По стопам «Вечного Жида»

Однажды перед вечерней молитвой раввин забыл вынуть талисман изо рта Голема, тот впал в бешенство, побежал по темным улицам, уничтожая всё на своем пути, пока раввин не кинулся вслед за ним и не вырвал талисман. И тогда это создание упало бездыханным; от него не осталось ничего, кроме небольшого глиняного чурбана, который и теперь еще показывают в старой синагоге…

Приблизительно каждые тридцать три года на пражских улицах… появляется незнакомый человек, безбородый, с желтым лицом монгольского типа, в старинной выцветшей одежде… Он идет по еврейскому кварталу и вдруг становится невидим…

Шестьдесят шесть лет тому назад… обыскали здание на Старосинагогальной улице. И было твердо установлено, что в этом доме действительно существует комната с решетчатыми окнами, без всякого выхода... Так как пробраться в нее было невозможно, один человек спустился по веревке с крыши, чтобы заглянуть туда. Однако едва он достиг окна, канат оборвался, и несчастный разбился о мостовую…

И вот теперь, как и раньше, через правильные промежутки времени, при тех же гороскопах, при которых он был создан, Голем возвращается, мучимый жаждой материальной жизни".

Что к этому прибавить?

В 1925 году московский театр "Габима" показал на иврите спектакль "Голем" по пьесе Х. Лейвика. Актеры сыграли его более трехсот раз, и вот описание Голема на сцене театра:

"Низкий лоб, едва выглядывающий из огромной копны волос, эти грубые, только что вылепленные из глины куски лица, эти длинные и неуклюжие руки и тупой, прямой, бычий взгляд…" Ему "противно собственное тело, противны стеклянные глаза, противен свой темный язык", его "мучает невозможность вырваться из тела".

Спектакль увидел свет в первые годы советской власти. Создание Голема, защитника евреев от инквизитора, заканчивалось на сцене неудачей; актер произносил последнюю трагическую фразу спектакля: "Кто же спасет?", и в ответ на это – бывало и так – зрители начинали петь "Интернационал".

КАЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ И СТРУЛЬДБРУГИ

В русском фольклоре существуют упоминания о молодильных яблоках, живой воде и прочих чудо-средствах, которые омолаживают героев и даже наделяют бессмертием.

Злые сестры убили Аленушку, но "спрыснул отец дочку живой водой – ожила Аленушка". Серый волк "спрыснул мертвой водой раны Ивану-царевичу – раны зажили; спрыснул его живой водой – Иван-царевич ожил".

В сказке Петра Ершова "Конек-Горбунок" царь повелел Ивану искупаться в трех котлах, где "вода студеная, вода вареная и молоко-кипяток":

Вот конек хвостом махнул,

В те котлы мордой макнул,

На Ивана дважды прыснул,

Громким посвистом присвистнул.

На конька Иван взглянул

И в котел тотчас нырнул,

Тут в другой, там в третий тоже,

И такой он стал пригожий,

Что ни в сказке не сказать,

Ни пером не написать!

А вот и Кащей Бессмертный, злой чародей, сказочный вечножитель: "Смерть моя в игле, игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в железном сундуке сидит, сундук на крепкий замок закрыт и закопан под самым большим дубом на острове Буяне, посреди моря-океана. Вот где смерть моя находится".

Однако и Кащей Бессмертный не избежал гибели.

В другой русской сказке солдат загнал Смерть в волшебную котомку, пригрозил утопить ее в болоте, и, чтобы освободиться, Смерть пообещала ему тридцать лет жизни. Прошли годы, она снова явилась за солдатом, но он обманом завлек ее в гроб, захлопнул крышку, сбросил гроб в реку, и течение унесло его в море.

"Много годов прошло, а Смерть всё носит по морю. Народ живет припеваючи, солдата славит".

Джонатан Свифт, из книги "Путешествия в некоторые отдаленные страны света Лемюэля Гулливера" (1726 год). Знаменитый путешественник посетил также остров Лаггнегг, где жили бессмертные струльдбруги, и отметил в путевых заметках:

"Собеседник сказал мне, что время от времени, впрочем очень редко, у кого-нибудь из лаггнежцев рождается ребенок с круглым красным пятнышком на лбу… Это служит верным признаком, что такой ребенок никогда не умрет… В восхищении я воскликнул: Счастливая нация, где каждый рождающийся ребенок имеет шанс стать бессмертным!.."

Гулливер размечтался о том, какие возможности появятся у него, стань он бессмертным, каких добьется успехов в изучении наук и искусств, затмив всех своей ученостью. "С течением времени я привык бы относиться равнодушно к смерти друзей и не без удовольствия смотрел бы на их потомков, вроде того, как мы любуемся ежегодной сменой гвоздик и тюльпанов в нашем саду, нисколько не сокрушаясь о тех, что увяли в прошлое лето".

Собеседник разъяснил Гулливеру, что придуманный им бессмертный "образ жизни безрассуден и нелеп, предполагая вечную молодость, здоровье и силу… Но здесь, на острове Лаггнегге, нет этой бешеной жажды жизни, ибо у всех перед глазами пример долголетия – струльдбруги…