Победитель

Но ему не повезло — Плетнев увидел, что по аллее, ведущей от Главного корпуса к поликлинике, идет Вера. В светлом платье, в теннисных туфлях, с сумочкой в руке, легкой и независимой походкой. И выглядела очень… ну, как сказать… очень женственной она выглядела. Едва заметная улыбка на ее губах говорила, что она это знает.

— Стой здесь! — приказал Плетнев и поспешил навстречу.

Они встретились на пересечении аллей. Остановились в нескольких шагах друг от друга.

Наклонив голову, Вера немного насмешливо смотрела на него.

— Здравствуй! — радостно сказал Плетнев. — На работу?

— Здравствуйте-здравствуйте, — ответила она, улыбаясь. Сумочку она держала обеими руками и покачивалась с пятки на носок. — А куда же еще?

Он почему-то стушевался.

— Ну да… конечно.

— Что к нам не заходишь? — спросила Вера так насмешливо, как будто ответ на этот вопрос должен был вскрыть какие-то постыдные тайны.

Плетнев развел руками.

— Ты же сама говорила: я собой не командую.

— Жалко, — со значением сказала она и снова наклонила голову. — А то мог бы, например, мной покомандовать…

Он невольно сглотнул слюну и ответил неожиданно севшим голосом:

— Да ну. Какой из меня командир!..

Она рассмеялась.

— Мне понравился, — и заключила с притворным вздохом: — Ну, что ж делать!

Плетнев разозлился. Ты смотри, а! Ну как будто не было ничего! Вот они, женщины! Он-то себе места не находит! А ей все равно!..

— Вот именно, — сказал он, улыбаясь. — Тут других командиров полно.

— Это верно, — легко согласилась она. И вдруг сказала неожиданно ласково: — А знаешь, мне другие не нужны!.. Тебя зовут.

Кивнула в сторону Главного корпуса, усмехнулась и пошла по аллее прочь.

Плетнев тоже обернулся.

Точно: Голубков призывно махал рукой. Из подъезда выходили посол Рузаев и начальник представительства КГБ Мосяков.

* * *

Две черные «Волги» задержались у ворот под неприветливыми взглядами гвардейцев, а потом медленно въехали на территорию дворца Арк.

— Видал? — спросил Голубков, кивнув в направлении двух вкопанных танков и БТРа, дружно целивших всеми своими стволами в сторону въезда. — Серьезно живут.

Плетнев кивнул.

Территория представляла собой плодовый сад, рассеченный узким проездом. Нарядное и довольно причудливое здание дворца обрамляли цветники. Виноградные лозы увивали его до второго этажа.

Машины подъехали к боковому крыльцу.

Из первой неспешно выбирались посол и резидент. Плетнев и Голубков, похоже озираясь, уже стояли у дверей.

Компактная группа двинулась к ступеням внешней лестницы, ведущей на второй этаж дворца. По ней уже сбегал встречавший офицер охраны. Он и поднимался первым. Бойцы шагали по бокам и немного сзади от Рузаева и Мосякова. Переводчик Рахматуллаев, как существо в определенном смысле малоценное, в соответствии с инструкцией замыкал шествие.

Лестница привела в просторный холл второго этажа.

— Ждите здесь, — приказал Мосяков у высоких золоченых дверей, за которыми располагалась комната приемов.

Двери раскрылись, а потом закрылись за ними.

— Да-а-а, — протянул Голубков, озираясь.

Холл был действительно обставлен с роскошью — золоченые вазы с цветами на золоченых же тумбах… драпировки… тяжелые парчовые занавеси…

— Вожди-то, бляха-муха, — удивленно пробормотал он как бы про себя. — Не бедствуют!.. А ковров-то, ковров!.. Да-а-а… Никакого коммунизма не надо.

— Ну почему не надо? — усомнился Плетнев. — Просто пока на всех не хватает. В качестве первого шага осуществлено построение коммунизма в одном отдельно взятом дворце.

— Точно! В отдельно взятом!.. Но вообще-то, я тебе скажу… — протянул Голубков, пристально рассматривая ковер под ногами.

— Ну?

Голубков пошаркал подошвой и с осуждением покачал головой.

— Такой коврик на пол ложить — себя не уважать. Нет, я бы такой коврик…

Плетнев рассмеялся.

* * *

Комната приемов представляла собой уменьшенную копию Зала приемов. Ковры, оружие на стенах. Стол, стулья, красная кушетка. Два окна, задернутых точно такими же шторами, как в Зале. Кроме золоченых входных дверей была еще одна — поскромнее.

Расселись за большим круглым столом, на котором стояли бутылки с водой, серебряный поднос с несколькими перевернутыми вверх тормашками чистыми стеклянными стаканами, пепельница. На приставном столике в бордовой вазе благоухали чайные розы.

— Вчера вечером, после вашего прибытия, я довел до Амина мнение советского руководства, — сказал Рузаев. — Нельзя допускать столь острых разногласий между вами. Это совсем не в интересах мирового коммунистического движения.

Рахматуллаев, сидевший между послом и Тараки, примерно на равном расстоянии от каждого, синхронно переводил русскую речь.

Тараки жестом оборвал его и начал говорить сам.

— Нет, мы с ним не договоримся!.. Пока я был в Гаване и Москве, он успел отстранить от должностей всех моих сторонников! Теперь требует смещения министров! И хочет, чтобы я сам их отставил — тех, с которыми я делал революцию!.. Он уже называет их «бандой четырех»!.. На это я не пойду. Это мои друзья, мои братья…

Рузаев и Мосяков переглянулись. Повисла пауза, которую нарушил резидент: