По течению

Пленник, крепкий парень лет двадцати пяти, очевидно, пытался сбежать от врагов и пережил нападение пиратских волкодавов, которые впились в его ногу, сломав, вырвав целый кусок мяса. Рану Бен обработал и зашил в первую очередь, ведь товар не должен был умереть от заражения крови. А вот куда его дальше… Главное, что Бен осознавал, что мог бы соврать, придумать какую-нибудь болезнь, вряд ли пираты сумели бы отличить. Да только Ваас бы легко распознал ложь или жизненный срок пленника сократился бы до “скорой помощи при любом недуге” — пули между глаз. К тому же Бен помнил, как один раз уже попался неизлечимо больной турист, который решил в конце своей жизни промотать все состояние и совершить кругосветное путешествие. Его путь закончился в клетке после вердикта, который вынес Бен, определив, что “образец” опасен для продажи. Ваас тогда поскупился на пулю, не отказав себе в удовольствии медленно выпотрошить несчастного. Но теперь ситуация складывалась намного более паршивая. Гип все больше терял Бенджамина, высыхал и рассыпался, как перегнившая под снегом солома на весеннем солнцем, хотя здесь даже не представляли, что такое зима.

— *** с этой ногой, ноги на корм собакам потом идут, хе-хе, — махнул своим пиратам Ваас, одобрительно слегка кивнув Бену, вполне удовлетворенный результатом. — Тащите его обратно, шевелитесь, тупые м***ки! — затем он подошел к пленнику, который сверлил исподлобья взглядом Бена. Главарь насмехался. — Видишь, приятель, как легко превратить твою жизнь в дерьмо одним коротким словом, — пират с сочувственной издевкой задумчиво покачал головой.

— Да, а ты, ***, думаешь, что она прекрасна, — и дико прорычал. — От плохой жизни ни*** не прутся невесть куда в поисках острых ощущений, – и, захлопнув клетку, повернулся к гогочущим пиратам. – Эй, парни, может, порезать его на органы наживую? Хе-хе, вот уж ощущения будут острые!

— Не лучшая идея, Ваас, — пробормотал мрачно Бен. — От болевого шока…

— Знаю, знаю! — шикнул на него предупредительно главарь. — ***, Гип, отвали и заткнись, когда я говорю!

И Гип замолкал, когда вокруг него улюлюкали пираты, когда пленник не замечал главаря, а только все задавал немой вопрос врачу: “Ты один из них? Ты не похож на них. Значит, я ошибся”. В нем все ошиблись, значит, и к Салли следовало сделаться равнодушным, как к размалеванным девкам из борделя в Бедтауне, чьими услугами Бен стал пользоваться, когда пираты решили, что доктору тоже полагается что-то платить за труды. Но Салли казалась иной…

Где-то мир опрокидывался, где-то артефакты губили планеты, где-то разломы поглощали города, и каменные ангелы рыдали. Только все это выдумки, а перед Беном хуже пропасти разверзалась реальность и сознание омерзительности собственного существования. Слезы покидали глазницы, потому что вместо чистой влаги оставался лишь липкий гной. Он сочился из глаз, выдыхался из ноздрей, его гоняло сердце. Никто не мог отличить его от крови, от воздуха, он невидимой тенью чумы стелился по земле, перелетал от человека к человеку, как смертельный вирус по имени равнодушие.