По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Этот разговор не был закончен: «в воздухе послышался свист…» Началось сражение, и первым выскочил из балагана капитан Тушин.

В бою он выглядит так же негероически, как до боя. «Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперёд, не замечая генерала и выглядывая из-под маленькой ручки.

– Ещё две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском… – Второе, – пропищал он. – Круши, Медведев!

Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошёл к генералу». (Курсив мой. – Н. Д.)

Но этот маленький спотыкающийся человек, поразмышляв о бое так же, как он размышлял о смерти, «посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню», и зажёг её, и именно это остановило французов.

Пока два полковых командира показывали друг другу свою храбрость, пока Жерков искал генерала там, где его не могло быть, пока Долохов призывал начальника «попомнить» его подвиги, капитан Тушин, «оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать… бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды… и покрикивал своим слабым, тоненьким, нерешительным голоском…

солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера…), все, как дети… смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах». (Курсив мой. – Н. Д.)

Тушин в бою нисколько не меняется: он по-прежнему склонен размышлять, движения его неловки, он вздрагивает от звуков выстрелов, но здесь его мысли приобретают другой характер.

Он уже не думает о смерти: «мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову». Но «у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту».

Французские пушки представляются ему трубками, снаряды – мячиками, французы – муравьями; свою большую пушку он называет Матвеевной, а самого себя он видит «огромного роста, модным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра».

Так что же такое героизм и что это значит: мужество, если героем оказывается маленький, пугливый, слабый человек, только воображающий себя сильным мужчиной?

Толстой прошёл осаду Севастополя и знал войну. Он знал: те лгут, кто говорит, что ничего не боится. Боятся все, но не все умеют победить свой страх, а мужество в том и заключается, чтобы, вздрагивая от выстрелов, не бежать оттуда, где опасно, но делать своё дело.

Всегда очень обидно читать, как накидывается на Тушина штаб-офицер, добравшийся, наконец, до него с приказом отступать: «Что вы, с ума сошли?..» Не потому обидно, что он кричит на Тушина, а потому, что Тушин пугается его и не может победить э т о г о своего страха.

«Ну, за что они меня?.. – думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.

– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…»

К счастью, в это время близко пролетело ядро, штаб-офицер поворотил лошадь и поскакал прочь, а вместо него приехал князь Андрей. «Он передал приказание и не уехал с батареи».

Тушин вздрагивает от выстрелов – и делает своё дело. Князь Андрей тоже «почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. „Я

не могу бояться“, – подумал он и медленно слез с лошади между орудиями». (Курсив мой. – Н. Д.)

Они очень разные. Тушин и князь Болконский. В мирной жизни между ними нет ничего общего, и гордый князь, может быть, не снизошёл бы до разговора с артиллерийским капитаном, да и негде было бы им встретиться. Но здесь, сведённые вместе войной, они молча делают своё дело: «Оба были так заняты, что, казалось, и не видели друг друга». Здесь они похожи тем главным, чего требует война от человека, осознанной князем Андреем и не осознанной Тушиным мыслью: «Я не могу бояться», умением победить свой страх.

И Тушин чувствует это единство. Когда всё кончилось и князь Андрей протянул ему руку, Тушин говорит те же слова, какие сказал бы своему фельдфебелю Захарченко.

«– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза».

Слёзы эти понятны. Кончился взлёт страшного напряжения, кончился его Тулон, больше не нужно быть героем, и он опять превратился в маленького робкого человека.