Почти счастливые женщины

Войдя в квартиру и бросив Маше в руки пальто или плащ, скинув обувь, приняв душ и переодевшись в домашнее, падал на любимую кровать и в блаженстве раскидывал руки.

С кухни разносился аромат только что сваренного кофе – Маша. Это был ритуал: как только хозяин приезжал из командировки и, приняв душ, шел отдыхать, требовалось подать крепкий кофе и рюмку коньяку.

«Вот оно, счастье! – думал он. – Да, именно здесь, дома!»

Правда, и там, в Пскове, в сырой келье, было счастье, только совсем другое. А которое из них лучше? И там, и тут хорошо.

Маша внесла поднос, на котором стояла фарфоровая чашечка, тонюсенькая, полупрозрачная, глубокого изумрудного цвета.

На пирожковой тарелке лежало печенье с корицей и апельсиновыми корочками – это несложное блюдо бестолковая Маша освоила прекрасно, – пара долек лимона и рюмка коньяку, любимого, армянского, пятизвездочного «Арарата».

Выпив рюмку, Лев Николаевич подумал: «Обычаи и традиции – вот что есть дом».

– Устал? – сочувственно спросила Маша. – Умаялся в командировке? Тяжело было?

Он кивнул и поинтересовался:

– А где Соня?

– По делам, – передразнила Маша хозяйку. – Мне не докладают, сам знаешь! – И, прикрыв за собой дверь, проворчала: – Где, где? Известно где! – И добавляла неприличное слово.

С наслаждением выпив и коньяк, и кофе, Лев Николаевич блаженно закрыл глаза.

Нет и нет. Какой он дурак! Поменять все это на страсти, которые непременно пройдут? Софья ни за что не отдаст ни квартиру, ни все остальное. Тем более что это он ее бросает.

А Зоя… Милая, чудная Зоя… Нет, она замечательная, кто спорит? Но как она впишется в новую жизнь? Сколько должно пройти времени? Сколько это отнимет сил? Все эти рефлексии, эти вечные слезы и непрекращающиеся страдания, чувство вины и обиды…

Библиотечные, начитанные дамы – существа нежные, впечатлительные. А уж его Зоя тем более.

К тому же придумала себе: я падшая женщина! Фантазерка, ей-богу! Где Чехов и где они? Да и вообще – чеховская Анна фон Дидериц была замужем, а Зоя нет. К тому же девятнадцатый век не середина двадцатого. Да Лев Николаевич не раз слышал истории – эти провинциальные тихони-схимницы в роль входят быстро, потом не остановишь. Прежняя покажется святой.

А Сонька… Дрянь, конечно. Неблагодарная стерва. Но на роль его жены годится только она. Да, и как он мог забыть о сыне? Кстати, где он, этот паршивец? Надо бы спросить у Маши, но очень хочется спать… И, громко и сладко зевнув, через минуту оказался в объятиях Морфея.

Еще был роман. С Верой, врачихой из литфондовской поликлиники.

Тогда он влюбился, и не на шутку. Но и там все было непросто – больная мама, маленький сын. К детям Лев Николаевич был равнодушен. И отцом был так себе. Даже к собственному и единственному сыну относился спокойно. Правда, Саша никогда не был образцово-показательным ребенком.

Докторица, очень милая, с виду казалась тихоней, но характер был ого-го. Точно не Зоя.

Вера привыкла бороться. Одна растила сына, тянула семью. Да и старуха-мать – сколько же сил она отнимала!

Она любила зиму, звала Льва в лес покататься на лыжах. Господи, какие лыжи? Он упирался как мог. Но ведь настырная – уговорила. Точнее – заставила. Поехали в лес, куда-то по Белорусской.

Нет, красота, кто же спорит! С полчаса Лев возился с креплениями. Кряхтел, чертыхался. Вера стояла напротив, заливаясь от смеха.

А потом рванула вперед – через пару минут и след простыл. А он, красный, злющий и чертыхающийся, еле плелся и проклинал все на свете, включая спортивную Веру.

Как-то пригласила в гости. Пришел как положено: торт, цветы, конструктор ребенку. Тихий, бледный, молчаливый парнишка еле-еле прошелестел:

– Спасибо.

– Не слышу! – Лев наклонился, прижав руку к уху. – Не слышу! Чего так тихо? Ты мужик или нет?

Паренек покраснел и глянул на мать.

Вера нахмурилась:

– Гриша, иди к себе.

Мальчик тут же исчез.

– В общем так, Лева, – сухо сказала она. – Мы не в казарме. И твои методы воспитания, извини, не подходят. Со своим сыном я буду разбираться сама. – Резко поднявшись, Вера вышла из комнаты. Правда, вскоре вернулась, поняв, что перебор.

Накрыла чай, разрезала торт. Выкатилась старуха – полуслепая, полуглухая – и стала есть торт. Жадно, неопрятно, причмокивая и прицокивая. Его едва не стошнило.

В общем, с Верой они вскоре расстались.

Вопросов она не задавала – баба умная, все поняла. И из поликлиники вскоре уволилась.

А потом появилась нежная, милая, тихая Галочка. Галчонок, Галюша. Как же ему повезло – словно лотерейный билет вытащил. Такой любви и заботы он никогда не знал. Она все понимала, все улавливала по одному взгляду – можно было и не говорить. И тут же, в ту же секунду, все его желания исполнялись и потребности удовлетворялись. А ведь обычная женщина, каких миллион. Если быть честным, на таких, как она, он внимания не обращал: обычная тетка средних лет, полноватая, рыхловатая, с довольно простым, наверняка в молодости миловидным лицом.

Замужем она не была, детей у нее не было. С виду типичный синий чулок. Но разве дело в этом? Правда, это он оценил после шестидесяти.