По серебряному следу. Дворец из стекла

Шестнадцатая каждой клеточкой своего тела ощущала недовольство Игрока. Она ненавидела свою глубинную связь с ним: беспомощная кукла-бибабо, которую он мог надеть на руку, поиграть с ней и отложить в сторону. В коридорах большого дома, куда их доставила тень ведьмы, слышался шепот: Плохие новости! Стены и колонны здесь были белыми, как только что выпавший снег, так любимый ею в другом мире, но на улице стояла влажная жара, в какой хорошо только растениям. Шестнадцатая ненавидела это место.

Зачем Игрок послал за ней? Сообщать об этом он, как обычно, не спешил. Ему нравилось заставлять Шестнадцатую ждать, превращаясь в подобие одной из его скульптур, пока он дает распоряжения голему, куда повесить несколько картин, знакомых ей по дому в другом мире. Большинство предметов в библиотеке, куда он велел привести Шестнадцатую, казались ей знакомыми: серебряные вазы, бюсты из лунного камня, книги в переплетах из серебристой кожи… Неужели он собирается жить здесь, а не в подземном дворце, роскошью которого благоговейно приглушенными голосами восторгались эти существа с глиняными лицами.

Они были на том же континенте, где жили и в другом мире. В Альберике. Если Игрок говорит правду. А порой он ее говорит. Но какая разница, что это за место?! Она всегда была только зеркалом того, что ее окружало.

В доме было еще трое таких, как она, но Игрок выделил ей отдельную комнату, сразу за комнатой Уилла. Никогда прежде у Шестнадцатой не было собственной комнаты. Она бы предпочла, чтобы Игрок запер ее вместе с ей подобными в одном из помещений с сотней маленьких зеркал на серебристо-серых стенах, где они учатся узнавать и вызывать все свои лица. Даже плитка на полу была стеклянной, так что и спали они на зеркалах. Да, Шестнадцатая предпочла бы быть вместе с остальными, но что они скажут о коре в ее коже? Комната Клары находилась прямо напротив, на другой стороне коридора. Клара… Шестнадцатая завидовала ей из-за имени. Ей бы оно тоже подошло, да?

– Пей!

Голем, которого он называл Бета, протянул ей серебряный бокал. Бесцветная жидкость в нем была горькой, но она послушно выпила. Здоровье ее улучшалось. Похоже, он действительно хочет ей помочь. Возможно, он не понимает, насколько велико было ее предательство.

– Меня всякий раз удивляет, как легко вы теряетесь в своих мыслях. – Игрок разглядывал ее с обычной самодовольной гордостью. Так он разглядывал свои картины и скульптуры. – Может, тому виной все те лица, что я вам даю. Еще пара недель, и будешь почти как новенькая. Только вот руку, похоже, потеряешь. Она одеревенела насквозь, но я сделаю тебе новую.

Она все еще не понимала, почему он не разбил ее за то, что она привела Уилла к Воину.

– Ты, Шестнадцатая, оказалась очень полезной. – Он подошел к столу у окна, где големы организовали для него фуршет: сбрызнутые медом съедобные цветы, бедро новорожденного ягненка на подушке из лепестков роз, инжир, фаршированный эльфовой пыльцой. Безупречной формы пальцы подхватили цветок. – Признаюсь, когда ты не вернулась, я видел все несколько иначе, но задание ты выполнила. Уилл, несомненно, в тебя влюблен, по уши, как говорится у ему подобных. И ты позаботишься о том, чтобы так все и оставалось.

Задание… Да кому интересно это его задание?! Он считает, что все происходит так, как ему хочется. Но она любит Уилла, с той самой минуты, когда впервые увидела его в грязной хижине в грязном лесу. И он любит ее не потому, что этого желает Игрок, а потому, что так и должно быть. Потому что они созданы друг для друга. Как бы он высмеял ее за такие мысли! Само собой, он создал ее не для Уилла. И все-таки ей казалось, что для него. Порой она даже мечтала о том, что любовь даст ей тело из плоти и крови, хоть и не могла определиться, какую ей хочется кожу. Лишь бы не из стекла или серебра.

Она чувствовала на себе взгляд Игрока. Ей чудилось, что в ее лице он ищет все то, чем заполняет бессердечную пустоту у себя в груди: бессильную тоску, неудовлетворенное желание, всепоглощающую ревность… боль.

– Не забудь. Я хочу, чтобы он с ума по тебе сходил. И чтобы Клара это видела.

Клара. Когда он произносил это имя, его голос менялся. Шестнадцатая помнила свои ощущения того времени, когда у нее было Кларино лицо. Оно так и сохранялось у нее среди прочих, но это было одно из тех лиц, которые она больше не являла Уиллу, как и лицо его матери. Игрок жестоко пошутил, дав ей лицо Розамунды Бесшабашной и не сказав, чье оно. Уилл тогда, оттолкнув ее, грубо прикрикнул: «Зачем ты это делаешь?» Потому что это одно из ее лиц, и она думала, что оно ему нравится. Лицо его матери обладало странным волшебством. Оно было кротким, полным тоски и любви. Шестнадцатая понимала, как можно влюбиться в женщину с таким лицом. И в такую девушку, как Клара. Уилл клялся, что никогда не любил Клару так, как ее. А как можно любить по-другому? Шестнадцатая знала только одну-единственную любовь. Когда Уилла не было рядом, сердце ее превращалось в мутное зеркало. Без его голоса мир становился очень тихим и в то же время очень громким.