ПОД ГРОЗОВЫМИ ТУЧАМИ . НА ДИКОМ ЗАПАДЕ ОГРОМНОГО КИТАЯ

* В дальнейшем читателю следует помнить, что все даты, относящиеся к периоду до нашей эры, как правило, строятся на предположениях. Они призваны лишь приблизительно определить место тех или иных событий. Разумно даже не считать абсолютно точными многие даты, охватывающие период до 1000 года н. э. Большинство этих дат является предметом споров китайских историков. (Здесь и далее, если не оговорено особо. — Примеч. автора.) Их большие, не узкие глаза отличали их от представителей монголоидной расы. Внешне они походили на краснокожих индейцев Америки. Вероятно, было бы правильнее утверждать, что американские индейцы походят на исов, так как именно индейцы произошли от них. В самом деле, считается, что ряд племен исов перебрались из Азии в Америку, когда эти континенты еще не были разделены Беринговым проливом, либо это произошло в один из периодов эпохи неолита. Можно также предположить, что подобное переселение свершилось позже, ведь Берингов пролив не является непреодолимой преградой для людей, у которых имеются плавучие средства. В наши дни эскимосы Аляски переправляются в лодках из Америки в Азию. Вряд ли исы были уроженцами тех мест, где их повстречали китайцы. Древние историки склонялись к мысли, что некоторые племена, пришедшие с севера или северо-запада, постепенно переместились ближе к центру Китая. Как бы то ни было, потомки легендарных дикарей по-прежнему обитают на территории Восточного Тибета, именуемой Кам, часть которой вошла в состав китайской провинции Сикан4. Несмотря на то, что в этой приграничной зоне распространены смешанные браки, потомки исов сумели сохранить свои характерные черты, упоминаемые древними китайскими летописцами. Эти верзилы, как две капли воды похожие на американских индейцев, — одна из достопримечательностей столицы Сикана Дацзяньлу*; они разгуливают по ее узким улочкам в широких накидках из овчины, сметая на пути миниатюрных китайцев, подобно могучим бегемотам, несущимся напролом сквозь стадо антилоп. Что касается тибетцев, игравших столь важную роль на западной границе Китая, они приписывают себе странное происхождение. В незапамятные времена, как гласят сказания, в Тибете жили не люди, а демоны-людоеды. Дабы обуздать дикий нрав этих существ, в их края явился некий бодхисаттва* ** в обличье обезьяны и подобно отшельникам поселился в горах в пещере. Одна из местных людоедок воспылала страстью к пришельцу, и божественная обезьяна сочеталась с ней браком, чтобы положить начало более славному роду. Современные тибетцы — потомки этой четы. Они вспоминают данное предание, когда хотят указать на чьи-то выдающиеся качества. «Это настоящий человек», — говорят они в таких случаях, не сомневаясь в том, что большинство тибетцев, да и все люди вообще, по-прежнему руководствуются животными инстинктами и далеки от той стадии развития, когда они смогут стать поистине разумными существами. * Название Дацзяньлу фигурирует на картах, поэтому я его сохранила. Исконное тибетское название этого населенного пункта — Дарцедо (на современных отечественных картах — Дардо. — Пргшеч. науч. ред). Китайцы переименовали его в Кандин. ** Бодхисаттва — в буддизме безупречный человек, превосходящий богов и способный стать Буддой в одном из последующих воплощений. Возможно, этот сюжет ведет начало от туманных преданий о доисторических временах, когда Тибет населяли обезьяноподобные племена. Можно предположить, что тибетцы населяли Центральный Тибет, пусть и не со столь глубокой древности, в то время как исы обитали на востоке страны. Согласно местным преданиям, обитатели Тибета поначалу питались воздухом. Им достаточно было просто дышать. Между прочим, можно отметить, что с незапамятных времен питание за счет воздуха было одной из целей мистиков-даосов. По их мнению, это один из способов обретения бессмертия. Для этого необходимо, во-первых, воздержание от такой грубой пищи, как мясо животных, и, во-вторых, постепенное исключение из рациона овощей и фруктов. Таким образом, мало-помалу сокращая количество потребляемой еды, человек практически отказывается от нее. Затем он отказывается от любой твердой пищи и ограничивается простой водой. В конечном счете, отшельник, занимающийся данной практикой в горах, достигает главной цели: обретает способность посредством дыхания поглощать питательные вещества из воздуха и таким образом может продлевать свое существование на неопределенный срок, возможно до бесконечности. Однако слово «дыхание» подразумевает нечто необычное, отличающееся от того бессознательного процесса, которым сопровождается вся наша жизнь. Человек, стремящийся к бессмертию или, по крайней мере, к исключительному долголетию, должен на протяжении очень длительного периода упражняться в искусстве поглощения из воздуха питательных веществ. По словам тибетцев, эволюция их предков происходила как бы в обратном направлении. Сначала единственной пищей был воздух. В ту пору тела людей были крайне легкими, и они могли свободно перемещаться по воздуху. Следует отметить, что такой же способностью наделяют отшельников и даосских магов*. Но вот однажды кто-то из тибетцев взял в рот землю и решил, что у нее приятный вкус. Он рассказал об этом другим, й все принялись питаться промерзшей и таявшей на солнце землей. По другим версиям, в ту пору земля покрывалась по утрам влагой, напоминающей росу, и испарялась под действием солнечных лучей. Начав употреблять пищу, тибетцы утратили былую легкость и способность перемещаться по воздуху. Кроме того, они теперь нуждались в еде. Позднее туземцы попробовали дикий рис, и он также пришелся им по вкусу. После этого исчезла * Приверженцев религии, существовавшей в Тибете до распространения на его территории буддизма, именуют бонпо. Китайцы отождествляют их со своими даосами, и мы склонны полагать, что они правы. Однако следует уяснить, что китайские писатели употребляют обозначение «даос» в широком смысле слова, относя сюда людей, живших до эпохи Лао-цзы5 или, по крайней мере, до того, когда жил этот почти легендарный мыслитель. земная изморозь. Злаки, которые шли в пищу людям, вырастали сами собой, тем не менее некоторые люди стали задумываться о будущем. «А не случится ли так, — гадали они, — что срезанный рис вдруг перестанет расти? Не разумно ли будет откладывать его впрок?» Они начали делать запасы риса, и с тех пор срезанные стебли больше не отрастали. Люди ссорились из-за обладания рисом и выбирали вождей, чтобы те издавали указы, регулирующие право собственности и общественные отношения, а также заставляли себе подобных соблюдать эти законы. По причудливым перипетиям этого сказания мы можем воссоздать этапы деятельности первобытных людей, которые поначалу питались дикорастущими злаками и добычей, пойманной на охоте, а затем постепенно принялись возделывать землю и разводить скот. Множество тибетцев и по сей день занимаются скотоводством. Высокогорье, где они обитают, не подходит для земледелия; кроме того, пастухи, обитающие в юртах, относятся к труду хлебопашцев без всякого почтения. Все туземцы по возможности собирают дикие съедобные плоды, корни и растения. Интересно, что в вышеупомянутом предании речь идет не о прогрессе, как в повествовании о боге-обезьяне и людоедке, а, напротив, о деградации. По мнению авторов этих историй, цивилизация, основанная на принципе власти людей и законов, как форма общественного устройства явно уступает тому обществу, где нет оснований для бурных проявлений людского эгоизма и, стало быть, нет нужды их пресекать. Возвращаясь к вопросу о вере тибетцев в способности их предков перемещаться по воздуху, следует уточнить, что жители Тибета нисколько не сомневаются, что это удел необыкновенных людей: магов либо святых отшельников. Например, способность летать приписывают известному поэту-отшельнику Миларепе6 (X—XI вв.) и некоторым современным ламам, якобы путешествующим подобным образом. Я была лично знакома с двумя такими святыми. Один из них, порой острый на язык, сказал мне по этому поводу: «Да, многие люди наблюдали, как я парю в воздухе, только я сам никогда не видел себя в таком состоянии». К собственным чудесам тибетские чудотворцы, как и их собратья из других стран, относятся снисходительно, со скрытой иронией. Исы, с которыми сталкивались предки китайцев, были настоящими «дикарями». Они охотились с луком и стрелами с обтесанными кремневыми наконечниками* и пользовались каменными орудиями труда. Они не занимались ни земледелием, ни скотоводством. Древние китайские историки в первую очередь указывают на присутствие исов в северной части Китая. В эпоху императора Яо (2357—2286 гг. до н. э.) они обитали на территории современного Шаньдуна. В эпоху правления легендарного Шуня (2255—2224 гг. до н. э.) эти варвары стали грозной силой. Они не давали покоя китайцам, совершая частые набеги на их земли. * Коренные жители Гималаев, вовсе не дикари, до сих пор используют для охоты стрелы с бамбуковыми наконечниками. Мы видим, что именно здесь находятся истоки распрей, которым суждено