Победное отчаянье. Собрание сочинений [4]

Человек умрет. Его забудут

Даже те, кто были с ним на «ты»,

Даже если в год два раза будут

На могилку класть цветы…

Но иной умерший, добрый, сильный,

Что внушал нам, злым и слабым, стыд,

Одолеет холод замогильный,

Непременно отомстит!

Отомстит нам жизнью в жвачке и в зевоте.

В суете и в сутолоке дня

Он нам скажет:

«Так-то вы живете!

Так-то помните меня!..»

Мы вдруг ощутим не без боязни

Тихий, странный замогильный свет.

И для нас не будет хуже казни –

Хуже этой казни нет! –

Чем упрек от скрытого в могиле,

Чем укор суровый от лица

Ставшего легендою и былью –

Более, чем мы, живого мертвеца…

1945

В первые дни после 9 мая 1945 года

Она и он за столиком сидят

И видят исключительно друг друга.

Неподалеку – янки, пять солдат

Вокруг большой бутылки, полукругом.

Пьют и смакуют скверный каламбур.

Дрожит окно, трамвай несется тряский.

Жарища и отчаянный сумбур,

Водоворот людской и свистопляска.

Она и он не слышат ничего.

Им в то же время слышно всё на свете,

Что надо. Сдержанное торжество

На испитых и бледных лицах этих…

У ней родных угнали в Освенцим,

А он едва не угодил в Майданек.

Один. Одна…

Прислушиваюсь к ним.

Она (чуть шелестя губами): «Янек…

О, если бы ты знал!» А он, склонив

Лицо, с улыбкой тонкой пониманья,

Ей говорит: «Ты на меня взгляни

И улыбнись, и всё забудем, Анни…»

Слова просты и вроде бы пусты.

Но в каждом слове, даже в каждом слоге

Душа к душе – наведены мосты,

Душа к душе – проложены дороги.

И это пир, любви раздольный пир

В кафе дешевом, в грохоте трамвая…

Им кажется, что в них одних – весь мир…

А мир о них и не подозревает!

1946

Расстались!..

Я в юности клялся, что выделюсь,

Что в люди я выскочу – клялся…

И вот в Новый год мы увиделись

(Лет восемь я с ней не видался).

Вся в блестках и кольцах она, ну, а я еще

Всё в том же потертом шевиоте…

Сказала с улыбкой сияющей:

– Вот встреча!.. Ну как вы живете?..

Что я ей отвечу? И так она

Всё видит: и складки заботы

У рта, и портфельчик истасканный…

Всё видит и прячет зевоту.

Беседа шла самая светская:

Дней юности мы не касались.

Потом ее рученька детская

Скользнула мне в руку – расстались.

Расстались.

Чужие !..

Сегодня я

Всю ночь, видно, буду не спать,

Шептать:

«Это ад, преисподняя…»

Себя и ее проклинать,

Зализывать раны опять…

А дни-то стоят – новогодние!

1946

Свердловск. 1950-1974

Журналист

(Памяти Николая Петереца)