Вскоре тесная каюта Стуббендорфа наполнилась запахом гнилой бумаги, которая лежала повсюду: на койке, на столе, на стульях, на полках и даже на полу. Мокрые страницы шли в том порядке, в котором репортер вынимал их из дневника. Подсохшие листы он вешал на веревку, и они висели в узкой каюте на манер гирлянды из флажков, покачиваясь вместе с судном на высоких волнах. Пока тонкие, как шелк, документы сохли, на них постепенно проявлялись слова. Бумага становилась светлее, и на ней проступали темные чернила, которые рассказывали историю мертвецов, словно голоса, доносящиеся из могилы и описывающие последние недели одного из приключений золотого века, последнего путешествия в стиле Жюля Верна, предпринятого тогда, когда технологии, казалось, открывали все возможности тому, кто дерзал их применить.
Родные и близкие исследователей 33 года гадали, что привело к их гибели. Может, шар упал в ледяные воды и трое пассажиров за считаные минуты умерли от переохлаждения? Некоторое время, пока Северный полюс оставался непокорен, кое-кто полагал, что путешественники обнаружили на севере континент и остались живы, но не смогли вернуться в цивилизацию. Высказывались и предположения, что, сев на лед, они попытались вернуться на Шпицберген, но умерли от усталости, голода и холода. Теперь у Стуббендорфа были ответы на все вопросы.
Хотя Андре, Стриндберг и Френкель пропали и, очевидно, не смогли добраться до Северного полюса, в Швеции их считали героями. Как Британия оплакивала капитана Роберта Фалкона Скотта, так и Швеция скорбела по Андре и его спутникам, которые стали воплощением отваги и мужественности, хоть и встретили трагический конец. Их катастрофическая экспедиция была такой же героической, как экспедиция Скотта. Возможно, она была столь же плохо спланирована и точно столь же безрассудна. И все же в ней было величие, ощущение невозможной романтики, которое чувствовалось даже в 1930 году, когда были наконец обнаружены их тела.
Вторя последним словам Скотта – «Наши тела расскажут историю за меня», – останки, найденные на льду острова Белый, начали выдавать свои секреты. «Исбьёрн» полным ходом шел в Тромсё, а трое шведских исследователей постепенно выступали из тумана времен, пока Стуббендорф читал их дневниковые записи. Они рассказывали ему о своих попытках выжить, своих страхах, надеждах и приключениях, но главным образом – о тоске, которую испытывали в разлуке с близкими, с любимыми женщинами, которым осталось лишь оплакивать несбывшееся и гадать, что случилось с тремя отважными исследователями из Швеции.
Пока Стуббендорф работал в своей каюте, в Гётеборге женщина среднего возраста готовилась подняться на борт парохода, уходящего в Саутгемптон. Анна Хоутри провела немало времени в гостях у родственников и теперь возвращалась в город Пейнтон в графстве Девон, где ее ждал муж Гилберт.
Август прошел прекрасно, но всякий раз, приезжая в Швецию, Анна вспоминала о прошлом, когда была помолвлена с блестящим молодым физиком. Казалось, это было в прошлой жизни, но боль не стихала даже по прошествии тридцати с лишним лет.
Как всегда, Анна навестила родственников бывшего жениха, с которыми прожила некоторое время после помолвки. Как всегда, ей было тяжело проститься с ними. Багаж уже подняли на борт, билеты проверили, и Анна со слезами на глазах прощалась с подругой, когда по пристани к ней подбежал запыхавшийся юноша.
– Они нашли его! – воскликнул он. Анна узнала в юноше сына друга семьи. – На острове Белый, – продолжил он. – Во льду. Два тела, и одно из них принадлежит Нильсу. У него на пальце осталось помолвочное кольцо.
Анна пошатнулась. Тридцать три года молчания, а теперь такое.
– Откуда вы знаете? Что вам известно? – спросила она.
Постепенно история обрела форму. Оказалось, что охотники на моржей обнаружили тела, нашли вещи, а затем «Братвог» привез Андре и ее любимого Нильса обратно в Швецию. Об этом писали в газетах, но семья, где гостила Анна, не сообщала ей новости, пока не было получено подтверждение, что нашли именно Нильса.
Наконец Анна узнала, что случилось с ее первым возлюб-ленным, которого она не забыла и который завещал ей все свое имущество. Его портреты висели у нее дома в Девоне. На нее нахлынули яркие воспоминания о счастливых временах ее юности: о бурном романе и помолвке, о долгих воскресных днях за городом и пристрастии Нильса к фотографии, о его признаниях в вечной любви перед отъездом на остров Датский, о письмах из Виргохамны, о его снимках в газетах.