было продолжаться на протяжении столетий и которые не закончились до сих пор. Впрочем, исы были не единственными варварами в окружении китайцев. Летописи также упоминают манов, жунов, тисов и т. д. Впоследствии, когда эти народы были вытеснены, порабощены или отчасти ассимилированы, в местности, прилегавшей к крайнему западу Китая, активизировались сородичи гуннов и монголов — тибетцы, разделенные на многочисленные племена и орды. Подробный рассказ о борьбе китайцев с этими чужеземными народами занял бы не один том. Достаточно будет короткого экскурса, но он необходим, чтобы дать представление о политической атмосфере, царящей в новых западных провинциях Китая — Сикане и Цинхае. Китайцам удалось навязать исам нечто вроде полувассальной зависимости еще до 2000 года до н. э... Однако последние вскоре сбросили тяготевшее над ними иго. Во время правления Шао Кана (2070—2058 гг. до н. э.) китайцам пришлось направить к исам карательный отряд, чтобы заставить их подчиниться. Очередное восстание произошло в эпоху императора Хуай-ди7 (1818— 1767 гт. до н. э.). Исы захватили тогда долину Вэйхэ. Вэйхэ — это река, протекающая через провинцию Шэньси вблизи ее столицы Сианя. Вторгшиеся в ее долину варвары приблизились к самому сердцу Китая. При императоре Чжоу-сине8 (1154—1123 гг. до н. э.) областью, граничившей с провинцией Шэньси*, в излучине Хуанхэ, расположенной на территории нынешних Ганьсу или Цинхая, управляли китайцы во главе с наместником. Впрочем, зачастую эта власть мало что значила. Очевидно, что далекие предшественники нынешних губернаторов Цинхая и Сикана были похожи на них во многих отношениях, за исключением одеяния. Трудности, которые возникали у наместника со своими беспокойными подопечными, также напоминали сегодняшние проблемы, но куда в большем масштабе, ибо западные варвары были тогда гораздо более многочисленны и сильны, нежели в наши дни. Данный исторический обзор ограничивается перечнем основных событий, происходивших на западной границе, и между соответствующими датами существуют пробелы, однако читателю не следует думать, что в эти периоды китайцев оставляли в покое. Ничего подобного. Им приходилось столь же часто отбиваться от врагов в других частях страны. В 376 году до н. э. племена исов, обитавшие в провинции Юньнань, в восточной части нагорья, окаймляющего левый берег Янцзы, признали себя вассалами китайского царства Цинь9. Известно, что в это время Китай состоял из нескольких отдельных государств, нередко воевавших друг с другом. Не путать провинцию Шаньси с провинцией Шэньси. Фактически эта ситуация не менялась на протяжении ряда столетий. Хотя номинально Китай являлся единой страной, разделенной на провинции, эти провинции всегда оставались более или менее независимыми. 23 ноября 1945 года было объявлено, что большая и богатая провинция Сычуань получила автономию, а с ней и право иметь собственное правительство. На самом деле провинция Сычуань стремится обрести независимость, и данная мера со стороны центральных властей является не более чем вынужденным признанием сложившейся ситуации, которую невозможно изменить. Приблизительно в 130 году до н. э. исы захватили земли, простиравшиеся вдоль реки Минь10 к югу от Чэнду, нынешней столицы Сычуани, до Юньнани. В ту пору исы были разделены на множество племен; император У-ди, задобрив их подарками, заставил признать свою власть. Тогда же в этих краях, неподалеку от современной границы провинции Сикан, разместилась китайская администрация. Однако вскоре, в 126 году до н. э. и в последующие годы, исы сумели преградить путь четырем экспедициям У-ди в Индию11, маршрут которых пролегал через Юньнань. Произошло несколько сражений, в которых китайцы потерпели поражение. В конечном счете, уцелевшим участникам походов приходилось возвращаться домой. В 86 году до н. э. исы восстали, отказавшись от вассальной зависимости, признанной ими двадцатью годами ранее. Усмиренные китайской армией, они снова подняли мятеж в 83 году до н. э. и в очередной раз были разбиты. Это поражение не помешало исам убить в 12 году до н. э. навязанного им китайского наместника... Противостояние продолжалось. В относительно недавние времена, приблизительно в 873 году н. э., правитель Юньнани разгромил царскую армию и распространил свое влияние на большую часть страны. Устрашенные его могуществом исы, обитавшие на юго-западе Сычуани, северо-востоке Юньнани и в местности, ныне входящей в состав Сикана, покорились его власти. Племена лоло, населявшие горы Сикана, последовали их примеру. Однако, как и прежде, варвары недолго сохраняли верность своей присяге вассалов, и многочисленные стычки нарушали покой китайцев на протяжении четырех последующих веков. В летописях говорится, что император Хубилайхан12, внук Чингисхана, проезжая через Сычуань по дороге из Юньнани, столкнулся на западе провинции с независимыми тибетцами и они признали его власть. Китайские историки четко разделяют тибетцев и исов. Когда последние снова взбунтовались, Хубилай поручил одному из своих военачальников, Уленготаю, восстановить порядок и подчинить исов китайцам13. Данная история завершилась в 1265 году. Давайте оставим исов, которые, как и другие варвары, постепенно утратили свою политическую независимость либо смешались с тибетцами, и переключим свое внимание на последних. Тибетцы были для китайцев гораздо более опасными соседями, нежели древние исы, и периодические вспышки их активности беспрестанно внушали китайцам тревогу. К I веку до н. э. тибетцы уже обосновались вдоль западных границ Китая, в тех же местах, где мы видим их в наши дни. Ряд тибетских племен расселился вдоль всей территории страны от Кукунора (Большого голубого озера) до Цайдама, а также озер Оринг и Нгоринг. Тибетские стойбища встречались также в местности, прилегающей к верховьям Меконга и Салуина. Словом, за пределами собственно Тибета они жили на большей части земель, ныне вошедших в состав двух недавно образованных провинций крайнего запада Китая — Цинхая и Сикана. Чтобы держать в повиновении тибетцев Цайдама и Кукунора, император У-ди в 118 году до н. э. учредил административные центры, где постоянно находились китайские гарнизоны; они располагались в горах Нань (Наныиань), на месте нынешних городов Лучжоу, Ханьчжуна и Сучжоу*’14. В первую очередь китайцы старались не допустить, чтобы тибетцы, обитавшие в южной части гор Нань, присоединились к полчищам гуннов, кочевавших к северу от этих земель. В 61 году до н. э. китайский генерал Нань Гоу, заподозривший, что тибетцы готовятся к нападению, завлек одного из их вождей под предлогом дипломатических переговоров на пограничный пост. Он приказал обезглавить этого человека и перебить тысячу сопровождавших его тибетцев. Узнав об этом, жители окрестных селений захватили пост и уничтожили всех находившихся там китайцев. После этих событий на границу с приказом усмирить тибетцев отправили военачальника Чжао Чунго15. Его войско состояло примерно из 60 тысяч солдат. В дальнейшем мне еще не раз придется обратить внимание читателей на тот факт, что армии, воевавшие тогда на западе, были многочисленнее тех, что принимали участие в современных сражениях. Правда, при этом следует сделать поправку на некоторую склонность китайских летописцев к преувеличению. Хитроумный Чжао Чунго стал выжидать и строить козни; ему удалось посеять рознь между племенами и внести раскол в их ряды. Оставшись один на один с самым строптивым из племен, генерал обрушился на него со всей своей армией. Тибетцы в панике обратились в бегство, побросав скот и повозки. Последнее сообщение примечательно. Если оно достоверно, то, следовательно, тибетцы, подобно гуннам, использовали повозки. Однако я считаю это сомнительным из-за пересеченного характера местности. В наши дни в Сикане и Цинхае не существует никаких колесных транспортных средств, за исключением тех, на которых ездят по немногочисленным дорогам, построенным после 1940 года. Множество беглецов утонули во время переправы через реки. Несколько сотен тибетцев были схвачены и обезглавлены на месте. Добыча * Я сохранила употребляемые в английском языке названия, так как именно они обычно фигурируют на картах. Китайцы называют их Лу-ду, Хань-ду, Су-ду. составила более 100 тысяч голов скота и 4000 повозок. По-видимому, эти цифры сильно преувеличены. Уцелевшие тибетцы скитались по безлюдным просторам, отвергнутые своими земляками, покорившимися китайцам и боявшимися приютить беглых мятежников под угрозой возмездия. Немало этих несчастных погибли от голода или холода. Чжао Чунго докладывал в своем отчете императору, что из 50 тысяч тибетцев, представлявших побежденное племя, в живых осталось от силы 4000 человек. Немного позже уцелевшие отрубили голову своему вождю и послали ее китайцам в знак покорности. Завоеванная территория стала китайской провинцией. Побежденные тибетцы остались на ней в качестве крепостных крестьян. Вот еще одна деталь, достойная внимания тех, кто знает местность, о которой идет речь. Здешние плоскогорья и долины расположены на высоте 3000—4500 метров, и