Первым «делом» Ростова была переправа через Энс, где он хотел одного: показать всем, и в особенности полковому командиру, которого он ещё вчера собирался вызвать на дуэль из-за истории с Теляниным, – показать всем свою храбрость. Он боялся только отстать от солдат, быть незамеченным, не б р о с и т ь с я в глаза своей храбростью. Опасности он ещё не чувствовал, не понимал, бежал посреди моста и добился этим только сердитого окрика полкового командира.
Но потом, когда вокруг стали падать люди, а «рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого», Ростов вдруг увидел кровь и услышал стоны, и понял, что его тоже могут убить, и взмолился: «Господи боже! Тот, кто там, в этом небе, спаси, прости и защити меня!»
Ему стало нестерпимо стыдно. «Всё кончилось; но я трус, да, я трус», – подумал Ростов.
Нет, он не трус – уже потому, что б о и т с я б ы т ь т р у с о м и стыдится своего страха, и хочет преодолеть его. Денисов и остальные понимают «то чувство, которое испытал в первый раз необстрелянный юнкер», – каждый из них когда-то испытал то же самое…
В бою под Шенграбеном Ростов сначала чувствует уже знакомое ему напряжённо-счастливое оживление, ему не терпится, он бросается вперёд, становится всё веселее и веселее…
«Ох, как я рубану его», – думал Ростов. – «Ну, попадись теперь кто бы ни был…»
Но вот началась атака – лошадь под ним убита, и все солдаты уже впереди, а он один стоит посреди поля, рука его неподвижно повисла, навстречу ему бегут люди. «Они мне помогут!» – думает он и вдруг узнаёт в них французов.
Вот здесь в Ростове просыпается ужас. То, что он думает в эти страшные минуты, очень понятно: «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня?
«Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом».
Так что же, на самом деле, он трус, хуже которого нет? Может быть, именно Николай Ростов, «с чувством зайца, убегающего от собак», несущийся к кустам, точнее всего покажет нам, что мужество не просто, что нельзя судить о человеке сплеча, с размаху… Мы увидим в следующих главах, как он станет храбрым офицером. Не сразу рождается мужество, и та простая схема, по которой хотел жить Ростов: беги, руби, весело, вперёд, я не дипломат; ох, и рубану – эта простая схема неосуществима.
Потому что у человека и в самом деле одна жизнь; ему о ч е н ь жаль расставаться с ней, и чувство самосохранения, свойственное всему живому, сильно в каждом человеке. Так естественны мысли Ростова: м е н я убьют? «Меня, кого так любят все?» – и сам он любит себя, здорового, молодого, жаждущего жизни, веселья, любви…
Много позднее Ростов научится преодолевать и страх, и чувство самосохранения. Но уже сейчас он хочет, он старается быть смелым. Залогом его будущей храбрости станет короткая мысль: «Да, я трус». Если человек имеет мужество назвать себя трусом, то рано или поздно он преодолеет страх. Вот Жерков не анализирует своих поступков и ничего не стыдится, когда скачет что есть сил оттуда, где опасно.
В главах, рисующих Шенграбенскую битву, мы по-новому узнали всех, с кем были знакомы раньше. Но одного человека мы узнали здесь впервые.
Вот он сидит, сняв сапоги, в одних чулках, в палатке маркитанта – маленький, грязный и худой артиллерийский офицер, капитан Тушин. «Большими, умными и добрыми глазами» он смотрит на вошедших начальников, конечно, недовольных его видом, и пытается шутить: «Солдаты говорят: разумшись ловчее», – и смущается, чувствуя, что шутка не удалась.
Толстой делает всё, чтобы капитан Тушин предстал перед нами в самом негероическом, даже смешном виде. И князь Андрей замечает в фигурке (даже не в фигуре) артиллериста «что-то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное».
Но этот смешной человек окажется героем, и князь Андрей справедливо скажет о нём: «Успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой».
Когда Мюрат уже приказывает зарядить пушки, капитан Тушин, не подозревая об этом, сидит в балагане с офицерами и рассуждает о том, что ждёт нас после смерти. Князь Андрей, проезжая мимо, останавливается, потому что «звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться». Этот тон определяет, конечно, Тушин с его приятным голосом, с манерой называть собеседника голубчиком. И вот что он говорит: «Коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся…