Победа века

Метрах в тридцати — сорока от берега наш плот перевернуло и разбило. Я ухватился за бревно. Оно было скользким, а в руке вещмешок, в нем патроны, гранаты. Я еле добрался до берега. Только почувствовал почву под ногами — бегом вперед. С меня течет вода, а надо уйти как можно дальше от берега, чтобы не убили. Начинается атака. Но у врага все пристреляно. Приходится окапываться. Песок осыпается, в уши, в нос лезет. А плацдарм надо занять. Артиллерия с того берега расчищает нам путь, беспрерывно бьет по высоким огневым точкам. Но продвигаемся медленно, оружие-то у нас только легкое. Двое суток мы отбивали бешеные атаки врага. Наконец во фланг вышли другие части, и мы сломали сопротивление.

И вот тут меня контузило. Рядом ударила мина из немецкого шестиствольного — с оглушительным треском. И дальше — провал. Сколько я лежал — два, три часа, а может, сутки — в воронке от снаряда, засыпанный полностью, не знаю. Меня вытащили солдаты из соседней части. Видят — автомат, потянули, а ремень у меня был намотан на руку… Не слышу ничего, только по губам вижу — они что-то говорят. Отвели меня в медсанбат. Дня три там побыл. Вот тогда-то и вспомнил, что в день переправы мне исполнилось 18 лет. Немножко стал слышать — и в бой! Попал я уже в другую часть. Это была 322-я гвардейская стрелковая дивизия. Смяли мы днепровскую оборону. Памятны мне и тяжелые бои за Киев, ночной штурм горящего города. Особенно яростное сопротивление — не меньшее, чем на Днепре, — встретили мы под Житомиром. Запомнился Радомышль. Только мы приготовимся, фашист идет в наступление: контратаковал ежечасно, танки шли большими группами. Здесь меня царапнуло осколком в грудь.

…Когда первый раз Тарнополь взяли, там оказалось около 700 машин. Мы захватили огромные склады с оружием, продовольствием. А 11 марта ранним утром враг нас контратаковал, обойдя город с фланга. Завязался ожесточенный бой.

Заменив связиста, я побежал восстанавливать связь и был ранен разрывной пулей в правую ногу. Помню, увез меня на подводе прямо из боя пожилой дядька с бородой. Забросал меня соломой на телеге и помчал. А кругом стрельба, грохот.

Из медсанбата я был переправлен в тыл, в город Кирсанов Тамбовской области. Гипс наложили. Пробыл я там до июня. Постепенно стали восстанавливаться нервы, двигаться пальцы: медсестра по нескольку раз в день заставляла выполнять упражнения. Наконец сняли гипс, и я с палочкой явился на комиссию. Меня направили в запасной полк. Теперь я был не пригоден для пехоты. Многих тогда посылали учиться. Какая у тебя специальность — неважно; какую надо, по такой и готовили. В то время, видимо, требовались стрелки-радисты на штурмовик ИЛ-2. И я попал в школу воздушных стрелков. Был очень рад этому. У меня, бывшего пехотинца, любовное отношение к летчикам. Сколько раз они спасали нас от фашистских бомб и танков!

Проучились мы до февраля 1945 года, получили новую технику и поехали на фронт, под Будапешт. Однако первое время я летал нечасто. Пилоты предпочитали опытных, обстрелянных радистов.

Наши войска вынудили немцев оставить Будапешт. И фашисты озверели. Они стянули всю технику, какую могли, свои новейшие танки — «королевские тигры», самоходные орудия «фердинанд» — и нанесли удар по Секешфехервару. Вот когда началась для нас работа! Не раз я слышал, как пехотинцы прямо с командного пункта просили: «Товарищи, срочно, срочно вылетайте еще, помогите!» И мы летали по многу раз в день, загрузив свой «летающий танк» противотанковыми авиабомбами.

День Победы встретили в деревне Гетцендорф, в 18 километрах от Вены, в помещичьем имении. Там размещалась вся наша первая эскадрилья. В полутора километрах — аэродром. Ночью 9 мая там началась стрельба. Что случилось? Кто-то услышал слово «капитуляция» на немецком языке — приемники-то у нас у каждого были на тумбочках.

Ребята стали обниматься. Утром пришел «батя», горячо поздравил и разрешил праздновать Победу. А рано утром 10 мая мы получили приказ срочно вылетать в Чехословакию. Там в горах особая фашистская дивизия отказалась капитулировать.

Потом мы отчистили, отдраили и зачехлили все самолеты. Нам дали отдых. Первое время удивлялись тишине. Выходишь утром — кругом зелень и такое спокойствие. В канале купались, ездили в Венский лес.

Солдатская судьба переменчива. Шла война с Японией. Нас стали перебазировать на восток. Но до станции назначения мы не доехали: война закончилась. И в Румынии эшелоны разгрузили. Там я служил еще некоторое время.

У меня сохранилось командировочное предписание:

«Всем военным патрулям и комендатуре. Гвардии младшему сержанту Пинегину Б. В. разрешается хождение по городу Бузэу в любое время суток. Имеет право задерживать всех подозрительных лиц гражданских, военных и проч….»