там растет только трава. Однако в дальнейшем мы увидим, что лет двадцать тому назад в этих краях пытались возделывать землю для снабжения продовольствием одного из экспедиционных корпусов китайской армии. Когда поход завершился, распаханные земли снова были заброшены. Между тем не прошло и двух десятков лет после разгрома тибетцев, как новые орды, жадные до наживы, переправились через Хуанхэ и устремились к пойме реки Вэй. Генерал Фан встретил неприятеля в верховьях Вэй и разбил его. Он отдал приказ обезглавить несколько тысяч человек, оттеснил отступавших к Цайдаму и вернулся, решив, очевидно, что на сей раз он окончательно обуздал тибетцев. В 4 году н. э. уже была учреждена провинция Цинхай (в ту пору она носила другое название), территория которой практически не изменилась до нынешнего времени. Не грех повторять на каждой странице этого исторического обзора: желание китайцев расширить свою сферу влияния в этой местности постоянно приводило к одному и тому же результату. Когда я жила в большом монастыре Кумбум на окраине безлюдных просторов Кукунора, ходили разговоры о том, что китайских солдат- колонистов будут расселять в окрестностях большого Голубого озера (Кукунор). Этот план вызывал у тибетских пастухов неистовую ярость. «Пусть они только сюда сунутся, эти китайцы! Пусть они попробуют обосноваться на наших землях! Мы знаем, как их встретить». В ожидании этого варвары держали ружья наготове. Впрочем, попытка колонизации в государственном масштабе так и не была предпринята. В 4 году н. э. дело обстояло иначе. Провинция Цинхай стала местом ссылки преступников. Тысячи заключенных разместились на землях, отобранных у тибетцев. Этот способ «мирного» разрешения проблемы провалился, подобно предыдущим. В 34—36 годах тибетцы напали на китайцев, обитавших в непосредственной близости от Нанынаня. Пришлось посылать войска для защиты мирных жителей. Тибетцев разгромили, но они не пали духом. Семьдесят седьмой год ознаменовался восстанием племен, населявших окрестности Кукунора; в следующем году оно было подавлено. В 86 году тибетцы снова захватили китайские земли и продвинулись в излучину Хуанхэ. Их наступление было отбито. В 88 году в Цайдаме появился китайский наместник. Этот чиновник сумел привлечь на свою сторону несколько тибетских племен и благодаря этому подавил восстание их соотечественников из Цайдама. Побежденные бежали туда, где сейчас находится Джекундо — большой город на окраине Цинхая. В ту пору китайские части, постоянно расквартированные в степных просторах Цинхая, были гораздо более многочисленными, чем в настоящее время. Историки сообщают о двух тысячах жандармов, размещавшихся в различных фортах, откуда они вели наблюдение. Во время своих неоднократных длительных поездок в эти края я заметила лишь несколько постов китайских солдат-мусульман, расположенных в Джекундо, Наньчуне, Шакурато и двух-трех других населенных пунктах. Самые крупные из этих гарнизонов насчитывали не более дюжины, от силы двадцать человек. Возможно, с тех пор их численность возросла, но явно незначительно. В Сикане существует одно подразделение, расквартированное в Батане, а другие находятся в Канцзе, Дерге и т. д. В 108 году тибетцам, столь часто терпевшим поражение, снова улыбнулась удача, и они одержали несколько побед над китайцами. Постепенно пламя войны разгоралось все сильнее. Bill году осмелевшие тибетцы прошли через провинцию Шэньси вниз по течению реки Вэй по традиционному маршруту захватчиков. Оттуда они устремились по направлению к Хуанхэ, где их разгромили китайцы. Несмотря на неудачу, тибетцы продолжали совершать набеги в пойме Вэй. В 115 году был назначен китайский наместник, задачей которого было обуздать варваров и навести порядок в западной части долины, прилегающей к истокам реки, то есть в местности, расположенной в провинции Ганьсу, к северо-западу от Циншуя. Как только наместник прибыл в свою резиденцию, туда нагрянули около десяти тысяч тибетцев. В связи с этим китайские историки рассказывают: когда тибетцы подступили к крепостным стенам города, наместник приказал солдатам использовать только маленькие стрелы с небольшой дальностью полета. Нападавшие увидели, что стрелы не достигают цели, и подошли ближе; китайским частям тут же был отдан приказ стрелять в них из арбалетов мощными стрелами. Тибетцы отступили, но не сняли блокады. И тут генерал-наместник (его звали У-хоу) придумал хитроумный план. Он приказал солдатам перемещаться вдоль крепостных стен. Они выходили через одни городские ворота, двигались снаружи, возвращались через другие ворота и снова повторяли свой путь. Простодушные варвары, видевшие нескончаемую вереницу следовавших друг за другом солдат, вообразили, что в городе находится большая армия, и ретировались. У-хоу устроил засаду на дороге, по которой они отступали; множество тибетцев было убито и взято в плен. После этого по распоряжению генерала-наместника в округе были созданы небольшие укрепленные форты, и под их защитой китайские крестьяне снова принялись возделывать землю на своих полях. В 155 году тибетские племена, обитавшие там, где сейчас расположен Джекундо, вознамерились вступить в союз с гуннами и выступить против Джунгарии (современного Синьцзяна). Генерал Чэнхуан, наместник этой области, преградил варварам путь, разгромил их, не дав объединиться с гуннами, и вынудил тибетцев воевать с гуннами на стороне его армии. Чэнхуан одержал победу, и тибетцы, которых он силой сделал своими союзниками, ему покорились. В 168 году тибетцы снова устремились к излучине Хуанхэ. Генерал Дуань Гуань нанес им ряд поражений, после чего они отступили в Цинхай. В следующем году Дуань Гуань стал преследовать варваров и опять их разгромил. Беглецы оказались зажатыми в узкой лощине. Дуань Гуань приказал загородить все выходы из ущелья и расставил на хребтах солдат, а затем туда вошла одна из его частей и перебила всех, кто там находился. Историки также сообщают, что в течение этого похода по приказу Дуань Гуаня было обезглавлено более восьми тысяч тибетцев и захвачено 40 тысяч голов скота. Как я уже говорила, помимо тибетцев, не дававших покоя китайцам на западной границе, им также досаждали гунны и монголы. Под их давлением Тарим и даже область Наньшаня полностью избавились от китайского ига. В 297 году тибетцы, обитавшие на северо-западе, спустились по течению Вэй и подошли к городу Чанъань, тогдашней столице империи, расположенной на месте нынешнего Сианя, столицы провинции Шэньси. Военачальнику по имени Чоу-Чоу, под началом которого находились пять тысяч солдат, поручили отразить нападение. Поначалу Чоу-Чоу уничтожил много тибетцев, а затем из-за недостатка боеприпасов и отсутствия подкрепления, обещанного ему генералом, не смог больше противостоять неприятелю. В последнем сражении он, находясь во главе войска, пал смертью храбрых. Все его солдаты были перебиты, в то время как предавший их генерал обратился в бегство. Историки утверждают, что этот генерал по имени Сыма Юн умышленно обрек своего подчиненного на гибель, чтобы отомстить за то, что он осуждал безнравственное поведение генерала. В 298 году китайцы одержали верх над тибетцами во многих сражениях, а в следующем году взяли в плен их предводителя и казнили его. После этого боевые действия на некоторое время прекратились. Несмотря на свои неоднократные поражения, неизменно сопровождавшиеся бойней, тибетцы по-прежнему оставались неукротимыми. В 320 году, заключив союз с монгольскими племенами, они создали армию численностью более 300 тысяч человек и приступили к осаде Чанъаня. Царь из Лю Яо династии Хань16 понял, что он не в состоянии обуздать мятежников, и объявил, что прощает их, после чего приказал зачислить 200 тысяч тибетцев на службу в китайскую армию. Он велел им поселиться поблизости от города и защищать его в случае нападения. Тибетцы подчинились... до поры до времени. Подобно другим городам, становившимся в ту или иную эпоху столицей империи, Сиань (Чанъань) был ареной многих сражений и не раз, даже в наши дни, подвергался осадам. В 1918 году, направляясь из Пекина в Ганьсу во время гражданской войны между северянами и южанами, я застряла в осажденном Сиане. Я уже рассказывала, как в разгар жестоких боев за стенами города в доме губернатора собирались образованные китайцы, спокойно попивавшие чай и рассуждавшие на философские темы, а я не переставала восхищаться их хладнокровием. Этот губернатор не вербовал бунтовщиков на службу, как его предшественник-царь в IV веке. Он придумал другую хитрость: его солдатам удалось взять в плен отца предводителя вражеской армии. Последнего называли «разбойником», но в ту пору обе воюющие стороны удостаивали друг друга этим «лестным» званием, то и дело его оправдывая*. Предводителя тибетцев звали Годже — по крайней мере, так произносили его имя иностранцы. А губернатора все величали Snow Tooth (Белоснежный Зуб), хотя, очевидно, его китайское имя звучало иначе. Итак, Белоснежный Зуб, захвативший отца Годже, велел известить вождя, что он отрубит старику голову, если тот не явится с