Победитель

В лагере происходила та вялотекущая устроительная суета, которая в армии никогда не прекращается. Два солдата в афганской форме тащили доску. Еще один лопатой выравнивал земляной порог палатки. Возле соседней, почему-то перекошенной, как после инсульта, три рядовых слушали сержанта. Сержант проорал:

— Вы, чурки, чо тут поставили, как бык поссал?

И пинком выбил деревянный кол. Палатка пошатнулась и стала мягко валиться.

— Перетянуть по линейке!

Нормальная сержантская речь. Правда, сам сержант тоже был не то узбеком, не то таджиком, поэтому из его уст подобное обращение к соплеменникам и единоверцам звучало несколько странно.

Невдалеке из палатки выбрался еще один военнослужащий. Этот, в отличие от прочих, не в афганской, а в советской солдатской форме с погонами ефрейтора.

За ним, сутулясь и ежась, появилась унылая фигура в накинутой на плечи старой солдатской шинели и потертой шапке на голове, обросшая щетиной и в целом более всего похожая на белорусского партизана времен ВОВ. Фигура сбросила с себя шинель и гимнастерку. Оказавшись по пояс голой, подошла к железной бочке, кулаком разбила корку льда и принялась брезгливо, двумя пальцами, выуживать и выбрасывать скользкие осколки, явно имея безумное намерение начать умываться.

— Голубков! — окликнул Плетнев. — Тебе снежку подсыпать?

— Бляха-муха! — удивленно и обрадованно отозвался Голубков. — Плетнев!

Они обнялись и стали колотить друг друга по плечам.

Ефрейтор с интересом наблюдал за ними и приветливо кивал, как бы одобряя их действия.

— Что, заскучал? — крикнул Голубков, давая Плетневу тычка кулаком в живот. — Заскуча-а-а-ал!

— Ты-то как здесь?! — спросил Плетнев.

— Познакомьтесь, — предложил Голубков вместо ответа. — Мой дружбан — Саша Плетнев. А это Рустам Шукуров, комроты из мусульманского войска…

Они пожали друг другу руки.

— Нас еще в середине ноября перебросили, когда эти прилетели, — Голубков кивнул в сторону палаток. — Сидим вот теперь, ждем у моря погоды… Тоска — ужас. Холодрыга. Жрать нечего, бляха-муха! — Он отчаянно махнул рукой и сплюнул на снег. — Сигареты есть? А, ты не куришь… В общем, мы теперь — по обслуживанию аэродрома. Технари, так сказать. Спасибо, «мусульмане» выручают.

— Не понял, — сказал Плетнев. — Что ты все про мусульман толкуешь?

Шукуров прыснул. Плетнев уже заметил, что он вообще был смешлив и улыбчив. Но это являлось, скорее, показателем просто доброжелательности, а не веселья.

— Я же тебе и толкую! В батальоне одни мусульмане — таджики, узбеки, туркмены. Спецназ ГРУ. Короче — «мусульманский» батальон. Солдат в афганскую форму переодели…

— Ах, вот в чем дело, — протянул Плетнев. — То-то я удивляюсь…

— Ну да, — кивнул Голубков и неожиданно запел, припрыгивая на морозце: — И чтоб никто-о-о не догадался, и чтоб никто-о-о не догадался!.. Спасибо, у них хоть кухня есть. Маленько подкармливают… А тебя каким ветром?

— Меня? Да я тут это… В командировке.

Полог соседней палатки резко откинулся, и из нее вышел Симонов — тоже в солдатской форме с красными лычками младшего сержанта.

— Здравствуйте, Яков Федорович! — радостно сказал Плетнев. — И вы здесь?

Симонов ничуть не удивился — будто вчера расстались.

— Плетнев! Ну привет, привет, — озабоченно сказал он. — У вас там, кроме тебя, снайперы есть еще?

— А сколько надо?

— Всех возьму, елки-палки, — ворчливо ответил Симонов.

Двинулся было по своим делам, потом обернулся.

— Слушай, Плетнев, а карты Кабула у тебя случайно нет? Ты ж у нас старожил…

— Карты нет, — ответил Плетнев. — Есть туристическая схема. Мы по ней в прошлый раз рекогносцировки отрабатывали.

— Где?

— Вот…

Достал из кармана и протянул.

Симонов тут же раскрыл ее и принялся рассматривать.

— Негусто, негусто, — бормотал он при этом. — Ну хоть что-то, елки-палки, хоть что-то… Ладно, потом отдам.

И ушел. Плетнев с Голубковым переглянулись.

— Что ж это, бляха-муха? Нормальной карты у них, что ли, нет? — риторически спросил Голубков. — Вот тебе раз! Приехали Амина воевать… Как к теще на блины.

Через час офицеров «мусульманского» батальона, «Зенита» и группы «А», свободных от несения службы, собрали на совещание в УСБ — большущей санитарной палатке. Изнутри она была обшита белым чехлом-утеплителем, топились буржуйки, и вообще даже казалось, что от деревянного настила не очень сильно несет холодом.

Совещание вел генерал-лейтенант ВДВ Гусев. Он сидел в середине «президиума» в полевой генеральской форме. Справа от него — Симонов в солдатской, с сержантскими лычками. Слева — Иван Иванович в свитере, болоньевой куртке и спортивной шапочке с помпоном.

Офицеры кое-как расселись на скамьях и табуретках.

Первым слово взял Иван Иванович.

— Товарищи! — веско сказал он, многозначительно на них поглядывая. — Кровавый режим Амина принес афганскому народу неисчислимые беды и страдания…

Астафьев наклонился к Плетневу и прошептал:

— Это что за клоун?

— Это не клоун, — ответил Плетнев таким же шепотом. — Это шакал. Пополам с гиеной.