традиционными, созданными для отдыха горожан павильонами.

Обедаем на скорую руку в пельменной. В зале довольно чисто, опрятно, на столах — нечастые в китайских ресторанах белые скатерти. Малолюдно. К столу несмело подсаживается пожилая, бедно одетая женщина, молчит, ждет чего-то, отворачивается от нацеленного объектива. Сюзан оказывается самой сообразительной: «У кого есть пять мао?» Опустив мятую бумажку в карман, женщина покорно выжидает, пока не щелкнет затвор аппарата, и молча уходит.

После обеда беру напрокат велосипед. Гуйлинь — один из немногих пока городов, где существуют пункты проката этого недорогого, но незаменимого в Китае транспортного средства. За час объезжаю практически всю нанесенную на туристическую карту часть города: он очень компактен, как и все города страны. Движение интенсивным не назовешь: не только машин, но и велосипедов в этот час на улицах немного, и можно без особого риска вертеть головой. В Шанхае такая беспечность через пять минут завершилась бы происшествием.