повинной. Годже, которого окрестили «разбойником», скорее всего был китайцем и знал, что он обязан исполнить свой сыновний долг. Предводитель мятежников сдался и был расстрелян. Если в Китае погибает атаман разбойников, члены его шайки, как правило, разбредаются кто куда. Это объясняется рядом причин. Главная состоит в том, что бандиты получают жалованье из казны своего главаря либо из тех средств, что ему удалось награбить. Годже был мертв, и, стало быть, Белоснежный Зуб мог перевести дух. Как же он поступил с отцом своего врага?.. Я не знаю. Когда мне рассказали эту историю, я находилась далеко от Сианя, в Цинхае. Можно отметить, что, хотя принципы китайской морали предписывают сыну пожертвовать собой ради спасения жизни отца, тем не менее они ставят преданность Родине или государю выше сыновнего долга. Историки повествуют о довольно распространенных случаях, когда отца или мать какого-нибудь генерала брали в заложники и им грозила смерть, если сын не соглашался отступить, но тот продолжал сражаться с противником. Иногда родители-узники, приведенные к сыну, сами призывали его исполнить свой долг, не принимая их в расчет. * Перл Бак17 очень красочно и достоверно описала этих воинственных людей (war lords), господствовавших тогда в Китае. Безусловно, историки зачастую выставляют китайцев в невыгодном свете. Но какой народ может похвастаться, что он всегда служил другим благородным примером? Однако также очевидно, что в китайских летописях можно найти немало свидетельств незаурядной смелости, глубокой мудрости и трогательного самопожертвования. В 383—385 годах племена западных варваров, постепенно обосновавшиеся на китайской земле, воспользовались гражданской войной, чтобы очередной раз взбунтоваться и предать здешний край огню и мечу. После множества перипетий тибетский генерал, находившийся на службе у императора династии Цинь, поднял против него мятеж, провозгласил себя царем и основал тибетское царство Младшая Цинь, расположенное в самом сердце Китая, со столицей Чанъань (Сиань). Не следует забывать, что страна, которую мы называем Китаем, отнюдь не всегда была целостным государством с общим правительством. В 220 году Китай состоял из трех отдельных царств;18 впоследствии их число возросло до семи, затем до девяти, но в конечном итоге их осталось только два. Периоды раздробленности перемежались относительным единством. В конце концов в 1260 году, когда страной правили монголы, это единство явно упрочилось. Незачем говорить, что все перемены происходили в результате гражданских войн. Изучение истории Китая легко опровергает весьма распространенное мнение об исключительно миролюбивом характере китайцев. Тем не менее следует уточнить, что большая часть населения не принимала никакого участия в непрерывных войнах, а лишь страдала от них. Боевые действия начинались из-за честолюбивых притязаний и личных счетов правителей, и в них сражались солдаты-наемники, состоявшие на службе у туземных царей. Я вынуждена быть краткой, и мне придется умолчать о двух столетиях противостояния на западе Китая. Следующее знаменательное событие, на котором я остановлюсь, касается тибетцев. В 634 году царь Сон- цэнгампо19, правивший в Лхасе, отправил двух послов в Китай. В ту пору Тибет еще был для китайцев неведомым краем. Даже в наши дни* они совершенно не знают эту страну, за исключением Лхасы и ведущих туда дорог. Коренные жители многих уголков Тибета, где я побывала, уверяли меня, что иностранцы, будь то европейцы или китайцы, никогда к ним не заглядывали. На основании их заявлений можно сделать вывод, что заезжие китайцы, по-видимому, появляются здесь крайне редко. О белых людях не могло быть и речи. Вероятно, император Тай-цзун20 отнесся к послам Сонцэнгампо как к презренным дикарям. Между тем китайскому монарху было известно, что «варвар», правивший в Лхасе, возглавлял армию численностью более 100 тысяч солдат. Это обстоятельство не давало оснований смотреть на него с пренебрежением. Когда послы собрались в обратный путь, Тай- Эти строки были написаны в 1946 г., до вторжения китайцев в Тибет в 1950 г. цзун приказал некоему китайскому сановнику сопровождать их, поручив ему установить дипломатические отношения с Сонцэнгампо. В 641 году тибетский правитель, чье влияние возросло настолько, что он стал внушать китайцам уважение, потребовал себе в жены принцессу21 из императорской семьи. Во избежание конфликта Тай-цзуну пришлось согласиться на этот брак, явно оскорблявший его чувство собственного достоинства. Он отпустил принцессу в Лхасу. После свадьбы Сонцэнгампо направил несколько молодых людей из тибетских знатных семей в высшую школу Сианя для изучения литературы и китайских законов. Таковы факты, о которых сообщают китайские историки. Однако это безыскусное повествование не устраивало тибетцев. Буйная фантазия этих людей, чересчур приукрашивавшая реальные события, основанные на факте женитьбы их правителя, вдохновила их на поэму, пользующуюся в Тибете почти такой же популярностью, как эпопея о Гесэре Лингском. В этом произведении принцессу Вэньчэн называют Пумо Гьяза (в тибетской транскрипции: Бумо ргья бза, где «пумо» значит «девушка», «Гья» — «Китай», а «за» — «принцесса»). Посол Сонцэнгампо фигурирует в ней в звании министра: лото. Его полное имя в тибетском правописании: Мгар гдонг-бцен, но он больше известен как Гар или Лото Гар22. Слово «гар» переводится как «ремесленник, работающий с металлом» (кузнец, слесарь или ювелир). Из этого не следует, что китайский сановник был рабочим, подобно обладателям фамилии Серрюрье во Франции или Смит в Англии*. Согласно легенде, императору страшно не хотелось отдавать китайскую принцессу в жены царю дикой страны, но он опасался последствий резкого отказа. Поэтому Тай-цзун решил подвергнуть тибетского посла множеству испытаний, всякий раз обещая, что если тот выдержит их с честью, то сможет увезти Вэньчэн в Лхасу. Между тем император надеялся, что Гар в конце концов потерпит фиаско и таким образом у китайцев появится повод для отказа. Одно из испытаний, свидетельствующее не столько о китайских, сколько о тибетских нравах, заключалось в следующем: человек должен был отыскать без посторонней помощи свой дом по окончании пиршества у императора. Разумеется, в Тибете после возлияний на подобных пиршествах ноги гостей подкашиваются, разум затуманивается и они теряют способность ориентации в пространстве, если только не остаются лежать в бесчувственном состоянии в зале, где они пировали. На это и рассчитывал император. Судя по описаниям, Гар был статным красавцем высоченного роста; очевидно, у него был крепкий желудок и он легко переносил спиртное. К тому же для пущей уверенности тибетец привязал к двери своего жилища нитку клубка, который разматывал по дороге во дворец. В кон¬ * Serrurier — слесарь (фр.); smith — кузнец (аны.). це трапезы послу оставалось лишь снова взяться за путеводную нить, и она привела его домой. По другой версии, Гар не разматывал клубок, а ставил метки на стенах домов, мимо которых он проходил. В ходе другого испытания следовало вдеть нить в крупную бирюзу с зигзагообразными отверстиями. Гар привязал нить к муравью и намазал медом выход, расположенный напротив отверстия, куда он втолкнул насекомое. Муравей, почуявший запах меда, проделал извилистый путь вместе с нитью и выбрался наружу. Задания следовали одно за другим, и, хотя Гар неизменно с ними справлялся, император всякий раз нарушал свое слово, откладывая отъезд принцессы. Наконец, Тай-цзун предложил послу последнее испытание. Ему предстояло отыскать Пумо Гьязу (Вэньчэн) среди нескольких сотен девушек, выходивших через разные городские ворота, и задержать ее. На сей раз Тару стало ясно, что он пропал. Как можно «узнать» девушку, которую он никогда не видел, и как угадать, через какие ворота она выйдет? В то время как молодой человек горевал, одна из служанок принцессы, зашедшая на постоялый двор, где он жил, вызвалась ему помочь за определенную мзду. Гар дал девушке золота и посулил ей в случае удачи еще более щедрое вознаграждение. «Вам не составит труда опознать Пумо Гьязу по приметам, которые я назову, — сказала служанка. — Но я опасаюсь наших колдунов, искуснее которых нет на свете. Они узнают, что я помогла вам, снабдив необходимыми сведениями, и меня приговорят к смерти. Мы должны придумать какую-нибудь уловку». Следуя указаниям служанки, Гар отправился в пустынное место и выкопал там в земле глубокую яму. Девушка спряталась на дне этой ямы с раковиной в руках. Она велела молодому человеку накрыть ее корзиной, набросать сверху травы и воткнуть туда перья. И вот, вещая из этого укрытия через раковину, служанка описала приметы Пумо Гьязы, платье и украшения принцессы, а также сообщила, через какие ворота она должна выйти из города. Запомнив это, Гар в день испытания направился прямо к указанным воротам и, как только принцесса появилась, взял ее за руку и потребовал, чтобы ее отдали в жены его господину, царю Сонцэнгампо. Императору пришлось уступить. Между тем его мучило любопытство: каким образом Гар сумел