Мы помним, как описывал Толстой Наполеона, безжалостно подчёркивая толщину, короткие ноги, пухлую шею… Кутузова он тоже не щадит: старый главнокомандующий «ещё потолстел, обрюзг и оплыл жиром», он, «тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке»; в лице его и фигуре было «выражение усталости»… Но если Наполеон всячески заботится о впечатлении, какое он производит на окружающих, то Кутузов – прежде всего естествен в каждом своём движении; это и любит в нём Толстой.
Кутузов устал от долгой и трудной жизни, ему тяжело носить своё расплывшееся тело – всего этого он и не думает скрывать. Как все старики, он боится смерти – он, умеющий быть невозмутимым под пулями, «испуганнооткрытыми глазами посмотрел на князя Андрея», услышав о смерти своего друга, старого князя Болконского. Он естествен и здесь, он всегда остаётся самим собой.
Всё, что говорит и делает Кутузов, он говорит и делает н е т а к, как Наполеон и Александр I.
Весь роман Толстого построен на принципе контраста – резкого противопоставления. Контраст – в самом названии книги: «Война и мир». Контрастны войны: несправедливая, ненужная народу война 1805–1807 годов и Отечественная, народная 1812 года… Контрастны целые круги общества: дворяне и народ противопоставлены друг другу, но и в дворянской среде – контраст между честными людьми – Болконскими, Ростовыми, Пьером Безуховым – и «трутнями» – Курагиными, Друбецкими, Жерковым, Бергом.
Внутри каждого лагеря – свои контрасты: Болконские противопоставлены Ростовым; патриархальная семья Ростовых – бездомному, несмотря на своё богатство Пьеру. Контрастны женщины: Элен и Наташа, Наташа и Соня, княжна Марья и Соня, Наташа и княжна Марья…
Резко контрастны исторические деятели: Барклай и Кутузов, Наполеон и Александр I, Кутузов и Наполеон. И, может быть, самый резкий контраст в том, как рисует Толстой Кутузова и Александра I. Никакой прямой насмешки над царём Толстой не допускает. Наоборот, царь у него красив, обаятелен. Но уже в первой войне он становится жалок рядом с обрюзгшим и бессильным, но величественным и непокорным Кутузовым. А в войне Отечественной Кутузов затмевает царя именно своей естественностью – качеством, которое больше всего ценит в людях Толстой.
Да, он стар и немощен, он слушал доклады генералов «только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать…» Но он побеждает царя «своею опытностью жизни» – и не случайно Толстой именно в главах, предшествующих Бородинскому сражению, заставляет Кутузова решать те же вопросы, которые уже решал на наших глазах царь.
Мы помним трагедию Денисова и попытку Ростова спасти своего друга, и ответ царя: «…потому не могу, что закон сильнее меня…» Денисов был обвинён в мародёрстве на том основании, что силой взял провиант для своих солдат.
Теперь Кутузову представляют бумагу, требующую наказания армейских начальников за то, что солдаты скосили зелёный овёс на корм лошадям.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
«– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пускай косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя…»
Через несколько дней красноносый капитан Тимохин расскажет Пьеру: «Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что… В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчёт этого просто стало. Свет увидали…»
И Барклай, отдавший под суд офицера «за этакие дела», и царь, отказавший Денисову в помиловании, объективно правы: сено, овёс и дрова принадлежат помещикам, их нельзя брать самовольно. Провизия, которую отбил Денисов, кому-то предназначалась – как же он мог её взять? Но ведь и Берг по существу прав, когда кричит, что нельзя жечь дома, – действительно, нельзя – в мирное время. А на вой не – другие законы, и это знает Кутузов. Его «в печку… в огонь» – справедливо, а царская верность закону оборачивается несправедливостью и жестокостью.
Несколько недель назад «князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии». Теперь Кутузов предлагает ему остаться в штабе, и князь Андрей снова отказывается.
«Умное, доброе и вместе с тем тонко-насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты…»
Для царя, как и для Наполеона, главное – он сам, его неповторимая личность. Отказ служить при его особе делает человека подозрительным: разве может быть дело более важное, чем прислуживать его императорскому величеству! Для Кутузова главное – война, и как ни огорчает его отказ князя Андрея, он признаёт правоту Болконского. Умения признать правоту другого лишён царь, зато этим наделён Кутузов.