Почти нормальная семья

Миновав здание, я все же решила ехать дальше. Всего несколько минут отделяли меня от Пилегатан.

В голове у меня звучали слова Линды Лукинд. Я видела перед собой Криса. Амину. Что же могло случиться?

Добравшись до его дома, я отбросила велик к стене и подняла глаза. Во всех окнах у Криса были опущены шторы. Везде темно.

На непослушных ногах я взбежала по лестнице. Сердце стучало, мозг готов был взорваться.

Я колотила в дверь, звонила в звонок. Ни звука.

Прижав ухо к двери, я прислушалась. Открыла щель для почты и крикнула:

– Крис! Амина!

Ничего.

Я понимала – что-то случилось.

И даже представить себе не могла, что будет дальше.

Мать

Такой штуки, как справедливость, не существует – ни в суде, ни за его пределами.

Клэренс Дэрроу[39]

86

Через громкоговоритель вызывают на основное слушание в зал суда номер два.

Судья Йоран Лейон встречается со мной глазами и сухо кивает, когда я сажусь на стул в зале. За все эти годы мы не раз сталкивались с ним в различных ситуациях, и никогда у меня не было оснований для недовольства. Лейон не только опытный юрист, он к тому же чуткий, тонкий и добродушный человек, независимый в своих суждениях.

За долгие годы работы суд стал для меня как бы вторым домом – однако сейчас я чувствую себя здесь совсем не комфортно. То, что мне обычно нравится, – торжественная обстановка, серьезность, напряжение, висящее в воздухе, – на этот раз вызывает только тревогу. Помещение, воздух, стены, лица – все кажется грозным, так что у меня голова кругом идет.

В последние сутки все смешалось. Места и даты пересекаются у меня в мозгу причудливыми узорами. Впечатления то вспыхивают, то гаснут без всякой логики и связи. Я словно брожу в туманном сне, которому нет конца.

Только что я сидела на встрече с клиентом в Стокгольме. Уже и не вспомню, что говорилось, зачем я там была. Затем я заснула в самолете по пути домой. Стюардесса спросила меня, как мое самочувствие. Буквально вижу перед собой ее встревоженное лицо.

Только что моя карьера бодрым шагом шла в гору, я была с ног до головы одета в «Dolce & Gabbana», меня ценили за прямоту, профессионализм и настойчивость. И вот я сижу в зале суда в ожидании заседания, на котором решится будущее моей дочери, меня и всей моей семьи.

Только что мы были нормальной семьей. Теперь мы – заложники в беспощадном свете прожекторов.

Передо мной председатель суда Йоран Лейон что-то шепчет присяжным. Двое из них – женщины лет семидесяти, одна из партии зеленых, другая из социал-демократов, вполне типичные присяжные. Судя по всему – женщины, не лишенные эмпатии, с глубоким пониманием влияния социально-экономических факторов на преступные действия. Такого рода присяжных я сама сотни раз встречала в ходе своих дел, и в девяти случаях из десяти это было удачей для меня и моего клиента. Но в данном конкретном деле я вовсе не уверена в положительном эффекте, о чем я и сказала Микаэлю. Во-первых, Стелла – женщина, во-вторых, ее внешность в данном случае играет против нее. К тому же при любом раскладе она воспринимается как человек из верхних слоев среднего класса. Но, помимо всего, у нее есть склонность вести себя совсем не так, как ожидается от воспитанной молодой женщины. Надеюсь, Микаэль объяснил ей, как много зависит от ее поведения в суде.

Вот в отношении третьего присяжного я чувствую себя более уверенно. Мужчина-инвалид лет сорока, член партии «Шведские демократы», который, по словам Микаэля, редко проявляет интерес к судебному процессу.

Обычно не приходится особо беспокоиться по поводу присяжных. Их роль в зале заседаний скорее чисто декоративная. Никому особенно нет дела до их мнения, и если они будут придерживаться иной позиции, нежели судья, он расплющит их не моргнув глазом. В этом аспекте я всей душой полагаюсь на Йорана Лейона.

Но вот открывается дверь в конце зала, и головы слушателей обращаются туда. Все замирает. Передо мной чернеет дверной проем. Кажется, я застряла в узком тоннеле. Я поворачиваюсь, изгибаюсь всем телом и пытаюсь ровно дышать.

Сначала в дверях показывается охранник в форме. Он оборачивается и что-то говорит. Поле зрения у меня сужено, я вижу все как через мутное стекло, тоннель сжимается вокруг меня.

Наконец-то появляется Стелла. Слезы катятся у меня из глаз, еще больше затуманивая картинку.

Она такая маленькая, на нее просто больно смотреть. Кажется, еще вчера она помещалась у меня на коленях, когда я гладила ее, как куколку. Помню ее соски и любимое одеяльце; первый раз, когда она поднялась и побежала. Стелла не ползала и не ходила, она сразу побежала. Помню ее ветрянку и расцарапанные коленки, пятна земляники на летнем платье, веснушки – и как я вечер за вечером засыпала в ее кроватке, уронив себе на лицо книжку.

Успеваю подумать обо всех ее мечтах. Она хотела изменить мир. А иначе какой смысл жить? Поначалу она хотела стать пастором, как папа, потом полицейским или пожарным. Как ее бесило, что это называется «пожарный»! Она будет называться «пожарная»!