опознать принцессу? Неужто ему описал ее кто-нибудь из придворных? Государь, всецело доверявший своим чародеям, созвал их и поручил им выяснить, из какого источника Гар черпал свои знания. Кудесники заглянули в свои колдовские книги, совершили множество магических ритуалов и в конце концов заявили: «Гар получает сведения от некоего существа, обитающего под землей. У этого чудища — голова из ивовых прутьев, а вместо волос на ней растут трава и перья. У него нет ни глаз, ни носа, ни рта, а из его ивовой головы доносится голос, напоминающий шум раковины». Сколь легковерным ни был император, он усомнился в словах чародеев. «Подобного существа нет и не может быть, — заявил он. — Вы — невежды, а ваши колдовские книги — сущий вздор». После этого он приказал избить прорицателей палками и бросить их книги в огонь. Между тем Тай-цзун, не отпускавший посла Сонцэнгампо и проверявший его смекалку, высоко оценил ум молодого человека. Не меньшее восхищение вызывали у императора могучее телосложение и внушительный рост тибетца. Тогда у Тай-цзун а возникла мысль оставить Тара в своих владениях, дабы он стал отцом славного потомства. Поэтому, когда принцесса с ее свитой отбыли в Тибет, посла продолжали удерживать в Китае. В поэме описываются и другие приключения тибетского сановника. Сначала император пожаловал ему гарем из сотни красавиц, пообещав направлять туда любую девушку или женщину, которая ему приглянется. Гар, раскусивший замысел государя, не захотел обеспечивать его отважными и смышлеными подданными, способными в будущем представлять угрозу для тибетцев. Ни одна из красавиц его гарема так и не стала матерью. Лонпо Гар страстно желал вырваться из золотой клетки, в которой оказался. С другой стороны, он затаил обиду на императора за то, что тот изводил его испытаниями и не держал своего слова. Тибетец жаждал отомстить. Молодой человек сказался больным. Не на шутку обеспокоенный император послал к нему лучших придворных врачей, но их лекарства не помогли. И тут в душу владыки закрались подозрения. Он приказал позвать еще более прославленного лекаря и поручил ему самолично убедиться, действительно ли Гар занемог. Тибетец, извещенный о предстоящем визите врача, спрятал под матрац тухлое мясо. Когда лекарь приблизился к его постели, он едва не задохнулся от зловония, якобы исходившего от мнимого больного, и доложил императору, что человек с таким запахом разложения, очевидно, уже не жилец. Затем Гар заперся в своей комнате. Когда к больному прислали еще одного эскулапа, чтобы проверить его пульс, он заявил, что позволит сделать это лишь на тибетский лад, то есть обвяжет свое запястье нитью*, просунет ее конец сквозь отверстие в стене, а врач должен остаться снаружи. Это условие было принято. Вместо того чтобы привязать нить к своему запястью, хитрец прикрепил ее к ножке цыпленка. Лекарь, державший другой конец, уловил слабые колебания птичьего пульса. «Больной совершенно истощен, — передал он императору, — сил у него не больше, чем у цыпленка». * Подобный обычай встречается в Тибете в некоторых мистических обрядах посвящения. Он призван выявить психические особенности испытуемого, но чаще используется ламами для передачи энергии людям или предметам, которых они собираются благословить или придать им силы. Тай-цзун становился все более и более удрученным и приказал спросить у Тара, не известны ли ему средства от этого недуга. «Я их знаю, — ответил он, — но я — тибетец и китайские снадобья не годятся для моего организма. Мне нужны лекарства вроде тех, что используют в моей стране». О каких же средствах он говорил? Мстительный тибетец потребовал, чтобы несколько больших сундуков, в которых хранят зерно, доверху наполнили пеплом от сожженных ценных шелковых тканей. Китайцы предали огню множество отрезов, но им так и не удалось заполнить емкости. Затем молодому человеку понадобились другие дорогостоящие предметы, которые также необходимо было уничтожить. После этого Гар заявил, что если бы угольщики превратили большое дерево в уголь таким образом, чтобы оно осталось цельным, то вода, пущенная по его стволу, стала бы действенным лекарством. Угольщики опустошили целые леса, но деревья, сжигаемые при положенной температуре, распадались на куски. Наконец, Гар сказал, что, раз ни одно из нужных ему средств невозможно достать, остается лишь взывать к милости богов. При этом он должен обратиться к божествам своего родного края и задобрить их так, как принято в Тибете. Император дал на это согласие. Молодой человек потребовал принести, ему дары для большого приношения: мясо, муку, соль, масло, спиртные напитки и множество другой снеди. Все это было предоставлено ему в изобилии. Тибетец отбыл вместе со слугами и вьючными животными в горы, расположенные в нескольких днях ходьбы от дворца императора, и добрался до одной из вершин. Воткнув в землю флажки, он сделал вид, что готовится к предстоящему ритуалу, а сам незаметно подсыпал своим спутникам в водку соль. Затем он созвал китайцев на угощение, и те не заставили себя упрашивать. Они много ели и еще больше пили. Соль, подмешанная в спиртное, усиливала их жажду; стараясь ее утолить, они осушали стакан за стаканом и вскоре все валялись на земле мертвецки пьяными. Улучив момент, Гар сбежал, прихватив с собой съестные припасы; он мчался галопом по дороге в Тибет, пока не догнал принцессу, не успевшую уехать далеко. Это очень длинная поэма, и Пумо Гьяза изведала на своем пути множество приключений. Я ограничусь пересказом одного происшествия, связанного с баранами, которых взяла с собой принцесса. В ту пору, как следует из поэмы, в Тибете не было домашних баранов, и Пумо Гьяза решила привезти туда этих полезных животных. Перед отъездом из Китая она взяла с собой трех баранов: черного, белого и красного. К несчастью, во время переправы через реку красный баран утонул. Поэтому сейчас жители Тибета могут ткать только черные и белые ткани из натуральной шерсти, но им приходится ее красить, чтобы получить красную материю; этого можно было бы избежать, если бы красный баран прибыл на место назначения целым и невредимым. Тибетцы верят в эту сказку и не задаются вопросом, каким образом три разноцветных животных неизвестного пола, лишенные пары той же породы, ухитрились бы произвести на свет потомство такой же масти. У большинства местных жителей плохо развит критический ум. Не будем судить их слишком строго, тем более что этот недостаток присущ и многим более образованным людям. Известно также (наверное, это исторический факт), что принцесса Вэньчэн привезла в Тибет изваяние Джово (принца), которому ныне поклоняются в главном храме Лхасы. Эта статуя считается изображением юного Сиддхартхи Гаутамы, до того как он вступил на духовный путь и стал Буддой. Перед ней день и ночь горят более тысячи масляных лампад и проходят толпы паломников из всех уголков Тибета, неустанно отбивающих поклоны. Я тоже когда-то была среди этих людей и храню память о забавных сценах, которые я наблюдала во время посещения храма*. Между тем тибетцы продолжали наращивать численность своей армии. В 648 году они приняли участие в китайском походе в Индию и захватили царство Магадха (современный Бихар)23, где за десять столетий до этого долгое время находился Будда, проповедовавший свое учение. В 663 году тибетцы разгромили племена монгольского происхождения, обитавшие на протяжении нескольких веков в окрестностях Куку- нора, и обосновались на их месте. Они живут там по сей день. Оттесненные на запад монголы по-прежнему населяют район Цайдама, но их количество неизвестно. Тибетцы приближались к зениту своей военной славы, легендарные эпизоды которой легли в основу героического цикла о Гесэре Лингском. В 670 году они захватили всю западную часть местности, входящей в состав нынешней провинции Синьцзян (бывшей Джунгарии). Города Хотан, Яркенд, Кашгар и Куча оказались в их власти. Император Гао- цзун24 решил отвоевать эти населенные пункты и направил туда свое войско. Тибетцы встретили китайцев, когда они двигались по травянистым плоскогорьям Кукунора, и разбили их. Несколько лет спустя, в 678 году, китайцы предприняли еще один поход, чтобы взять реванш после предыдущего поражения. Историки сообщают, что их армия насчитывала 200 тысяч человек. Тибетцы снова одержали победу. В 680 году тибетские завоевания приняли невиданный размах. Владения этого ныне незначительного народа простирались тогда от Гималаев до Алтая и от Памира до современной провинции Шаньси. За очередной победой тибетцев над китайцами в 689 году последовало их поражение в 700 году. Вследствие этого тибетцы были вынуждены в 702 году попросить о мире. Наступила передышка, но она была недолгой. Тибетцы оказались несгибаемыми бойцами. Потерпев поражение в 722 и 727 годах, они устремились в другом направлении и оккупировали район Наныпаня, откуда вскоре были изгнаны. В 729 году китайцы овладели тибетской * См.: Давид-Неэль А. Путешествие... крепостью, расположенной возле Синина, нынешней столицы провинции Цинхай. Тибетцы в очередной раз предложили заключить мир. Дабы