По пути в Лету

По пути Василий набирает целый кузов попутчиков и на одном скользком повороте, стараясь объехать глубокую лужу, опрокидывается. Все, кроме молодого парня, успевают выскочить из кузова. Парень зацепился сапогом за проволоку, которой был примотан борт, и его придавливает машиной. Парня вытаскивают, но очевидно, что у него серьёзно повреждены внутренности.

Соорудив носилки, пострадавшего несут в ближайшее село, где есть больница… Один из пассажиров, молодой лейтенант, протестует: «Надо немедленно вызвать сюда врача и участкового милиционера… Для суда важно, чтоб всё осталось на месте, как есть». Он требует это слишком уж горячо, заметен авторский перебор… Жена лейтенанта поражена поведением мужа, хватается за ручку носилок: «Не буду жить с тобой!»

Шофёр Василий, конечно, подавлен, чувствует свою вину, понимает, что его будут судить – людей везти он не имел права… Лучше всех, почти героически ведёт себя директор МТС (машинно-тракторной станции, а не оператора сотовой связи) соседнего села Княжев. Его советы точны и верны, он несёт раненого без ропота, подбадривает остальных.

Парня доставляют в больницу, и Княжев, отказываясь от благодарностей Василия – «за такие вещи спасибо не говорят» – уходит на МТС, где его ждут. МТС как раз в этом же селе…

Фельдшерица осматривает парня и говорит, что нужна операция. Хирург только в том городке, откуда ехали Василий и попутчики. Это в тридцати километрах. Машина не пройдёт, на телеге нельзя – растрясёт, и так от каждого движения парень стонет и бледнеет. Единственное – на тракторных санях.

Василий и преобразившийся лейтенант идут к Княжеву за трактором. А тот – не даёт. «Никак не могу распоряжаться государственным добром не по назначению». И, после того как Василий и лейтенант начинают его стыдить, даёт прочесть документ, в котором председатель райисполкома категорически запрещает использовать тракторы как транспортные машины.

В общем, Княжев непреклонен. «Попросите для больного кровь – отдам, попросите для него рубаху – сниму. Но тут не моё, тут не я распоряжаюсь».

Василий с лейтенантом ищут по селу то одного начальника, то другого, звонят в городок, но не находят тех, кто может – вправе – приказать Княжеву дать трактор. На дворе ночь, телефонная связь слабая… Узнают, что из городка отправился к ним хирург, но он вряд ли быстро доберётся по такой дороге.

В конце концов прибегают к участковому. «Требовать трактор прав мне не дано», – заявляет милиционер. – «Ежели бы капитан Пичугин, начальник густоборовского отделения милиции, нарисовал распоряжение: так и так, товарищу Копылову, мне то есть, вменяется в обязанность конфисковать на энное количество времени трактор, я бы…» Поняв, что и здесь им не помогут, Василий и лейтенант поворачиваются уйти, но милиционер пытается остановить Василия: «Я обязан задержать шофёра, сесть и спокойненько, пункт за пунктом, нарисовать протокол». – «Нарисовать бы на твоей сытой физиономии…» – перебивает его лейтенант. Участковый не проявляет настойчивости.

Решают всё-таки везти на телеге. Но очень быстро парень начинает просить остановиться: «Умру, так в покое!»

Лейтенант не выдерживает и бросается обратно в село: «Я этого подлеца вытащу! Я вырву у него трактор. Если не даст, в каждый дом стучать буду. Весь народ на ноги подниму. Бунт устрою! Вырву трактор!»

И через несколько часов он действительно возвращается на тракторе. Вырвал. Но поздно – парень умирает.

Можно винить лишь Княжева, а можно поставить под сомнение слишком строгую дисциплину, беспрекословное исполнение распоряжений…

«Ухабы» были впервые опубликованы в 1956 году в не очень-то популярном тогда «Нашем современнике». Государство вполне могло сделать вид, что не заметило этот рассказ, включая его тихо-мирно в дальнейшие сборники Тендрякова. Но «Ухабы» были изданы миллионным тиражом, по всей стране проходили обсуждения этого рассказа. И наверняка в случаях, подобных описанному в «Ухабах», многие потрясали этим рассказом, как документом, как последним, неоспоримым, доводом.

Сегодня же не только редкие произведения прозы, в которых говорится о неотложном, вопиющем, требующем изменений остаются лишь каплями в текущей и утекающей широким, но мелким потоком в пресловутую Лету литературе, но и сотни, тысячи статей, документов, журналистских расследований напрасны… Всё сливается в шумовой фон.

Кстати, вполне возможно, что какой-нибудь депутат или общественный активист, попадись им на глаза новые «Ухабы», обратил бы на них внимание прокуратуры или Следственного комитета: проверьте, пожалуйста, вот эту реплику симпатичного автору персонажа, обращённые к законному представителю власти: «Нарисовать бы на твоей сытой физиономии…» И вот ещё: «Бунт устрою!»

Да и вряд ли такие слова нынче уже благополучно дойдут до публикации. Редактор, пронзительно глядя в глаза автору, наверняка предложит: давайте смягчим, зачем так в лоб…