Почти прекрасны

Он пожелал Финчу спокойной ночи и помахал мне.

– Спасибо, – сказала я, глядя, как он идет по ступенькам до парковки. Я посмотрела на своего друга, который следил за ним с улыбкой.

– Финч и Феликс? – спросила я.

Улыбка Финча исчезла.

– Заткнись уже и иди плакать ко мне на диван. Сейчас слишком поздно для «мимозы», поэтому сделаю «помтини».

Я последовала за ним, закрывая за собой дверь. Как-то в субботу мы с Трэвисом помогали ему переехать, но я еще толком не была здесь. И это… в этом был весь Финч.

Чисто и минималистично, но с ноткой модерна. Книги составлены в стопку рядом с дверью коридора, повсюду растения, огромные подушки на диване, которые так и просили обнять их.

Это я и сделала.

Финч засуетился на кухне, говоря со мной из-за барной стойки:

– Значит, ты поссорилась с Трэвисом. У него сегодня было… важное дело, сама знаешь. Из-за этого сыр-бор?

– Да, – всхлипнула я. – Он хочет развестись.

– И пытается защитить тебя.

– Полагаю, что да, – сказала я, вытирая нос рукавом.

– Господи, Эбби, вот же салфетки. Ты же не ребенок!

Я склонилась над его белой тумбочкой и достала из коробки несколько салфеток.

– Похоже, что Феликс очень милый.

– И правда милый. Самый милый парень на свете. Никогда не ревнует, не бесится. Никогда. А просто… общается. Это странно! Мне нужно немного драмы. Это же я!

– Может, тебе комфортно жить в хаосе. Может, тебе нужно понять, что спокойствие – это вовсе не скучно. Что бы я только не отдала за островок спокойствия, – сказала я, потирая глаза.

Финч принес наши напитки в бокалах для мартини и поставил их на кофейный столик – конечно, на специальные подставки, – а потом сел рядом со мной. С минуту смотрел на меня, затем указал на напитки:

– Они сами себя не выпьют.

– Ой, – опомнилась я, сделав большой глоток, потом еще больше. – Как хорошо. Правда хорошо.

Я откинулась на спинке и сделала глубокий вдох.

– Милая, Трэвис не хочет с тобой разводиться. Сейчас он волк, пойманный в ловушку. И он в ярости.

Я покачала головой:

– Не совсем. Он выглядел опустошенным. Извинялся, плакал и говорил, что, возможно, после того как он вернется, и я не возненавижу его, мы сможем начать все заново.

Финч положил локоть на спинку дивана, подперев ладонью подбородок, сощурился и сложил губы бантиком, о чем-то задумавшись.

– Трэвис Мэддокс плакал? Ясно, он думает, что поступает так ради твоего блага, но не хочет этого.

– Но его это не останавливает. Я умоляла его, заверяла, что все будет хорошо, что мы придумаем решение, как и всегда. Ничего не сработало. Он твердо стоит на своем.

В глазах снова защипало от слез.

– Конечно, он не все еще решил, подруга. Он любит тебя. Ваша свадьба на следующей неделе, ради всего святого. Спасибо, кстати, что вы назначили ее на шестидесятилетний юбилей моего отца. Просто прекрасно.

– Это моя годовщина.

– Никаких оправданий! – сказал Финч, поднимая указательный палец.

– Точнее, была моя годовщина, – вздохнула я.

Финч опустил руку, приложив палец ко рту.

– Вы еще никогда не расставались, так?

Я раздраженно вздохнула.

– Нет, но это не разрыв, Финч, а развод. Мой муж со мной разводится. Мне нужно все уладить. Ты должен мне помочь. Как мне все исправить?

– Никак.

Я заморгала, не ожидая такого ответа.

– Что?

Он положил руку поверх моей.

– Никак, милая.

– Правда? Это все, что ты мне скажешь? – спросила я, приуныв.

– Ты не знала об этой стороне любви. – Он посмотрел в сторону, но взгляд его скользил мимо книг, стен, комода. Финч будто отправился в прошлое. – Ты отдаешь кому-то свое сердце, молясь, чтобы они позаботились о нем, но сам ты не можешь это контролировать. Как бы сильно ты их ни любил, сколько бы ни поддерживал, сколько бы обещаний они тебе ни давали. Через шесть месяцев или через час они могут уйти. Предать тебя, наступить на эту хрупкую субстанцию, которую ты им передал, столько раз, сколько ты позволишь, убедить тебя в том, чтобы простить их, а потом снова ранить. Они могут смотреть тебе в глаза и говорить, что любят, прекрасно зная, что, когда тебя нет рядом, они действуют вовсе не из любви.

– Или же как Трэвис, они могут уйти, потому что решают, что так будет лучше, и ты ничего не можешь с этим поделать… только плакать. Ты плачешь до тех пор, пока не перестает болеть сердце. Это и есть любовь. Ты отдаешь свое сердце снова и снова, и оно покрывается синяками и трещинами, пока однажды не найдется наконец – наконец! – тот, кто его защитит. – Он заморгал и проронил слезу, а потом улыбнулся. – Ух ты! Я вернулся!

– Я не хочу плакать, – сказала я, мои губы задрожали.

Финч пожал плечами, в его глазах застыло сочувствие.

– Никто не хочет, детка.

Я снова разревелась.

– Трэвис сказал, что всегда будет меня защищать.

Финч убрал с моего лица несколько выбившихся прядей.

– Может, как раз это он и делает.

Я всхлипнула, потом завыла, и Финчу пришлось не раз успокаивать меня. Я проплакала до тех пор, пока совсем не вымоталась. Потом я лежала у него на коленях, он водил пальцами по моим волосам и тихонько покачивал из стороны в сторону.