Победное отчаянье. Собрание сочинений

Наконец они стали струиться более скупо и остановились. Осталась некоторая ломота в горле, странно приятно-больно было глотать. Варе открылась река, окаймленная горькой полынью. Она нагнула лицо к воде, – вода убывала от бездождия и была особенно чистой. Варя осторожно потерла лицо мягкой водой и вытерлась широким рукавом косоворотки. Без зеркала она знала, что теперь ее лицо почти обычно. Еще раза два сильно, со всхлипом, вздохнув, она оправилась окончательно.

«Однако поздно. Мама заждалась», – бросила Варя взгляд на свои наручные никелевые часики. Часы показывали половину четвертого, а обедали они в три. Но не это приковало Варю к часам, а прямолинейная трещина в стекле. – «Что такое? Или лопнуло опять?..» – Да, часы, починенные всего три дня тому назад, вновь лопнули.

В эту минуту, короткую и нестерпимую, Варе стало не по себе одной, и она бегом заспешила по тропинке. Через четверть часа, дома, мать встретила ее со словами:

– Что ты, Варюшка?.. Я уж начала думать, что ты утонула… Знаю, знаю, что плаваешь как рыба, но всяко бывает, – и Варя сообразила с негодованием, что там, у реки, ей стало внезапно страшно, и так страшно, как до сих пор не бывало никогда.

Весь этот вечер она просидела над книгой, взятой из тамошней библиотеки. Это был сборник статей различных авторов по вопросам физической культуры: очень серьезная книга, начинавшаяся статьей о значении питания в физической культуре и о рационализации питания. Сосредоточенно Варя читать не могла – слова перед глазами проходили пустые, хотя она таким образом сумела прочесть около десятка страниц. Только дойдя до таблицы, перечислявшей питательные продукты с указанием, какие из них имеют сколько витаминов и какие совсем не имеют, Варя нахмурилась: она спохватилась, что из предыдущего ничего не задержалось в голове.

Она перестала читать, хотя книгу оставила перед собой открытой, и ни мать, ни братья не замечали, что ей приходят в голову страшные, темные мысли. Они просто не приглядывались к ней: заметить было легко – и по глазам, и по губам, и по углубившейся морщинке между бровями.

3

Они жили теперь сыто – по утрам бывало масло, а обед состоял из двух блюд. Было время, когда этого не было, и теперь Варя, когда вглядывалась в своих младших братьев (одному было одиннадцать, другому – тринадцать), скорбно отмечала, что под глазами у них еще синяки. «И всё оттого, что года три они питались чаем с хлебом и картошкой», – думала она, вспоминая несколько прочитанных книг по физической культуре. Да, они пережили трудное время после смерти отца, недоучившегося доктора, человека с тяжелым характером, но умевшего устраивать свои дела… Мать осталась совершенно беспомощной; кроме того, их обворовали, – Варе в то время было семь лет. Детям стало жить холодно, еда ухудшилась, Варя много плакала и думала в то время.

Теперь то время прошло – ужасно о нем и вспомнить! – и только синяки малокровия под глазами братьев напоминают о нем. И мать, и Варя получают теперь вместе пятьдесят пять рублей (Варя – 15, мать – 40), на эти деньги на станции можно иметь пищу даже с витаминами. Но Варя думала не об этом всю ночь напролет (хотя и об этом тоже) – она думала о Шадрине и о том, как он на нее тогда взглянул искоса в курительной: ее передергивало при воспоминании об этом взгляде.

Ночь прошла у нее в этих мыслях.

В самое пекло, в три часа следующего дня, в кухню, где они обедали, вошел Лукошкин. Они уже ели вареное мясо из щей.

– Садитесь, голубчик Вася, – сказала Варина мать с тем скорбным радушием, с каким она неизменно его встречала.

Он сел и, сильно соля мясо, стал есть. Варя сидела рядом и не спускала глаз с эмалированной кастрюли, от которой шел капустный пар. На ее лице как будто не изменилась ни одна жилка, ни одна черта, но Лукошкину оно показалось темным, словно – неведомо откуда – на него легла тень. «Что-то случилось!» – подумал он и сразу догадался – что. Они ждали этого давно.

Обед тянулся тихо и, если б не старший, Ваня, – тяжело… Он, «сознательный не по летам», как отозвался о нем однажды Шадрин, с удовольствием рассказывал про состязания пионеров, вверенных его руководству, хотя он был старше многих из них только на два. на три года. Одно состязание ему особенно нравилось. На землю клали леденец, завернутый в бумагу, и накрывали его глиняным цветочным горшком. Затем пионеру или пионерке завязывали плотно глаза и ставили шагов за десять от горшка с крокетным молотком в руках. Повернувшись один раз вокруг своей оси, он должен был идти к горшку шагов девять, остановиться, замахнуться и разбить молотком горшок. Тот, кому это удавалось, получал леденец, но удавалось редко: пионер с завязанными глазами или избирал неверное направление, или останавливался не вовремя. Остальные неописуемо хохотали, когда он ожесточенно хлопал по земле где-нибудь недалеко от горшка.