Победы, которых не было

— Скажи-ка, дядя, ведь недаромМосква, спаленная пожаром,Французу отдана?Ведь были ж схватки боевые,

Да, говорят, еще какие!Недаром помнит вся РоссияПро день Бородина…

Эти строфы без всяких оговорок справедливы по сей день — очень трудно найти русского человека, ничего не слышавшего о Бородинском сражении. Однако то, что люди о чем-то помнят, еще не означает, что они об этом знают…

Логическая нестыковка

Дабы убедиться в весьма парадоксальном состоянии дел с национальной памятью об Отечественной войне 1812 года, не надо быть даже специалистом-историком. Достаточно просто взглянуть на ситуацию мало-мальски беспристрастно.

Начнем с того, что историческое значение любой битвы определяется вызванным ею общественно-политическими последствиями, а также цифрами, характеризующими масштаб столкновения. В истории регулярной армии российской империи нет более ответственных и драматичных периодов, чем войны против Карла XII и Наполеона Бонапарта. (Если не считать, конечно, трагедии Первой мировой.) Эти противники не только сумели перенести боевые действия в глубину российской территории, но и реально угрожали России военным поражением с далеко идущими политическими последствиями. В том и другом случае для победы нашей стране понадобилось перенапряжение всех сил государственной машины. Что отразилось в национальном сознании: крупнейшие битвы именно этих войн — Полтавская и Бородинская — стоят несравнимо выше прочих.

Однако здесь гладкая логическая цепочка сравнений рассыпается, поскольку в глаза бросается разительное несоответствие последствий названных сражений: в первом случае — коренной перелом в ходе боевых действий, во втором — отступление и сдача неприятелю «старой» столицы.

Естественно, возникают вопросы. Если с Полтавой все ясно и разгром Карла XII Петром Великим в этой битве, так же, как и ее решающее воздействие на ход всей Северной войны не оспаривается даже шведами, то в отношении Бородинской битвы ситуация выглядит не столь бесспорной. Французы, например, считают, что в «битве под Москвой» успех сопутствовал именно им. Для выяснения истинной картины требуется подробный анализ всех нюансов.

Беспристрастное рассмотрение вообще-то предполагает исследование материалов обеих сторон. Но в России подобный подход традиционно чреват официозным подозрением в излишней доверчивости к «лукавым европейцам». Что ж, уделим основное внимание отечественным изданиям.

От эмоций к статистике

Бородинскому сражению, как у нас в стране, так и за рубежом, посвящено огромное количество публикаций, и число их по сей день продолжает увеличиваться. Большинство описаний и мемуаров бывших противников, конечно же, субъективны и излишне эмоциональны. Как правило, они сообщают, что неприятель на поле боя имел численный перевес, но понес более крупные потери и утверждают, что победа осенила «наши» знамена, а не вражеские. Впрочем, иногда встречаются и беспристрастные суждения. Так, по словам генерала А. П. Ермолова, «Неприятель одержал победу, не соответствующую его ожиданиям»[76]

. Как бы то ни было, все без исключения мемуаристы отмечают удивительное упорство битвы и считают столкнувшихся в ней противников достойными друг друга.

Французы, однако, гораздо быстрее справились с эмоциями и определились с численными показателями состава и убыли наполеоновских войск. В 1838 году в Париже была опубликована книга участника русского похода маркиза Жоржа де Шамбрэ «История экспедиции в Россию», во втором томе которой автор поместил подробную роспись «Великой армии» перед Бородинским сражением, составленную по документам военных лет — 133 819 человек[77]. А в 1842-м, опять же в Париже, был напечатан труд барона Пьера-Поля Денье — инспектора Главного штаба Наполеона, который затем служил в архиве Военного министерства Франции. Собрав сведения о потерях всех частей, он подсчитал, что при Бородино Наполеон потерял 28 086 человек (6567 убитыми и 21 519 ранеными)[78]. Специалисты из других стран Европы оценивают эти данные, как наиболее близкие к истине и по сей день используют в своих работах.

Общеевропейский взгляд на результаты битвы в целом устоялся в XIX веке и с тех пор не менялся. Вот, например, мнение французского историка Мишле, которое выглядит типичным:

«Наполеон выказал себя под Москвой колеблющимся, нерешительным. Победа его была не полная, он очень мало воспользовался ею, не преследовал сильно ослабленных русских, которые ушли и потом подкрепили свои войска и привели их в боевой порядок»[79].