Почка на экспорт

Выбравшись из операционной после очередной аппендэктомии, я сунул в рот сигарету и тут только вспомнил, что за целый день так и не удосужился поесть. Шутки шутками, но так и до язвы недалеко, подумал я, и вяло поплёлся в родное отделение. Аппетита, впрочем, не было. Да и откуда ему взяться, если весь день курить сигарету за сигаретой, запивая едкий табачный дым крепчайшим чаем?

Наташа, кажется, обрадовалась моему появлению.

— Ой, а я думала, вы уже не придёте!

— Куда ж я денусь. Не спишь ещё?

— Что вы, Александр Александрович, я на дежурствах никогда не сплю, — покраснела она. Во обще-то медсёстры дежурят по ночам без права сна, но я не возражаю, если кто-то из них вздремнёт на посту. Большой беды от этого не будет, если, конечно, в отделении нет тяжелых пациентов. Однако сегодняшнюю ночь вряд ли можно отнести к разряду спокойных. — Неудобно здесь спать, не то что дома.

Усмехнувшись, я подумал о том, что могу спать где угодно, не задумываясь об удобствах. Лишь бы не стреляли под ухом из артиллерийских орудий.

— Как больные, всё в порядке?

— Дедуля из восьмой палаты опять температурит, а так все более-менее нормально.

— Ну, дедуле пока и положено температурить. Ужинать будем?

— Я в сестринской стол давно накрыла, а вас всё нет и нет.

Я невольно залюбовался Наташей. Что ни говори, а молодость имеет свои неоспоримые преимущества. Лишь в двадцать лет можно и после полуночи выглядеть так же свежо, как и утром, не прибегая при этом ни к каким ухищрениям. У меня, к сожалению, так уже не получается. К рассвету усталость чётко проявится на лице в виде кругов под глазами и припухших век.

— Не смотрите на меня так, Александр Александрович, я смущаюсь!

Это Наташа кокетничает. Как же, смутишь её. Несмотря на юный возраст, излишняя застенчивость никоим образом не входит в число её добродетелей. По крайней мере, нетрезвых буянов, периодически попадающих в отделение, она умеет успокаивать легко и надолго, не прибегая к помощи охраны.

Гены, видимо, дают о себе знать, улыбнулся я, вспомнив её отца, бывшего в своё время чемпионом Союза по боксу. Мы с ним знакомы; правда, знакомство наше пришлось на время, когда он уже покинул большой спорт.

— Ты не смущайся, а ешь давай, — посоветовал я, разворачивая приготовленную накануне дома снедь. — А то совсем отощаешь, все женихи от тебя, костлявой, разбегутся.

— Не разбегутся, — фыркнула Наташа, — к тому же, вовсе я не такая костлявая, как вам кажется.

— Мне со стороны виднее, — отшутился я.

— Проверим? — Наташа подошла вплотную и почти прижалась ко мне гибким тёплым телом. Её большие зелёные глаза русалки, по ошибке забредшей на землю, смотрели прямо, не мигая. В них прыгали лукавые чёртики.

— Как-нибудь в другой раз, — отстранился я. — И вообще, Наталья Владимировна, ваши манеры меня ужасают. Видимо, придётся пожаловаться вашему отцу.

— А вы меня повоспитывать не хотите? — не унималась она. — Или боитесь не справиться?

— Боюсь, боюсь, — признался я. — Ты будешь есть или болтать? Ну-ка, бери бутерброд!

Наташа, презрительно сморщив носик, и не думала слушаться. Вместо этого она уселась напротив, скрестив стройные ноги, и отстранено задымила сигаретой, изящно пуская струйки дыма. Я неодобрительно покосился, но промолчал. В конце концов, не моё дело морали ей читать. Наташку я знаю давно, с детства. Правда, между нами разница лет в семь или восемь, поэтому я не обращал тогда внимания на маленькую длинноволосую девочку, дочь моего тренера.

Её отец, Владимир Борисович Богданов, уйдя на тренерскую работу после какого-то крупного скандала, связанного с разбитым носом нечистого на руку спортивного функционера, осел в родном городе, набрал ребят и за короткое время сумел подготовить несколько перспективных воспитанников.

Я, честно говоря, в их число не входил и вообще в бокс попал чисто случайно.

Если все нормальные родители мечтают, чтобы их дети занимались музыкой, то у моих получилось наоборот. Отец, профессиональный музыкант, прослушав меня в шестилетнем возрасте, пришёл в ужас от вокальных данных своего отпрыска и вынес вердикт, отрицавший у меня наличие даже намёка на голос. Про слух он умолчал, чтобы не очень травмировать маму неожиданным открытием. Мама, работавшая преподавателем одного из городских ВУЗов, также не видела в своём бестолковом сыне будущее светило науки.

Поэтому на семейном совете было решено, что кроме спортивной карьеры мне ничего в этой жизни не светит; благо, физические данные у меня уже тогда были неплохими.

На следующий день папа отвёл меня к Богданову, жившему по стечению обстоятельств в одном с нами доме, и попросил сделать из меня человека. Тот, окинув меня взглядом, уклончиво ответил, что насчет человека он обещать не будет, а вот бойца сделать попытается.