скрепить это соглашение, император Сюань-цзун25 послал своим бывшим противникам коллекцию классических конфуцианских книг. Аналогичный подарок уже был преподнесен царю Сонцэнгампо по случаю его брака с принцессой Вэньчэн в 641 году. Как и прежде, тибетцы стремились к перемирию, чтобы отдохнуть и собраться с силами; они отнюдь не собирались пасовать перед китайцами. В 741 году тибетцы вновь захватили отвоеванную у них крепость. Несколько лет спустя они опять были разбиты возле большого Голубого озера (Кукунор), а в 749 году та же крепость в очередной раз перешла к китайцам. Тем не менее упорные тибетцы готовились к новому наступлению. В 763 году они объединились с другими племенами варваров, образовав полчище численностью более 200 тысяч человек. Эта орда спустилась вдоль поймы реки В эй и подошла к Чанъани (Сиань), столице империи. Император испугался и удрал. Его воины разбежались, не дожидаясь отъезда владыки. Тибетцы вместе со своими союзниками разграбили город и, прежде чем уйти, сожгли его. Вскоре племена, к которым примкнули тибетцы для этого похода, напали на своих однополчан и отняли у них богатую добычу, захваченную в Сиане. В дальнейшем история повторяется с однообразием, утомительным для читателя, не способного разделить воодушевление, обуревавшее обоих противников в пылу сражений. В данном обзоре мы рассказали лишь о происках воинственных тибетцев, так как в настоящее время именно они наряду с несколькими племенами лоло и горсткой монголов являются единственными обитателями некитайского происхождения провинций Цинхай и Сикан, о которых говорится в этой книге. Однако, как уже было сказано, в то время как китайцы воевали с тибетцами, их не оставляли в покое полчища других варваров, выходцев из Сибири, монгольских степей и приграничных районов Джунгарии: турок, гуннов, киргизов и прочих. Тибетцы никогда не были однородной нацией. В ту пору, когда Сонцэнгампо направил посольство в Китай (634 г.), уже существовало более ста различных тибетских племен. Все эти племена жили отнюдь не в мире, и китайцы не раз извлекали пользу из существующих между ними разногласий, натравливая их друг на друга. Многие варвары поочередно создавали недолговечные царства и княжества на западе Китая. В этой местности, между нынешними границами провинций Ганьсу и Шаньси, постоянно происходили ожесточенные схватки, и военачальники состязались в хитрости и коварстве. Тибетские племена, обитавшие в провинции Шаньси в излучине Хуанхэ, основали там царство Ся26. Тибетцы владели этими землями в VIII—XII веках и зарекомендовали себя неуживчивыми соседями. Военное могущество тибетцев пошло на убыль в конце УШ века. С тех пор они неоднократно терпели поражение от китайцев. Арабы вытеснили тибетцев с территории Памира, а китайцы изгнали их из Сычуани, которую они захватили в 801 году. Тем не менее двадцатью годами позже тибетцы все еще господствовали в Тариме. В 847 году они снова напали на Китаи и были отброшены, но через три года после этого поражения вторглись в Ганьсу, сметая все на своем пути. В XI веке происходили междоусобные стычки тибетских племен. В 1035 году обитатели царства Ся сражались в болотистой местности Ку- кунора (Цайдам переводится как «травянистая грязь») с уроженцами Центрального Тибета, признававшими власть правителя Лхасы. Лхасские подданные одержали победу, но побежденным достало сил обрушиться на племена гуннов, населявших окрестности Лобнора, и изгнать их оттуда. В 1040 году тибетцы заявляли о себе, совершая набеги на китайские земли, откуда они возвращались с трофеями. В следующем году варвары снова нагрянули в долину реки В эй, которую они опустошали уже не раз. В 1043 году, когда тибетцам Ся грозила опасность с другой стороны, они заключили мир с китайцами. Примерно в 1065 году китайцы решили разместить свою армию на северо-западной границе для защиты от тибетцев из Ся, нарушавших условия мирного договора. Они сосредоточили там войско численностью более 100 тысяч человек. Историки сообщают, что во избежание случаев дезертирства солдатам ставили клеймо. В 1918 году во время гражданской войны между северянами и южанами полководцы воюющих сторон, очевидно, предусмотрительно последовали примеру своих предшественников. Правда, их подчиненные просто-напросто пришивали к своим гимнастеркам белый хлопчатобумажный лоскут, на котором значилось название их части. Желая остаться неизвестным, солдат мог срезать эту нашивку перочинным ножом. Если он переходил на сторону неприятеля, ему достаточно было пришить на это место лоскут с другой надписью. Подобные случаи были нередкими. В наши дни опознавательные знаки из белой хлопчатобумажной ткани все еще красуются на мундирах многих китайских воинов. В 1082 году тибетцы из Ся атаковали укрепленный лагерь, возведенный по приказу китайского генерала Су Си на их границе. Они перекрыли водопровод, проведенный к лагерю, и приступили к осаде. Большинство осажденных умерли от жажды, а их командир был убит во время штурма, в результате которого тибетцы овладели крепостью. Нам известно, что в сражениях, происходивших рядом с лагерем, погибли 200 тысяч китайцев. В 1084 году тибетцы из Ся, становившиеся все более дерзкими, напали на Ланьчжоу, нынешнюю столицу Ганьсу, но императорские войска помешали им захватить город. В течение двух последующих столетий тибетское царство, расположенное в излучине Хуанхэ, постепенно приходило в упадок, а затем и вовсе исчезло. В 1209 году там установилось монгольское иго. В это время на арене многих сражений действовал Чингисхан (1162— 1227), самый удивительный из всех известных миру завоевателей. Он захватил все города Наныианя: Сучжоу, Ханьчжун, Лучжоу*. Затем Чингисхан обратил свои взоры на тибетцев Ся и уничтожил их. Как сообщают китайские историки, вся местность была усеяна человеческими останками. Эра больших войн на западной границе миновала, но это не значит, что там воцарился прочный мир. В 1377 году набеги тибетцев из Центрального Тибета на провинцию Сычуань стали вызывать у китайцев беспокойство. Они положили этому конец, и вскоре тибетцы, обитавшие на крайнем северо-западе Сычуани, изъявили покорность. Тем не менее в 1591 году говорится о новых набегах. Мы склонны полагать, что летописцы упоминают лишь о действительно серьезных конфликтах; незначительные стычки, очевидно, происходили на границах так же часто, как и в наши дни. В 1590 году пришла другая беда в виде монгольского нашествия. Захватчики явились со стороны Кукунора, где снова прочно обосновались их племена. В 1700 году упорные китайцы, оттесненные к землям «варваров», предприняли новые попытки проникновения на юго-запад и установили свою власть в местности Ньяронг, ныне входящей в состав провинции Сикан. В этих краях имеются запасы золотоносного песка, и получаемый из него металл славится превосходным качеством. Восемнадцатью годами позже китайские войска, продолжавшие свой поход, продвинулись в глубь тибетской территории, где были разгромлены. Однако вскоре китайцы взяли реванш. Их армия завоевала большую часть тибетской провинции Кам, прошла через область, населенную племенами повопа (жителями местности По)27 и торжественно вступила в Лхасу. У народа повопа не сохранилось никаких воспоминаний о китайском нашествии. Я убедилась в этом во время своего пешего странствия из Юньнани в Лхасу. Это касается почти всех давних исторических событий: тибетцы о них не ведают. Так, если им говорят о пребывании католических миссионеров в Лхасе в 1715—1740 годах, а также о посещении этого города в 1811 году англичанином Томасом Маннингом28 и в 1846 году французами Юком и Габе, они отвечают, что это сплетни, не подтвержденные реальными фактами, и что их сочинили иностранцы. Лишь в Центральном Тибете, жители которого были очевидцами британского похода 1904 года, кое-что известно, но большинство практически ничего об этом не знает; те же, кто это помнит или что-то слышал от стариков, совершенно превратно истолковали смысл данной экспедиции. Простолюдины по сей день верят, что англичане приходили поклониться далай-ламе, попросить у него благословения и подчиниться его воле. Вот что говорили мне простаки из Лхасы, когда я расспрашивала их об этом под видом нищей паломницы. Однако с тех пор взгляды тибетцев на сей счет существенно изменились из-за событий, происходивших в Индии. * См. сноску на с. 250. Жители лесистой местности По решительно уверяли меня, что ни один китаец и тем более ни один белый человек не ступал на их землю. Они были правы, по крайней мере, относительно европейцев, никогда не забредавших в эти края, до тех пор пока я там не оказалась. Можете себе представить, с каким ехидным удовольствием я выслушивала эти заявления. За победоносным вступлением китайцев в Лхасу отнюдь не последовало завоевание последними Тибета. Китайцы сделали тибетцев своими вассалами, но практической пользы от этого было немного. Приблизительно в 1729 году монголы, обитавшие в районе Кукуно- ра, напали на китайцев и потерпели поражение. Таким образом, китайцы вновь завладели этой территорией. Стоит