По серебряному следу. Дворец из стекла

Лиса прижала ладони к телу, будто этим могла защитить подрастающую там дочь.

Какое было бы у нее имя?

– Жуа. Вот как ты, Лиска, назвала бы ее. Радость. – Игрок стал подниматься по ступеням. – Невинная малютка. Я увидел ее задолго до того, как охотник за сокровищами освободил тебя из капкана. Сначала, чтобы не дать появиться ребенку, я собирался убить его. Но и впрямь очень привязался к его матери.

Хидео принял позу, с которой начинают поединки Священные борцы, – крепко уперев ноги в землю.

– Когеки![11]

Игрок тихо хохотнул:

– Полагаю, лев появился оттуда?

Хидео во все глаза смотрел на разраставшуюся у него на груди серебристую изморозь. Она пожирала покрывающие его кожу цветы, и лев рядом с ним рассеялся как дым. Драконы растворились, пока он срывал с себя посеребренные одежды. Картинки под ними исчезли.

– Я знаю, кто превратил твою кожу в оружие, – сказал Игрок, пока обвивавшая его змея распадалась, превращаясь в серебряную пыль. – Передай Тосиро, что он, видать, слишком долго внимал шелесту своих листьев и забыл, кто его противник.

Лиса встала рядом с Хидео. Она больше ни секунды не станет прятаться за его спиной. Теперь ей придется защищать себя самой. Проведя рукой по опустевшей коже, Хидео посмотрел на нее в отчаянии.

– Твоя история, Лиска, рассказана до конца, – улыбнулся ей Игрок. – А заодно и история твоей дочери. Охотнику за сокровищами, как я слышал, тоже недолго осталось.

На его плечо опустилась ведьма-ворона. Перья у нее были из потускневшего серебра. Да, Игрок дал своей помощнице новое тело.

– Побереги ее меховое платье, – сказал он ей. – Это очень редкая магическая вещица.

Ворона взметнулась ввысь, а из ее мрака, пронизанного серебром Игрока, принялся расти лес. Цветы, распускающиеся среди темных деревьев, отравляли ночь своим ароматом. Лиса еще только превращалась в лисицу, а ей уже впивались в кожу, пытаясь схватить, вьющиеся растения, а над ней зашептали листья.

– Пойдем, лисица! Затеряйся вместе с дочкой в моем темном лесу. Пусть отведает корицы и сладких пирогов. Где еще закончишь жизнь лучше?

Лиса отбивалась от колющих сучьев и веток, что тянули к ней шипастые руки, но их было слишком много. Хидео пытался прийти к ней на помощь, но деревья отбрасывали его назад.

– Да, давайте, рвите меня на куски! – в отчаянии крикнула Лиса зарослям. – Тогда вам хотя бы моего мехового платья не видать!

Игрок по-прежнему стоял на ступенях. Он наслаждался зрелищем. Наслаждался от души.

Если бы только она могла спасти ребенка, как тогда – щенков лисицы. Теперь обе они умрут одетые в мех, который та ей подарила. Хидео отпихивал сучья и ветки, словно отражал атаку дюжины других борцов. О Хидео! Ей было так жаль, что из-за нее он потерял все свои картинки. А теперь, видимо, потеряет и жизнь.

Лисица кусалась направо и налево, но зубы ее захватывали только листву и шипастую плоть растений. Дерево, выбившееся из земли у нее за спиной, набросилось на нее своими ветвями. От двух ей удалось уклониться, но третья пронзила ее тело, как копье. Ох, как больно! Жуа. Вот как ты, Лиска, назвала бы ее. Радость. Она упала на колени.

– Как мне жаль, – прошептала она. – Как жаль.

– Тасукете! – услышала она отчаянный крик Хидео. – Тосиро, тасукете!

Лисе почудилось, что он склонился над ней, пытаясь защитить. Это от боли у нее так потемнело в глазах? Как ему удалось освободиться? Заросли вокруг стали вянуть, а с груди Хидео слетела стая журавлей. Их стройные тела превратились в огонь, и ведьмин лес занялся, а птицы налетели на Игрока. Лицо ольхового эльфа исказилось от боли – или это был гнев? – пока они горящими клювами клевали его бессмертную плоть, и, когда он у Лисы на глазах растворился в воздухе, она услышала серебряный вскрик. Он исчез, словно его поглотила ночь, а из ведьминой тьмы проклевывалась свежая зелень, и с кожи Хидео взметнулась дымка серебряной пыльцы. Там, куда она падала, благоухающим снежным ковром распускались цветы, и ночь уже не пахла корицей и смертью.

Лиса попыталась встать на ноги, но боль от ран швырнула ее, скулящую, в траву. Она поискала среди звезд ворону, но ведьма из пряничного дома исчезла вместе с Игроком, а на лисицу струилась сверху серебряная пыльца с кожи Хидео, покрывая ее мех цветами.

«Как саваном», – прошептал у нее внутри чей-то голос. Как среди этой боли еще могла оставаться жизнь?! Жуа. Она ее потеряла. Что она скажет Джекобу?! Она не сумела защитить его дочь.

В нескольких шагах от нее, тяжело дыша, стоял на коленях Хидео. У него на груди сквозь дождь из серебряных цветов летели огненные журавли – просто цветные чернила на его бледной коже. Все его тело вновь покрыли картинки, но от боли они расплывались у Лисы перед глазами.

– Кицунэ! – Хидео с трудом поднялся на ноги и, спотыкаясь, пошел к ней.

Она ощущала кровь, кровь повсюду: на своем меху, во влажной траве.

– Не справился! – бормотал Хидео, пытаясь остановить кровь своей одеждой. – О, я самый никчемный из всех защитников!

Лиса слишком ослабла, чтобы возражать. Мех ее не покинул, и Хидео было легко нести ее.