А вот цацки дорогие по описи в Петербург было приказано доставить. Царевна много с собой увезла. Поместья Анна отобрала и Елизавете добрый кусок на содержание выделила. А личное запретила конфисковать. Чисто женская логика. По мне, на хлеб и воду в монастырь — самое приятное, что ожидает за измену. Иным ведь и ноздри рвут да клеймо на лоб ставят. А ей и кнута не досталось.
Потом список пришел из нескольких сотен пунктов, все что душеньке угодно. Часы, ожерелья, жемчуга, иконы в богатых окладах и книги. На десятки тысяч. Все в сокровищнице лежит до сих пор. Анна не надевала и не дарила никому. А теперь оказывается, не все вещи привезли!
— Боязно предлагать, за вора примут.
А то ты их купил, подумал я. Да ладно, чего уж теперь. Сам бы повел себя разве иначе?
— И сколько хочешь?
— Пятьсот рублев! — бухнул он и затаил дыхание.
— Договорились. Емельян! Сюда иди!
— Даже не посмотришь? — изумился Алексей, извлекая из-за пазухи небольшой мешочек на шнурке. Похоже, досадует на себя, почему больше не попросил.
— Чего я проверять стану. Царевна дешевку не брала. А тебе, наверное, для родичей.
— Точно так. Мне уж много не понадобится. Недолго осталось.
Всерьез помирать настроился. Как бы по возвращении в родную деревню с ходу дуба не дал. Ну, то уж не моя печаль. Все равно не останется. Не силой же держать. То не благодеяние окажется — издевательство.
— Ну вот и вспомнят молитвой за доброе дело. А ты, глядишь, у Него за меня попросишь. Сможешь, а?
— Завсегда к услугам, — уверенно кивнул он.
— Тут я, — дохромал до меня кучер.
— Вот его, — засовывая купленное добро в карман, приказал я, — когда назад поедешь, с собой возьмешь. К хозяйке отведешь, скажешь, я велел пятьсот рублей выдать. Как он пожелает, мелкими, крупными, монетами, ассигнациями.
— Хе-хе, — рассмеялся Алексей. Кажется, он в курсе разной стоимости монет и бумажек.
— Потом накормить, напоить и дать снеди с собой в дорогу. До почтовой кареты довезти и дорогу до Москвы оплатить.
От нас на Москву только ходит или Петербург. Как попасть в Киев, это уж пусть сам вертится. Не нянька. Главное, отсюда чтобы ушел с полными карманами. Такие вещи быстро становятся известны.
— И что ни гугу никому! Все понял?
— А чего не понять? — удивился Пугачев.
— Вернусь — проверю. А то знаю я вас, разбойников. Чтобы все по сказанному сделал.
— Век молить Бога за доброту твою буду, — снимая шапку, промычал Алексей.
Мне стало неприятно. Все же в былые годы он себя так униженно не вел. А ведь запросто могло случиться, что мы поменялись бы местами, если бы удался переворот. И был бы он фельдмаршалом и прочее, а я ждал бы подачки.
— Господин Ломоносов… — вежливо обратились ко мне.
Я обернулся. Майор Семеновского полка.
— Вындомский?
— Так точно, ваше сиятельство!
На самом деле я его старшего брата знаю, а он просто очень похож. Тот как раз в Семеновском начинал.
— Прибыл со специальным поручением!
— А карета для арестованного где? — желчно спросил я. Кажется, дождался камеры в крепости. Все тянул и на что-то зря надеялся.
Рядом со мной встал с явно нехорошими намерениями Юрий. А вот это уже совсем лишнее, подумал я, жестом останавливая его движение.
— Вас приглашают на личную аудиенцию, — делая вид, что не понял, в чем дело, чеканит Вындомский. — Сегодня к двум часам пополудни. И никакой конвой, — он комично огляделся, — не предусмотрен.
— Тогда поприветствуем первый в мире самоходный корабль, — предложил я, указывая на реку. — Затем отправимся вместе в Петербург. На нем.
Приятно наблюдать, как бедняга премьер-майор растерялся.
— Лошадью вашей займутся мои люди. Отведут, куда укажете. — Я направился к реке. Еще чуть-чуть, и подвалит паровое судно к пристани.
Честное слово, не разочарован, хотя при виде данного корыта невольно вспоминается про трубу, колеса сзади и ужасно тихий ход. Во-первых, реально самый первый в мире пароход. Во-вторых, шел против течения и тащил за собой груженую баржу. А в-третьих, стоит вспомнить свои первые изделия. Нередко они смотрелись достаточно убого. А это… ничего себе так…
Встретил довольного сына у трапа, игнорируя теснящийся вокруг народ, сдерживаемый моими охранниками из ирландцев. Обнял.
— Молодец, Сашка! — воскликнул я, неожиданно даже для себя пустив слезу. — Большое дело совершил. Не для одной России — человечеству шаг вперед немалый указал.
— Не зря ты книгу Фергюсона со мной в детстве читал! — подтвердил он.