напомнить, что уже в 88 году н. э. китайцы распространили свое влияние на этот регион и посадили в Цайдаме наместника. Однако их власть там, по-видимому, была непрочной и малоэффективной, каковой она остается по сей день. Несмотря на то, что дальнейшее противостояние китайцев и тибетцев в Центральном Тибете изобилует интересными фактами, я вынуждена умолчать о них, так как это выходит за рамки данного повествования. Мне придется пропустить большой промежуток времени и перейти к рассказу о современных сражениях на территории двух новых провинций: Цинхая и Сикана. Вслед за вводом в Лхасу британских войск (в августе 1904 г.) в Восточном Тибете начались волнения. Казалось, они были вызваны довольно ничтожным поводом, но истинная причина беспорядков заключалась в утрате китайского влияния вследствие победы англичан. Тибетцы стали относиться к своим бывшим сюзеренам с крайней неприязнью. Они корили китайцев за то, что те не защитили их от британских захватчиков. По всему Тибету ходили слухи, что китайские войска безучастно взирали на уничтожение Тибета и что амбань (китайский представитель в Лхасе) радушно принимал иностранных офицеров и пировал с ними. Тибетцы злопамятны. Через двадцать лет после вышеупомянутых событий мне приходилось слышать, как они сетовали на китайцев с такой же досадой, будто это произошло накануне. «Варвары» из Кама, потомки исов, никогда не проявляли особого расположения к своим соотечественникам из центральных провинций Уй и Цзана*, а также не любили китайцев. Их позиция напоминает мне суждение одного эльзасца, высказанное во время нашей беседы в Страсбурге: «Мы ненавидим немцев и не любим французов». В самом деле, обитатели Кама не терпят ничего, что смахивает на рабство. Итак, к концу 1904 года китайцы, стремившиеся упрочить свое положение в Батанге (Сикане), решили заселить эту местность. Не стоит забывать, что попытки колонизации, предпринятые еще за десять веков до новой эры, неизменно терпели крах из-за сопротивления туземцев. Провинция Уй со столицей Лхасой и провинция Цзан со столицей Шигацзе. Жители Батана не питали ни малейшей склонности к земледелию и не желали, чтобы иностранцы занимались в их крае сельским хозяйством, отнимая пастбища у скота. Они взбунтовались; между ними и китайскими солдатами, посланными в Батан для захвата территории, произошли столкновения. У китайцев было недостаточно сил, и они предпочли уйти. В 1905 году в том же районе возникли новые беспорядки. Китайцы потерпели поражение и, отступая, были перебиты. В тот же год во время восстания туземцев в долине Верхнего Меконга (провинция Юньнань) три французских католических миссионера, Сулье, Бурдоннек и Дюбернар, были убиты. Их предшественника Дюрана постигла в этих краях та же участь в 1865 году, а недавний преемник миссионеров Нюссбаум погиб в 1940 году насильственной смертью поблизости от Паме, на дороге, проходящей вдоль левого берега Меконга. Религиозные соображения почти не играли роли в этих убийствах. Их следует скорее отнести на счет злобы, вызванной попытками колонизации и захвата земель иностранцами. Неуемное рвение некоторых из них также было способно возбудить ярость примитивных и грубых кам- па. Дюран хвастался, что он разбивает статуи в буддийских храмах и делает из них полки для своей кухни. Миссионеры навлекли на себя ненависть здешних жителей в первую очередь потому, что они были крупными землевладельцами и вводили новшества, нарушающие местные обычаи. К тому же нравы туземцев нельзя было назвать кроткими. Другие совершенные здесь убийства объяснялись либо стремлением не допустить в эти края иностранцев, либо желанием отомстить им за вторжение. Некоторые просто разбойничали, обуреваемые жаждой наживы. Китайцы и тибетцы, подобно чужеземцам, не были застрахованы от грабежей. В 1911 году поблизости от Чанпа, на берегу Салуина, были убиты два немецких путешественника, Брунхубер и Шмидт. В феврале 1922 года доктор Шелтон, возглавлявший американскую протестантскую медицинскую миссию, погиб в палатке во время ночевки. Он неосторожно заявил о намерении отправиться в Лхасу, наивно полагая, подобно другим пришельцам, что он сможет заручиться там официальным разрешением тибетских властей. Однако он получил категорический отказ. Вероятно, миссионер смирился бы с этим, но местные дикари сочли, что надежнее прикончить чужака, дабы пресечь любые его попытки добиться своего. Разумеется, убитый был также ограблен. В 1939 году два норвежца, Олсен и Весгборг, подверглись нападению на севере Батанга, по дороге в Дерге. При этом их обстреляли, но, к счастью, не ранили; в конце концов бедняги выбрались из передряги целыми и невредимыми и вернулись домой, правда обобранными до нитки. В отличие от норвежцев французу Льотару не повезло: его убили в 1940 году, когда он ехал из Сикана в Цинхай. В 1905 году, во время волнений туземцев в долине Меконга и рядом с границей Батанга, неподалеку от Дацзяньлу, в Гартаре, где добывают золотоносный песок, произошел еще один конфликт. Тибетцы напали на китайцев-сгарателей и попытались прогнать их с россыпей. Это вылилось в столкновения, в которых китайцы оказались слабее и были вынуждены уйти. У префекта Дацзяньлу появился повод ввести туда войска. Поход, нисколько не походивший на прежние карательные экспедиции, продолжался две-три недели, а затем солдаты повернули обратно и принялись громить все на своем пути. Между тем китайцы предприняли еще одно наступление на Батанг и вошли туда после ряда мелких стычек в пути. Генерал Чжао Эрфэн следовал за войсками. Этому человеку суждено было стать в Восточном Китае своего рода легендарной личностью, героем. Неукротимые кампа признали его своим повелителем. Поначалу, еще не зная этого человека, они попытались преградить ему дорогу в Батанг. Не теряя времени на разговоры, комиссар Чжао приказал обезглавить двух туземных вождей и бросить в тюрьму двух мятежников. Не менее решительно действовал в Батанге генерал Ma29, оказавшийся там раньше Чжао. По его приказу также рубили головы и предали огню один ламаистский монастырь. Два таких влиятельных военачальника вряд ли могли договориться; между ними возникли разногласия. Генерал Ma ушел вместе с частью своего войска. Оставшийся в одиночестве Чжао продолжал свои зверства. Будучи опытным руководителем, он не преминул извлечь выгоду из ужаса, обуявшего туземцев, и обложил всю округу налогами. Отголоски событий, происходивших в Батанге, долетели до берегов Верхнего Меконга (провинция Юньнань). Взбунтовавшиеся племена, превратившиеся в шайки разбойников, разбежались. В этих краях мятеж не был направлен непосредственно против китайцев. Как уже было сказано, ненависть тибетцев распространялась главным образом на иностранцев, приобретавших их земли и расселявших на них новообращенных католиков. Напротив, в Батанге и в районе Чатин недовольство явно носило антикитайский характер. Ламы монастыря Санцилин отказывались признать китайских чиновников, и комиссар Чжао решил обуздать их с помощью нескольких частей. У лам было недостаточно сил, чтобы сразиться с противником на открытой местности, и они укрылись в монастыре. Ламы уже давно предвидели возможное нападение и приготовились к длительной осаде, сделав запасы провизии на несколько лет. Подчиненные Чжао были обеспечены хуже: у них быстро закончились провиант и боеприпасы. Многие солдаты, страдавшие от голода, взбунтовались и потребовали, чтобы их отпустили домой. Безжалостный генерал казнил зачинщиков мятежа. В конце концов, китайцы обнаружили водопровод, по которому вода поступала в Санцилин, и перекрыли его. Осажденные поняли, что им долго не продержаться, и направили гонцов в окрестные монастыри за помощью. Они надеялись, что посланцы сумеют пробраться туда тайком от китайцев, но те их заметили и задержали. Несколько дней спустя отряд переодетых китайцев явился к осажденным под видом людей, ожидавшихся в качестве подкрепления. Ламы, не подозревавшие о захвате своих гонцов, попались на эту уловку. Они открыли пришельцам ворота монастыря. Вслед за тем туда ворвались солдаты Чжао. Монастырь обыскали и всех найденных лам убили на месте. Настоятель покончил с собой. Перед уходом китайцы подожгли Санцилин. Осада продолжалась полгода. После этого генерал Чжао вернулся в Сычуань, а его солдаты разошлись кто куда. Чжао Эрфэн был не только военачальником. Он обладал и недюжинными способностями хозяйственника. Благодаря ему была проведена телеграфная связь между Дацзяньлу и Батангом. Кроме того, по его приказу прокладывали новые дороги и улучшали старые. Он не преминул также вспомнить о давних планах колонизации западных земель; военные гарнизоны, разбросанные по округе, должны были охранять поселенцев и ремесленников, набранных Чжао для заселения местности Кам. Это начинание, как и предыдущие попытки, потерпело крах. Наконец, не кто иной, как Чжао Эрфэн, предложил создать провинцию Сикан, получившую официальный статус лишь тридцатью годами позже, в 1939 году, в мою бытность в Дацзяньлу. Во времена Чжао Эрфэна в состав будущей провинции Сикан входили