По серебряному следу. Дворец из стекла

– Вот эту лучше оставь себе, – сказала она, возвращая Табете одну из монет. – У торговцев на Селт-стрит ты получишь за нее, возможно, больше, чем порцию супа. – У нее был довольно низкий для девушки голос, а из-за акцента даже простые слова звучали таинственно. – Двух остальных достаточно, – сказала она хобу, наполняющему миски.

Порция оказалась щедрее обычного.

– Наша рождественская порция, – пояснила Офелия, подвинув миску к Табете.

Рождество. Мужчин и женщин за столами оно, похоже, не интересовало. Табета вспомнила, как в их первое Рождество в Лондре мать показала ей большое дерево, которое каждый год ставили у дворца королевы. В нем светилось такое множество живых огоньков: хобы, блуждающие огоньки и стайки травяных и водных эльфов. К праздникам мать всегда заворачивала ей в подарочную бумагу какую-нибудь вещицу, и пусть это была всего лишь старая игрушка, мать украшала ее лентой или птичьими перьями – и игрушка выглядела как новая.

Подвыпивший гость вернулся к своему столу, но стал задирать некоторых посетителей на языке, которого Табета не понимала. Офелия Фуентес сохраняла спокойствие, однако, когда он так стукнул кулаком по своей тарелке, что та разбилась, ей стоило лишь бросить взгляд в сторону кухни, как дебошир замолчал и исчез, так и не сказав больше ни слова.

На Табету эта сцена произвела сильное впечатление, и она задалась вопросом, не само ли семейство Фуентес распространяло слух о кухарке-троллихе.

Табета ела медленно, пусть это и нелегко, когда ты страшно голодна. Отправляя в рот каждую следующую ложку супа, она надеялась, вдруг мать Офелии еще появится. Снаружи опять мело, и было слышно, как на узкой улочке над рекой ветер насвистывает звенящую рождественскую песню собственного сочинения. Поэтому, когда хобы позвонили в висящий на стене колокольчик, извещая посетителей, что трактир закрывается, те запротестовали громче обычного.

– Ты всегда ешь так медленно? – спросила Офелия Фуентес, когда столы наконец опустели и одна Табета, сидя за стойкой, еще выскребала из миски остатки. – Или наш сегодняшний суп тебе не по вкусу?

– Где твоя мать? – ответила Табета вопросом на вопрос.

Офелия кивнула хобам, и четверо из них вскочили друг другу на плечи, чтобы тот, кто оказался на самом верху, смог задвинуть дверную защелку.

– Она вернулась в Метрагрит, где живет большая часть нашей семьи. Не выносит холод, целыми днями жалуется. Иногда ее не бывает здесь по несколько месяцев. А зачем она тебе? Ты из тех, кто не может прожить без ее советов? Отец говорит, что мать притягивает таких людей, как свет – мотыльков.

Холодно взглянув на Офелию, Табета удержалась от вопроса, действительно ли ее отец работает у королевы.

Офелия подошла к столу, за которым сидел буянивший посетитель, и одной рукой собрала осколки его тарелки. Табета чуть было не предложила свою помощь. Чуть было. Сама она никогда не просила о помощи и поэтому поборола искушение.

– Как тебя зовут? – Глаза у Офелии были черные-пречерные – чисто уголь.

– Тед.

– Тед, а дальше?

– Браун.

– Ага, marrón[13]. Так бы тебя звали на нашем языке. – Офелия положила осколки на стойку. – Ведь лучше звучит, да? А наша фамилия означает «источник». Отец всегда говорит: в самый раз для садовника. По-моему, в самый раз даже для такого трактира. – Она вытерла со стойки брызги супа. – Итак… для чего тебе совет моей матери?

Табета медлила. Она не была уверена, что девчонка ей симпатична, и наконец – Офелию Фуентес она совсем не знала. Но кого еще ей спросить?

– Сегодня утром на берег реки пришел один человек, – начала она. – Он сказал, что заплатит мне три серебряных шиллинга, если найду ему осколок бокала. – Она вытащила из кармана газетную вырезку. – Ты не знаешь, что в нем такого особенного?

Офелия внимательно рассмотрела вырезку.

– Он тебе представился?

– Бартоломью и что-то там еще.

– Бартоломью Джейкс. Он всегда объявляется здесь на Рождество. – Офелия налила себе тарелку супа и взяла ложку. – Он охотник за сокровищами. В это время года тут, у реки, их ошивается порой целая дюжина. Понятия не имею, почему они считают, что найдут эту стекляшку именно здесь. В конце концов, участок берега тут не из лучших.

Охотник за сокровищами, ну конечно! Вот глупая Табета, могла бы и сама догадаться! Охота за всякими волшебными вещами – мечом короля Артура, ложем Спящей красавицы, волоском Рапунцель, копытом келпи, чтобы потом продать их богатым и сильным мира сего, – была ремеслом прибыльным. Ничто в этом мире не пользовалось таким спросом, как власть, которую дает настоящее волшебство. Разве найдется работа лучше, чем охота за сокровищами? Только вот женщинам, наверное, этим заниматься не разрешается.

– Так эта стекляшка что… – спросила она с подчеркнутым безразличием, – действительно волшебная? Не из того барахла, которое лжеведьмы продают на рынке в Севен-Дайелз?[14]

Оливия посмотрела Табете прямо в глаза, и та опустила голову, чтобы не встретиться с ней взглядом. Но Табета, очевидно, не так хорошо умела скрывать свои тайны, как полагала.