Почему русским нельзя мечтать? Россия и Запад накануне тотальной войны

Аналогично, пусть и масштабы разные, действовали американские солдаты во вьетнамской деревушке Сонгми. Они искали вьетконгонцев, но когда не нашли, то уничтожили более полутысячи вьетнамских стариков, женщин и детей. Американские солдаты из роты «Чарли» расстреляли их или сожгли заживо. Некоторых они, точно адепты древнего культа, изнасиловали, выпотрошили и сняли с них скальпы. Но это жертвоприношение устроили не варвары в дикие времена, а солдаты самой демократичной страны во второй половине XX века.

Сделали ли американские военные после этого, скажем так, гуманистические выводы? Вряд ли. Только одного военнослужащего признали виновным, но через три с половиной года домашнего ареста его помиловали. А спустя чуть более 30 лет были обнародованы жуткие данные об издевательствах американцев над пленными в иракской тюрьме Абу-Грейб. Заключенных там, по приказу командования, «ломали, используя воображение и относясь как к собакам». Их били проводами, клали на голову мешки с песком, пытали, но более всего шокировали садомазохистические игры, устроенные охранниками. Они запечатлены на сотнях фотографий. «Это были просто забавы», – не стесняясь, довольно улыбаясь, пояснила американская рядовая Линди Ингленд, одна из тех, кто превратил Абу-Грейб (наверное, тюрьме больше бы подошло название Abu-Grave) в нечто среднее между нацистским концлагерем и подвалом маркиза де Сада. Часто это заканчивалось смертями заключенных, как в случае Манаделя аль-Джамади, подвешенного в «палестинском распятии». При этом вина многих заключенных так и не была доказана. Как, собственно, и наличие химического оружия у Саддама Хусейна.

То, что это не было личной инициативой солдат, хотя, без сомнения, они быстро вошли во вкус, свидетельствуют документы. Из них ясно, что министерство обороны США лично курировало инквизиторские методы воздействия на заключенных. Есть воспоминания генерала Карпински, которому другой генерал Джеффри Миллер посоветовал: «Обращайтесь с заключенными как с собаками. Иначе вы потеряете контроль над допросами. В Гуантанамо мы так и делаем. Это работает». Собственно, Миллер и командовал лагерем строгого режима в Гуантанамо.

Именно действия США в Ираке и на Ближнем Востоке во многом и спровоцировали создание ИГИЛ. Но кроме того, они породили в тысячах местных желание мстить белым людям. Они продолжили борьбу, а многие из них отправились на Запад под видом беженцев. Зло породило другое зло – этот процесс бесконечен; у него нет ни начала, ни, к сожалению, конца. Жертвы становятся палачами, палачи превращаются в жертв. И ужас в том, что все они абсолютно нормальны.

Арендт пишет в своей книге: «Проблема с Эйхманом заключалась именно в том, что таких, как он, было много, и многие не были ни извращенцами, ни садистами – они были и есть ужасно нормальными. С точки зрения наших юридических институтов и наших норм юридической морали эта нормальность была более страшной, чем все зверства вместе взятые… Это новый тип преступника, являющегося в действительности «врагом человечества», совершает свои преступления при таких обстоятельствах, что он практически не может знать или чувствовать, что поступает неправильно». По сути, данным тезисом Арендт выносит вердикт не столько Эйхману и его соратникам, сколько системе, его породившей. Системе, исходившей из еще более глобальной системы, преподнесенной как одна из высших ступеней эволюции. Арендт заключает: «Эйхман подвел итог урокам, которые были преподаны нам в ходе долгого курса человеческой злобы».

Подобную злобу невозможно устранить правовыми методами. Без понятий нравственности, морали, совести они неэффективны. Да и сама система, даже после уроков Эйхмана, Гитлера и нацизма, также направлена не на искоренение зла, а на его поддержание, облаченного, правда, в светоносные одежды. Дело не в личностях злодеев или тиранов, а в системе, которая ситуациями и обстоятельствами порождает их.

Европейское общество выстраивалось с учетом иных угроз, а те, что существуют сегодня, возможно, и прогнозировались, но не были должным образом оценены. При этом страны, потянувшиеся к Западу, излишне понадеялись на систему безопасности, выстроенную сугубо с учетом интересов одного гегемона. Более того, эти государства в принципе во многом утратили самостоятельность, получив зависимость не от внутренних, а от внешних факторов.

Сепаратистский бульон с приправой предприниматизма

«Универсальные ценности», «единый мир», «мир без границ» – все это уже не работает. Они не могут проецироваться на мир, скрепляя его. Даже в самой Европе они больше не эффективны. Глобальный мир – эта вавилонская башня, выстроенная с такой помпой, – разваливается по этажам. Свидетельством тому – и Brexit в Великобритании, и референдум в Каталонии. Подобные истории – не частности, а закономерности, вытекающие из хода новой европейской истории. Все тот же антиутопист, а на деле реалист Ору-элл писал: «История заключается лишь в подъемах и крушениях материальных цивилизаций – одна вавилонская башня падает вслед за другой».