По обе стороны горизонта

Через некоторое время с нас сняли наручники и снова усадили в машины. На этот раз мы ехали совсем недолго. Думаю, что нас привезли в Люберцы. Было совсем темно. Шел снег. Машина въехала в огороженный высоким забором двор и остановилась у крыльца большого двухэтажного деревянного дома. По-деревенски тянуло дымком, где-то лаяли собаки. Псы, которых держали на строгих поводках охранники, лишь грозно рычали и скалили зубы. Нас ввели в большую полутемную комнату и посадили на стулья, сковав руки за их спинками наручниками. Перед нами стояло большое кожаное кресло. Видимо, эта комната специально предназначалась для допросов. Через некоторое время в комнату, опираясь на палку и тяжело ступая, вошел благообразного вида старик и встал за спинкой кресла, оперевшись на него свободной рукой. Один из наших сопровождающих быстро доложил ему о наших прегрешениях и подал наши паспорта. Старик молча выслушал его и глубоко задумался, разглядывая наши паспорта. Я тоже внимательно разглядывал его. Он мне смутно напоминал кого-то, с кем я встречался когда-то очень давно. Нужно было, чтобы он произнес хотя бы несколько слов. Голос помог бы мне вытащить из памяти его имя. Помолчав, старик негромко произнес, ни к кому не обращаясь: "Зажгите свет". Кто-то щелкнул выключателем, в комнате стало светло, и я сразу вспомнил человека, с которым встречался всего дважды: в детстве, на чердаке отчего дома, потом лет десять спустя, в его квартире на Кутузовском проспекте.

– Федор Иванович! Вы ли это? – произнес я почти машинально. Резкий звук оборвал мои слова. В стену, в сантиметре от моего подбородка вонзился нож, пригвоздив к ней воротник пальто. "Мог ведь и попасть в меня", – пронеслась глупая мысль.

– Уберите отсюда этого, – старик показал палкой на Серегу, – а с ним я еще поговорю. Всем выйти!

Старик подошел ко мне ближе, держа палку за середину:

– Откуда меня знаешь? Говори быстро и не ври. Убью на месте.

Было ясно, что он не шутит. Надо было ответить так, чтобы он вспомнил меня сразу. На мгновение я показал ему чердак своего дома и его самого, лежащего в луже крови. Потом сказал, стараясь голосом не выдать своего волнения:

– Тогда я помог вам выбраться из передряги. Теперь ваш черед.

Старик подошел ко мне вплотную, поднял за подбородок мою голову и долго смотрел в глаза немигающим взглядом. Потом отошел и сел в кресло. Помолчав с минуту, он заговорил:

– Я давно не делаю добрых дел. Они так же наказуемы, как и злые. Чем выше поднимаешься, тем легче делать добро, но это всегда себе во вред. Обычно, человек, делая добро, думает в первую очередь о себе. Мол, мне зачтется. Если человек верующий, то он ждет зачета на том свете. А неверующий хочет получить что-то на этом. Вот и ты ждешь, чтобы с тобой на этом свете расплатились. Ну, ладно. Вспомнил я тебя. Выручу, раз обещал. Только объясни, как это ты иностранцем-то стал.

В двух словах я рассказал ему свою историю. Он молча выслушал ее и приказал привести Серегу.

– Снимите с них наручники, – приказал он, снова ни к кому не обращаясь. – Это мои гости, – произнес он и встал с кресла.

Во все дальнейшее было трудно поверить. После двух месяцев, проведенных в одиночной камере, многочисленных допросов и сегодняшнего побега мы, наконец, на какое-то время обрели покой и безопасность. Нас усадили в просторный автомобиль с тонированными окнами, где мы, свободно развалясь на заднем сидении, отправились в путь по ночной Москве. Автоматически контролируя маршрут, я понял, что мы выехали на Рублевское шоссе. Километров через десять машина свернула вправо и вскоре въехала в большой заснеженный сад. Встретивший нас у входа в дом человек, я бы назвал его дворецким, был вежлив и услужлив до подобострастия. Он провел нас в дом, который снаружи и изнутри действительно больше походил на дворец, чем на обычное человеческое жилье. Зеркала, мраморные статуи, картины на стенах. Впрочем, сейчас нам было не до того. Дворецкий показал отведенные нам апартаменты. Там было все, что нужно утомленному человеку.

Утром мы вышли из своих покоев в халатах, которые обнаружились в наших шкафах. Тут же перед нами возник дворецкий, который провел нас в столовую, где во главе большого стола за стаканом чая и с газетой в руках сидел Федор Иванович и тоже в халате. Он молча кивнул на стол, предлагая сначала утолить голод. Уговаривать нас было не надо. Со вчерашнего дня кроме тюремного завтрака мы ничего не ели. Утолив голод, но продолжая сидеть за столом, мы начали беседу, которая затянулась на несколько часов.

Сначала рассказывали мы, а точнее, на правах старого знакомого, я. Серега только иногда вставлял в мой рассказ отдельные фразы. Мой рассказ не отличался от того, что многократно излагалось полковнику во время допросов. Единственным добавлением было наше желание вернуться, в конце концов, в Англию.

Федор Иванович слушал очень внимательно, иногда задавал вопросы. Потом, помолчав, сказал: