Победитель получает

"Они нечестно играют".

Она ведь не собиралась начинать Игру, и тогда сумочку просто выдернули у неё из рук, кубик выпал — просто выпал! Это было нечестно, но кому тут предъявишь претензии? Кроме себя самой — некому. Теперь она точно знает, что рассчитывать на порядочность и тем более на справедливость Игроков — дело глупое и бессмысленное.

Её всё равно вынудят бросить кубик, хоть она и не носит его больше в сумочке, которую можно вырвать или опрокинуть. Вынудят. Найдут способ. Значит, должна быть другая возможность для проигрыша.

Самое простое — смерть. Это точно будет проигрышем, ведь она не доберётся до конца игрового поля — пешка, на последней клеточке обретающая возможность превратиться в любую фигуру… Вот только решать, кем станет пешка, может игрок, но никак не она сама. Пешка в чужой Игре…

Умереть намеренно она не может. Самоубийство — страшный грех. Нельзя отказываться от Дара Жизни — это дедушка ей крепко внушил. Бывают, конечно, отдельные исключения. Самопожертвование ради других, например, — это подвиг уже, а не грех. Или вот как в этой ужасной Пирамидии — умереть, чтобы не стать жертвой на алтаре Зла.

Намеренно искать смерти нельзя — ничего хорошего из этого точно не выйдет… Дедушка сказал: "Наблюдай, запоминай, думай…"

Ей дают подсказки. Вот и в Пирамидии — их так называемые Священные Игры — что как не подсказка!

Проигравшие погибают. А победившие… — мучаются долго-долго, годами! — питая своими мучениями Безликих, и потом тоже погибают. Она сразу должна была понять, что это имеет к ней прямое отношение…

И перевёрнутый счёт, который в этом раунде ей объявили, поменяв цифры местами, — тоже подсказка. Всё не так, как она думала, — всё наоборот — перевёрнуто. Она не проигрывает, каждый новый шаг по игровому полю приближает её к чудовищному выигрышу…

На самом деле, наверное, можно было бы просто бросить кубик шесть раз подряд и готово! Но так игрокам не интересно… Поэтому они и запутывают таких вот дурочек, как она, чтобы развлекаться наблюдая за их метаниями, мучениями, за их борьбой за мнимый выигрыш, который много хуже любого проигрыша… Не к тому стремились… Хотели потерять себя, стать кем-то другим — получите. Вас избавят от себя… — Маша погладила притихшего Тишку, товарища по несчастью.

Кем был он раньше? Или она? Сколько вынес уже и сколько ещё впереди… Но, может быть, теперь можно ему помочь? И лесовикам, замучавшимся с этими непонятными оборотнями, — тоже.

Мудр и Копыш всё это время молча наблюдали за Машиными переживаниями, размышлениями, разговором с Кусей. Они понимали, что ей плохо, они жалели её.

— Знаете, — сказала Маша с внезапно обретённой решимостью, — я думаю, что вам нужно поступить с ними, как я — с ним, — она снова провела по бархатной голове мнимого кота, который был совсем неотличим от настоящего.

Она сейчас ясно чувствовала, что именно таким он и хотел бы остаться, хотел бы, чтобы ему позволили наконец остановиться, не меняться больше, нащупать нечто определённое, обжиться, стать наконец кем-то конкретным!

— Как ты с ним… — задумчиво, полувопросительно протянул Мудр. — Позволить им…

— Позволить им стать кем-то! — горячо подхватила Маша. — Кем-то, кто вам не помешает. Представить и поверить — точно, определённо. Вот вы говорили, что раньше они не ели, а Тишка уже и есть начал. Он уже совсем стал котом. Ну… почти совсем. Я спала, но он остался котом, не изменился! Превратите их в каких-нибудь маленьких безобидных зверюшек… Конечно, тут есть опасность… — Маша снова опечалилась, вспомнив, как оборотень превратился в чудовище… Стоит кому-нибудь что-нибудь не то представить…

— Я думаю, это возможно, — оживился Мудр. — Как, ты говоришь, называется этот зверь? — он ткнул лапой в сторону Тишки.

— Это кот, — осторожно ответила Маша.

— Он не опасен?

— Нет, конечно, нет. Разве что поцарапать может, если испугается или разозлится… — она с сомнением посмотрела на лесовиков — их толстым шкурам, покрытым густым мехом, вряд ли были опасны несерьёзные кошачьи когти.

— А что они едят? Где живут? — увлечённо спросил Мудр.

— Они у нас на мелких грызунов охотятся, ну и так — едят, что дадут, хотя больше мясо, конечно… Но наверное можно представить, что они едят что-нибудь… ну что-то, чего у вас много… что не так жалко. Они не много едят! — встревожилась Маша.

— А живут у людей, у нас, в домах живут. Мы с ними играем… гладим, они хорошие, мы их любим… Они умные, ласковые, — Маша решила, что может слегка погрешить против истины и не вспоминать сейчас, что назвать дедушкиного Тишку ласковым было бы, прямо скажем, преувеличением…

Но многие кошки ведь ласковые! Почему бы и этому "Тишке" не быть таким? И всем остальным! Пусть они тут хоть листьями питаются и будут ласковыми поголовно. Это же лучше, чем мучиться в жуткой яме! Даже и сравнивать невозможно…