Под бурями судьбы жестокой…

В это время начал накрапывать дождь, небо, и без того темное, заволокло тучами. Стало совсем темно.

Меж стволов, по аллее для верховой езды изредка мелькали возвращавшиеся всадники. Петр знал, что Екатерина Николаевна была здесь. А вот та, портрет которой по памяти пытается писать он в ночные часы, здесь ли она? Поглядеть бы еще раз на ее божественное лицо, схватить бы грустный, растерянный, странный взгляд, в чуть косящих глазах — загадка. Такая же неразрешенная и тяжкая, как жизнь, его жизнь, Петра, ее, этой красавицы, ильинских дворовых людей и этих богачей, веселящихся на Каменном острове во дворцах, на пикниках, едущих в золоченых колясках, скачущих на роскошных рысаках… Все вперед, все вперед, к неизбежному концу.

Вдруг с аллеи донесся звук падения, легкий вскрик и отчаянный возглас:

— Катенька!

Петр вскочил и побежал на аллею. Скользя копытами по прибитым дождем листьям, старалась подняться на ноги упавшая серая лошадь. Другая, вороная, спокойно стояла с краю дороги, мягкими губами обрывая пожелтевшие листья кустарника.

Наталья Николаевна пыталась поднять лежащую на мокрой траве стонущую сестру. На аллее не было ни души. А крупный дождь переходил уже в ливень.

Петр побежал на помощь. Он сразу же увидел неестественное положение отброшенной руки Екатерины Николаевны, ее ладони, распухающей на глазах.

— Скорей! Доктора! Катенька! — растерянно твердила Наталья Николаевна, умоляюще протягивая руки к Петру.

Он наклонился над старшей сестрой и сказал успокаивающе:

— Это обычный вывих. Можно, я вправлю? Я умею.

— Нет, нет! Доктора! — испуганно вскричала Наталья Николаевна, с ужасом замахала руками на парня, неизвестно откуда взявшегося.

— Вправляй, — со стоном сказала Екатерина Николаевна. — Ташенька, это строгановский человек.

— Будет больно, — сказал Петр, вставая на колени. — Один момент только будет больно, и все пройдет. — Он обеими руками умело взялся за руку Екатерины Николаевны. Та вскрикнула.

— Что он делает? — закричала Наталья Николаевна, в ужасе хватаясь за голову.

Но лицо сестры уже яснело. Морщинки страдания разглаживались.

— Помоги встать! — сказала она Петру. — Как зовут тебя?

— Петр.

Он поднял Екатерину Николаевну, поставил на ноги. На мгновение он почувствовал себя не дворовым, а доктором, завершившим удачное лечение. Жесты его стали уверенными, в голосе появились властные нотки.

— На лошадь не садитесь. Домой идите пешком. Я поведу коней.

— Спасибо, милый! Спас ты меня! — весело заговорила Екатерина Николаевна. — Такой молодой и вот умеешь помощь оказывать. Ну прямо доктор!

— А все же сейчас надо вызвать доктора! — с беспокойством сказала Наталья Николаевна.

— Как, Петруша, вызвать доктора или не стоит? — уже шагая по дороге и оборачиваясь, спросила Екатерина Николаевна.

— Как хотите. Но это очень простой вывих. Его уже нет. Только опухоль. Она подержится еще немного и пройдет. Следов не будет.

— Откуда ты это знаешь? — опять обернулась Екатерина Николаевна.

— Катя, осторожнее, скользко! — умоляюще сказала Наталья Николаевна.

— У нас в Ильинском многие знахарством занимаются. И отец лечит.

— А разве в Ильинском доктора нет?

— Есть в Ильинском доктор, у него есть помощники. Есть больница в Ильинском, аптека. А народ больше верит своим знахарям. Меня тоже учили… — неожиданно для себя сказал Петр и пожалел.

Екатерина Николаевна засмеялась.

Дома она велела прислуге отвести Петра в кухню, напоить чаем обязательно с чем-нибудь вкусным.

А Наталья Николаевна спросила:

— А может быть, у тебя есть какое-нибудь желание, чтобы я могла его выполнить?

Желание? Боже мой! Сколько было у Петра несбыточных желаний, которые находились в ее власти! Мгновение подумав, он сказал самое легкое:

— Могли бы вы дать мне почитать книжку «Пиковая дама»?

Лицо Натальи Николаевны выразило крайнее изумление. Видимо, не только само желание дворового парня поразило ее, но и гладкая речь. И умение вести себя перед господами.

Екатерина Николаевна, заметив изумление сестры, опять звонко расхохоталась.

— Ташенька! Александр Сергеевич-то прав: «И назовет меня всяк сущий в ней язык, и гордый внук славян, и финн, и ныне дикой тунгус, и друг степей калмык».

Петр все понял. Страшная обида кольнула в сердце. Он поклонился и быстро пошел к воротам, не оглядываясь на восклицания, несшиеся вслед:

— Куда же ты? А чай? А книга?

И тихий голос Натальи Николаевны:

— Катенька, вместо благодарности мы его обидели…

В тот же вечер, видимо по настоятельным просьбам племянниц, граф Григорий Александрович Строганов вызвал Петра к себе.

Григорий Александрович в домашней куртке сидел в кресле перед камином, спиной к двери и курил трубку.

Возле камина на стене висел портрет его отца, барона Александра Николаевича. Да и вся комната была увешана портретами Строгановых — именитых людей, баронов и графов.

Строгановы кичились своим древним родом, своими заслугами перед царями и отечеством.