Почему ненавидят Сталина? Враги России против Вождя

В своем выступлении Сталин прокомментировал и предложение Пятакова, высказанное председателю Комиссии партийного контроля Ежову: «выступить» на процессе зиновьевцев «общественным обвинителем». Сталин признал, что «эта просьба нас… стала убеждать в том, что, может быть, человек прав. Но что значило выставить его в качестве общественного обвинителя? Он скажет одно, а обвиняемые ему будут возражать, скажут: «Куда залез, в обвинители. Ты же с нами вместе работал?!» И это превратило бы процесс в комедию <…>. Он опечалился: «Как же я могу доказать, что я прав? Дайте мне, я собственноручно расстреляю всех тех, кого вы приговорите к расстрелу, всю эту грязь, всю эту сволочь… Объявите в печати… что исполнение приговора провел т. Пятаков».

Это обстоятельство тоже должно было нас поколебать. Но мы сказали… никто не поверит, что вы добровольно пошли на это, а не по принуждению. Да и, кроме того, мы никогда не объявляли лиц, которые приводят приговоры в исполнение. <…> «Что же мне делать, дайте выход. Дайте мне написать статью против троцкистов». – «Хорошо, напиши». Написал, разгромил Троцкого и троцкистов.

А что же теперь оказалось! После этого мы человек 50… опросили. Они все нутро Пятакова выворотили. Это же чудовищный человек оказался! Почему он шел на то, чтобы выступить общественным обвинителем? Почему он шел на то, чтобы самому расстреливать своих товарищей?

Оказывается, у них правило такое: ежели твой единомышленник-троцкист арестован и стал выдавать людей, его надо уничтожить. Вы видите, какая адская штука получается. Верь после этого в искренность бывших оппозиционеров! Нельзя верить на слово бывшим оппозиционерам даже тогда, когда они берутся собственноручно расстрелять своих друзей. <…> Вот, т. Бухарин, что получается.

Бухарин: Но я ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра ничего не могу признать. ( Шум в зале.)

Сталин: Я ничего не говорю лично о тебе. Может быть, ты прав, может быть – нет. Но нельзя здесь выступать и говорить, что у вас нет доверия, нет веры в мою, Бухарина, искренность. Это ведь все старо. И события последних двух лет это с очевидностью показали… что искренность – это относительное понятие. А что касается доверия к бывшим оппозиционерам, то мы оказывали им столько доверия… ( Шум в зале. Голоса с мест: «Правильно!»

)

Сталин: Сечь надо нас за тот максимум доверия, за то безбрежное доверие, которое мы им оказывали. <…> И вы, т. Бухарин, хотите, чтобы мы вам на слово верили?

Бухарин: Нет, не хочу.

Сталин: А если вы этого не хотите, то не возмущайтесь, что мы этот вопрос поставили на пленуме ЦК. Возможно, что вы правы, вам тяжело, но… мы должны разобраться. Мы должны объективно, спокойно разобраться. Мы ничего, кроме правды, не хотим

… Мы хотим доискаться всей правды объективно, честно, мужественно. И нельзя нас запугать ни слезливостью, ни самоубийством. ( Голоса с мест: «Правильно!» Продолжительные аплодисменты.)

Пленум ограничился постановлением: «а) Принять к сведению сообщение т. Ежова, б) Принять предложение т. Сталина: считать вопрос о Рыкове и Бухарине незаконченным. Продолжить дальнейшую проверку и отложить дело решением до следующего пленума ЦК» [55]

.

На Чрезвычайном съезде Советов присутствовал и бывший нарком НКВД Ягода. Недавно вернувшийся из отпуска и еще не снявший мундир генерального комиссара государственной безопасности, он уже ощущал тревожный холодок. В последний день съезда он встретился в кулуарах с Молчановым, отстраненным от должности начальника СПО и направленным на работу в Белоруссию. На допросе 13 мая 1937 года, отвечая на вопрос следователя о содержании беседы, Ягода показал:

«Снятие Молчанова меня сильно встревожило. Как раз по линии СПО легче всего было добраться до нитей моего заговора, и мне было совершенно ясно, что первой жертвой будет Молчанов, что он будет арестован. Поэтому я счел необходимым предупредить его, чтобы он на следствии не сдавался. Я прямо сказал ему: «Не говори ничего. Не все потеряно, я вас выручу». Однако выручить своего сообщника Ягоде не удалось.

Глава 10

Дело о ПРИЗНАНИЯХ БУХАРИНА