По поводу самопризнаний двух петербуржцев

«Наше воспитанiе не укрѣпляетъ, а разслабляетъ, и такъ рознитъ людей съ ихъ прежнимъ бытомъ, что дѣти крестьянъ и даже купцовъ дѣлаются почти не пригодными къ дѣятельности въ средѣ, къ которой принадлежатъ по рожденiю: мiръ – народъ имъ чуждъ; они уже не его. Крестьянинъ, учившiйся въ нашихъ среднихъ и высшихъ заведенiяхъ, перестаетъ быть крестьяниномъ: онъ является въ глазахъ своихъ односельчанъ и вообще простаго народа – бариномъ, чиновникомъ (и дѣйствительно онъ вѣдь получаетъ чинъ), господиномъ, не-нашимъ, такимъ, однимъ словомъ, которому позволительно и не соблюдать

Русскаго обычая, котораго они считаютъ принадлежащимъ болѣе къ сферѣ оффицiальной….»

Подобное-же говорится о купеческихъ дѣтяхъ. И что-же отвѣчаетъ на это внутреннiй обозрѣватель «Современника?» – Что явленiя эти подмѣчены вѣрно, но разъяснены ложно.

«Явленiя эти происходятъ не отъ излишества образованiя, а отъ недостатка образованiя (неужели? кто же думалъ противное?). Истинно образованный человѣкъ не постыдится быть ни мужикомъ, ни купцомъ, если найдетъ занятiя по этимъ профессiямъ для себя выгодными.

»

Если найдетъ занятiя по этимъ профессiямъ для себя выгодными! Вотъ истинно современное мнѣнiе, обличающее самую суть мнѣнiй «Современника». По нашему – подобныя мнѣнiя – т. е. не стыдиться, потому что выгодно, – обнаруживаютъ скорѣй недостатокъ образованiя, чѣмъ излишество пониманiя. Тутъ можно и должно совсѣмъ по другой причинѣ не стыдиться. Сей рѣзкiй приговоръ подтверждается слѣдующимъ:

«Если-же у насъ» – продолжаетъ «Внутреннее Обозрѣнiе» – «нерѣдко молодые купчики стыдились продолжать отеческiя занятiя и перебѣгали въ военную службу, или дѣлались болванами, уличными львами, праздношатающимися и т. д., то въ этомъ виноваты не школы, на скамьяхъ которыхъ они сидѣли только въ первыхъ классахъ, а общественное мнѣнiе, которое прежде жаловало одно только дворянское и благородное званiе, и совершенно презрительно относилось къ купеческому и крестьянскому.»

И такъ общественное мнѣнiе виновато, но какого общества? Общества образованнаго

, получившаго школьное образованiе, «избавившагося отъ предразсудковъ» и набравшагося европейской гуманности, невѣрящаго, что земля на трехъ китахъ держится, гордаго своими возвышенными познанiями. Но что-же внушило ему это высокомѣрiе? Именно внѣшнее его образованiе, заботящееся единственно объ искорененiи предразсудковъ (въ число которыхъ поступила тьма самыхъ святыхъ вещей и мнѣнiй), смѣющееся надъ народнымъ говоромъ, надъ его жизнью, вѣрованiями и обычаями.

Достаточно одного этого сознанiя, что общественное мнѣнiе, т. е. мнѣнiе образованнаго меньшинства презрительно относилось къ двумъ кореннымъ сословiямъ земли русской. Оно и не могло иначе относиться: просвѣтительное начало школы не согласовалось съ просвѣтительнымъ началомъ русской земли. Первое основывалось на разсудочномъ образованiи и на усвоенiи внѣшне-европейскихъ формъ, которыя и не могли къ намъ перейти внутренно, духомъ, потому что мы не иностранцы, а сами по себѣ, – второе на ученiи христiанской любви, учащей любить ближняго какъ самого себя. Вотъ въ чемъ и заключался разладъ.

Это общество гордилось своимъ вольтерiанизмомъ, своимъ знанiемъ правъ человѣка и при встрѣчѣ съ народомъ, – и то случайно, гдѣ-нибудь въ дорогѣ, – самое лучшее – что умѣло: только сантиментальничать вмѣстѣ съ г. Радищевымъ; при этомъ, разумѣется, гнушаться предметомъ своей сантиментальности, какъ мокрицей, а иногда и зачастую прямехонько переходитъ отъ сантиментальничанья къ зуботычинамъ, – и это вовсе не отъ недостатка образованiя, а можетъ быть прямо отъ его излишества, т. е. отъ самаго передового направленiя, какое только можетъ быть; см. самый передовой взглядъ на негровъ г. Зайцова.

И таково, конечно, было отношенiе преимущественно петербуржскаго общества. Тамъ, въ глуши, продолжались еще другiя отношенiя: тамъ являлись типы то старинныхъ земскихъ бояръ, то кромѣшныхъ опричниковъ. И бюрократiя тамъ была тогда иная: подъячiе конечно были не легче для народа, чѣмъ бюрократы. Не даромъ Посошковъ находилъ, что не дурно ихъ сотни двѣ подвѣсить. Но къ подъячему легче было подойти; «душевнѣе» они были; дѣло съ ними можно было дѣлать.