Читаем Почему я люблю РоссиюВоспоминания монсеньора Бернардо Антонини полностью

Во-первых, за Ваше смирение перед Богом и людьми — собратьями по священству, мирянами, верующими — ибо в каждом из них виден Господь, надо просто знать, с какого ракурса посмотреть на человека. И это то, чем, как мне кажется, наш дон Бернардо владеет в совершенстве. Меня порой до потери слов поражала его реакция на ту или иную ситуацию; напрочь забывая о том, что передо мной человек, который мне по возрасту годится в дедушки, я мысленно задавала ему малоуместный вопрос: «Как же так? Неужели Вы не видите?..» И всякий раз оказывалось, что дон Бернардо все прекрасно видит, просто не может поступать иначе — он верит, что любому из нас дано пережить «приключение апостола Павла по дороге в Дамаск» и почему бы Богу не совершить чудесное превращение хоть сто раз?

Во-вторых, я благодарю Вас за требовательность и самодисциплину. Эти качества дона Бернардо, конечно, тоже порой вводили меня в искушение поспорить с ним или, на худой конец, тихонько поворчать — ну зачем спешить? Впереди еще столько времени, авось успеем как-нибудь… Но, слава Богу, дон Бернардо постоянно напоминает о том, что как раз времени у нас не так много. Хорошо, если его не хватает для того, «чтобы грешить», а как быть, если не успеваешь молиться, радоваться присутствию Бога? Ответ был гениален — провожая меня до входной двери после очередной редакционной статьи, он обязательно прощался со словами: «Розарий по дороге домой, и Мать Мария тебя любит». Еще никто так просто и вразумительно не учил меня тому, что каждая минута жизни христианина должна быть пронизана молитвой.

А в-третьих, Вам, дон Бернардо, удалось совершить чудо, которое, пожалуй, мало кому было под силу. Дело в том, что мои родители никогда не испытывали особой эйфории по поводу моего присоединения к Католической Церкви. Свои размышления они подкрепляли малообоснованной, но от этого не менее обидной, критикой. Этой зимой произошел несчастный случай с моим отцом, вследствие чего он оказался в реанимации с кровоизлиянием в мозг и ничтожными шансами на выздоровление. Я сразу рассказала об этом дону Бернардо. Он сам незадолго до этого в автомобильной аварии получил травму позвоночника, но, преодолевая боль, бодрым голосом с состраданием сказал: «Как жалко! Вот, он теперь мой брат по боли, я буду больше молиться о нем и Господь быстрее услышит». Жертвовать свои страдания за совершенно незнакомого человека — это, действительно, подвиг веры, о котором до этого я читала только в книгах. Но этим, как выяснилось, дело не закончилось. Через несколько дней, когда я вернулась после работы домой, меня встретила совершенно ошарашенная мама: «Тебе звонил ваш самый главный. Просил перезвонить». Немного помолчав, она добавила: «Представляешь, поздоровавшись, он тут же спросил: „А как себя чувствует Ваш муж? Я за него молюсь“. Надо же, с какими людьми ты работаешь.» После этого случая всякая критика в адрес католиков немедленно прекратилась сама собой…

Большое спасибо Вам, дон Бернардо, за Ваше служение в России. Спасибо Вам за то, что Вы успели послужить нам как основатель, наставник, воспитатель, духовник, проповедник. Спасибо Вам за то, что Вашим приходом была вся Россия.

Ольга Карпова, Москва

Огромная душа

Когда я слышу имя дона Бернардо, то на память сразу же приходят воспоминания о двух событиях, связанных с ним. Я начал регулярно посещать храм св. Людовика с 1988 года, сразу после окончания службы в армии. Настоятелем тогда был отец Франциск Рачюнас, светлая ему память. У католиков в те годы был лишь один храм; на всем лежал отпечаток уходящей социалистической эпохи, эпохи гонений и закрытости. Нас часто посещали гости из-за границы — католические священники, прихожане — но было видно невооруженным глазом, насколько мы отличаемся от них. Книг на русском языке не было практически никаких; низкий поклон священникам (зачастую это были капелланы посольств «католических стран»), которые на ужасном русском, но все же проводили богослужения, беседовали с прихожанами. И вот однажды мы услышали, что приехал из Италии отец Бернардо, причем приехал не с визитом, а надолго, чтобы помочь нам начать жить, если можно так сказать, так, как живут братья по вере в странах, где католицизм не вызывает отрицательной реакции ни у кого. Та энергия, с которой он стал воплощать в жизнь эти планы, была просто потрясающей: каждый день мы слышали о его делах. Помню одну из его первых проповедей, тогда он еще плохо говорил по-русски, слов иногда невозможно было разобрать, но все сказанное исходило из его огромной души и доходило до глубины сердец внимающей ему паствы. Мы понимали его…

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное