Почему мы любим. Природа и химия романтической любви

По словам Барбары, когда она во время эксперимента смотрела на фото Майкла, она вспомнила все их размолвки. «Я не смогу этого пережить!» – воскликнула она и разрыдалась. Пока она плакала, я заметила кое-что еще: она не на шутку злилась на меня. Рыдая, она бросала на меня выразительные взгляды, и вдруг закричала: «Зачем вам все это изучать?» Вслед за этим она разразилась бранью, а я смотрела на нее в ступоре, слишком пораженная, чтобы отвечать. Постепенно я поняла важную вещь: эксперимент помог Барбаре высвободить то, что психолог Рейд Мелой назвал «яростью брошенного» (6). Барбара злилась не на меня: ее ярость была направлена на Майкла. Она набросилась на меня лишь потому, что я оказалась доступнее.

Я спросила себя: неужели механизм, ответственный за романтическую страсть, непосредственно связан с другими механизмами, вызывающими гнев и ненависть?

Долгое время я пребывала в уверенности, что противоположность любви – не ненависть, а безразличие. Теперь я начала подозревать, что между любовью и ненавистью в человеческом мозге может существовать сложная взаимосвязь, а безразличие, скорее всего, возникает и ощущается благодаря совершенно иным механизмам. Возможно, эта связь между любовью и гневом объясняет, почему преступления страсти – преследования, убийства и суициды – так часто случаются во всех без исключения странах мира: когда связь разорвана, а любовь предана, мозг может мгновенно направить высвободившиеся силы на ненависть.

Паранойя отверженного

«Конечно, так будет лучше, / Конечно, я научусь, / Ненавидеть тебя, как и всех / Прежних любимых…»[56] (7) Американскому поэту Уильяму Снодграссу, несомненно, был знаком тот гнев, который обуял Барбару. Такую же ярость проявляли еще несколько брошенных участников нашего эксперимента после окончания процедуры сканирования.

Мне довелось увидеть и случай паранойи – у очаровательной молодой женщины по имени Карен. Ее приятель Тим бросил Карен за три месяца до начала нашего эксперимента. Они встречались почти два года и намеревались пожениться. Выбрали кольца – и для обручения, и для венчания. Поэтому, когда Тим бросил ее ради другой девушки, своей коллеги, Карен была ошеломлена. «За две недели я потеряла семь килограммов», – плакала она. К моменту нашей встречи у нее все еще продолжались проблемы со сном. «Я все время о нем думаю, – говорила мне Карен. – Все вокруг наводит на меня тоску. Меня совершенно не волнует, как я выгляжу, с кем провожу время. Меня вообще ничто не волнует. Это ужасно, мне так больно!» Она собрала все фотографии Тима в коробку и убрала их в шкаф, а также подумывала о том, чтобы начать пить антидепрессанты.

День с Карен оказался совершенно сумасшедшим. Когда перед началом эксперимента мы встретились на Центральном вокзале, она выглядела очень удрученной. Потом, когда мы ехали на поезде в Стоуни Брук, все два часа дороги она была оживленной и чрезвычайно милой. Однако, едва мы вошли в лабораторию, ее разговорчивость вновь сменилась унынием. По пути на обед она, казалось, была готова расплакаться. Она не съела ни кусочка пиццы, не выпила ни глотка колы. А когда мы шли на сканирование, она плелась позади всех, едва волоча ноги. Позже она призналась, что в тот момент происходящее начинало тяжело довлеть над ней. Она чувствовала, что ей не стоило соглашаться, что она ненавидит Тима и что не хочет вновь думать о нем: «Это была моя большая ошибка».

Тем не менее Карен не сказала мне ни слова обо всем этом до начала сканирования. Процедура прошла без проблем. Однако, когда Карен появилась из сканера, она была крайне возбуждена. Тут-то все и началось: она набросилась на рентгенолога, обвиняя его в том, что это он сделал так, чтобы аппарат издавал звук, напоминающий имя Тима: «Тим, Тим, Тим, Тим, Тим». Она заявила, что, глядя на фото бывшего жениха, она постоянно слышала, как кто-то произносит его имя. Я вновь и вновь повторяла, что мы не собирались обманывать ее, что, даже если бы мы этого хотели, мы все равно вряд ли стали бы вмешиваться в работу сложной машины, стоившей миллионы долларов, и что мы не думали мучить ее, заставляя сканер произносить имя Тима.

Она не верила мне до тех пор, пока мы вновь не сели в поезд через пару часов, выпив предварительно несколько кружек пива. В конце концов, когда мне показалось, что я все же сумела вернуть ее доверие, я осторожно поинтересовалась, не было ли в ее семье случаев паранойи. «Да, был, – ответила Карен. – У мамы». Я не стала развивать эту тему.

Я опрашивала каждого испытуемого, как только он появлялся из сканера. Меня интересовало, что чувствовали участники эксперимента, глядя на фото бывших возлюбленных, о чем думали, разглядывая нейтральное фото, и каковы были их ощущения во время задания на счет. У Карен, разглядывавшей фото Тима, меланхолия и разочарование определенно переросли в ярость. Гнев, в свою очередь, и вызвал паранойю, поскольку, как Карен призналась позднее, постоянно повторяющееся имя экс-возлюбленного она начала слышать лишь после того, как по-настоящему разозлилась.