город Чамдо и местность Трайя. Кроме того, генерал расселил китайцев в Ньяронге. Такая попытка уже была предпринята в 1700 году, но она не увенчалась успехом, и Ньяронг снова стал практически независимым под слабым сюзеренитетом лхасских властей. Продолжавшиеся в течение нескольких лет раздоры между принцем Дерге и его братом также способствовали увеличению территории Сика- на. Невзирая на многократные вмешательства китайских властей, брат правителя продолжал донимать его, пытаясь свергнуть с престола. Принцу Дерге не удалось уладить этот конфликт мирным путем, и он отдал власть генералу Чжао, установившему там китайское правление. Этот союз оказался недолговечным. На протяжении двадцати лет в Дерге трижды менялись хозяева: власть переходила к людям из Лхасы и обратно. Сейчас эта территория является частью провинции Сикан. Однако современный Сикан отнюдь не расширился до размеров, грезившихся честолюбивому Чжао Эрфэну, который предполагал, что граница провинции будет перенесена в город Джамо, столицу Конгбу, расположенный сравнительно недалеко от Лхасы. Соперничество между военачальниками, безразлично или даже враждебно относившимся к достижениям соратников, помешало осуществлению плана Чжао, который мог бы воплотиться в жизнь при поддержке сильной национальной армии. В 1907 году борьба за соляные копи Иеркало, именуемого китайцами Иенчин, привела к новым сражениям в долине Верхнего Меконга*. Китайцы и тибетцы уже давно состязались за право обладания этой территорией. Решительное наступление китайских частей вынудило тибетцев уйти. Туземному населению пришлось покориться силе, но несколько месяцев спустя тибетцы воспряли духом и вновь стали заселять свои земли. История соляных копей, неразрывно связанная с историей этого участка тибетско-китайской границы, на этом не кончается. Китайцы то отвоевывали месторождение, то теряли его, до тех пор пока в 1932 году пограничная линия не переместилась вперед не в пользу китайцев и они окончательно лишились соляных копей. В начале 1942 года губернатору Сикана приписывали намерение отвоевать Иеркало. Лхасское правительство, обеспокоенное этими слухами, сосредоточило на границе войска, чтобы отразить грядущее нападение, но оно так и не последовало. Описывая историю соляных копей, мне пришлось пропустить другие, более важные события, не касающиеся непосредственно западных провинций Китая. В 1909 году Чжао Эрфэн предпринял поход на Лхасу, чтобы упрочить там китайские позиции. Итог экспедиции оказался плачевным: китайцы были наголову разбиты и изгнаны из Тибета. Свержение маньчжурской монархии30 и сопутствовавшая ему смута вызвали новые волнения на западной границе. Туземный принц Дацзяньлу объявил себя независимым. Пока он вербовал сторонников, разъезжая по округе, его брат был обезглавлен. Китайские солдаты местного гарнизона убили своего командира, не платившего им жалованье. Вскоре последовало возмездие: многие из бунтовщиков были казнены. В стороне отсюда, на западе, почти все отозванные китайские части покинули эти края, и тибетцы вновь взялись за оружие. Начались массовые убийства китайцев, солдат и колонистов; наместник Литанга также лишился жизни. Некоторое время спустя тибетцы приступили к осаде Батанга, но были разгромлены другими посланными против них войсками. Китайцы, в свою очередь, сожгли город Гарток и монастыри, расположенные в Тайе и Чамдо. Ожесточение противников нарастало. В 1912 году китайские части были направлены в районы, охваченные смутой, чтобы восстановить там порядок и возвратить китайских чинов¬ * Я употребляю название «Верхний Меконг», так как немногочисленные иностранцы, побывавшие в этих краях, именно так обозначают часть реки, значительно удаленную от устья, но это не значит, что верховье Меконга находится поблизости. Река берет начало на юге Цинхая. ников, изгнанных со своих постов тибетцами. Поход завершился отнюдь не блестяще. Как почти всегда в современной истории, силы, брошенные против варваров, оказались недостаточными. Там, где требовалась целая армия, действовали подразделения численностью 2000—3000 человек либо отряды, насчитывавшие лишь несколько сотен солдат. Военные мародерствовали повсюду, где пролегал их путь, и, как следует поживившись, думали только о том, как унести ноги, а не о том, чтобы сражаться до победного конца. Разброд в армии усиливался; китайские генералы — уроженцы разных провинций — враждовали между собой, вместо того чтобы воевать с тибетцами. Убийства и казни следовали одно за другим, усугубляя положение. В 1914 году генерал Ци сместил с поста военачальника Чэн Пусана, заместителя наместника Тингьянга, и даже пригрозил расстрелять его, хотя у того была хорошая репутация и местные жители его любили. Нависшая над Чэн Пусаном угроза побудила его принять срочные меры для спасения жизни. Генерал Ци вместе с семьей и теми, кто его поддерживал, был казнен по приказу Чэна. После этого полководец предпринял наступление на Дацзяньлу, собирая по дороге сторонников; он расположился в нескольких километрах от города, в летнем дворце князя Чжала. Расквартированные в Дацзяньлу части не оказали почти никакого сопротивления. Бой продолжался всего несколько часов, а затем солдаты Чэна вошли в город и, как водится, разграбили его. Между тем другие приверженцы Чэн Пусана мародерствовали в разных местах. В конечном счете, Чэн Пусан потерпел поражение; его схватили и отправили в кандалах в Кьятин, где он был казнен. Несколько сотен его солдат были обезглавлены либо расстреляны. Пока китайцы выясняли отношения, тибетцы сосредоточились по берегам Меконга. На сей раз речь шла не о племенах дикарей из Кама, а о регулярных лхасских частях, оснащенных европейским оружием. В 1918 году тибетские войска захватили Чамдо. Английский консул, находившийся в Дацзяньлу, поддерживал тибетцев. Он якобы собирался произвести смотр вступивших в Чамдо частей. К тому же шла Первая мировая война; китайцы приняли сторону союзных держав и обеспечивали их рабочей силой. Поддержка, оказываемая противникам, могла удивить китайцев. Однако многие жители Китая не подозревают о том, что творится в отдаленных уголках их необъятной родины; к тому же подавляющее большинство не разбирается в государственных делах да и, в сущности, не интересуется ими даже в наши дни, хотя сейчас намечается подъем национального самосознания. Благодаря вмешательству консула Тейшмана тибетская граница переместилась в глубь китайской территории. Короче говоря, Китай лишился всех земель, завоеванных Чжао Эрфэном десятью годами раньше. Способствовали ли тибетские победы 1918 года установлению мира? Ничего подобного. Тибетские племена продолжали воевать с китайцами в окрестностях Батанга и долине Верхнего Меконга. В 1932 году китайские власти поручили некоему тибетцу по имени Кэлсан Цэрин31, уроженцу Батанга, навести порядок в округе. Некоторые утверждают, что этому человеку не хватало сноровки для выполнения данной миссии и что он злоупотреблял своей властью. Настоятель большого монастыря лама Конг Кар, которого третировал китайский ставленник, обратился за помощью к лхасским войскам, размещавшимся на правом берегу Меконга. Они перебрались через реку, и под их натиском солдаты Кэлсана бежали. Лама, призвавший лхасские части, ничего не выиграл от их вмешательства. Тибетские власти присвоили ему почетное звание, маскировавшее подчиненное положение, на которое его обрекали, а затем присвоили соляные копи Иеркало, расположенные в местности, утраченной Кэлсаном. В связи с этим граница снова продвинулась вперед в ущерб китайским интересам. Я слышала различные версии этой истории из уст самого Кэлсана Цэрина, но одно не вызывает сомнений: в 1945 году тибетцы все еще владели соляными копями. Побывав в Пекине и Нанкине, Кэлсан удалился в Батанг, когда началось японское нашествие; он живет там по сей день и стал крупным землевладельцем. Несколько лет тому назад его жена Лю Мацин была направлена в Лхасу32 с дипломатической миссией. Вероятно, это единственная представительница своей страны, занимающая такую должность, хотя в феодальную эпоху тибетские принцессы управляли небольшими государствами, занимались политическими интригамиjh даже воевали. В тот же год, когда китайцев изгнали из Иеркало, они отвоевали область Дерге, с тех пор принадлежащую им. Это ненадежная собственность, как и близлежащие территории. Заявлений об аннексии и прихода китайских чиновников, формально облеченных властью, всегда было недостаточно, чтобы заставить местных жителей признать свое подчиненное положение, которое стремятся им навязать, и конфликтам по- прежнему не видно конца. Большинство из них происходят по банальным причинам и не представляют никакого интереса. И все же история, которую я собираюсь рассказать, отчасти заслуживает внимания из-за присущей ей романтической окраски. Цепь обстоятельств, лежащих в основе события, свидетельницей которого я была в 1940 году, восходит к почти тридцатилетней давности. В ту пору армия, посланная китайцами в Лхасу, чтобы упрочить там свои позиции, была разгромлена, в результате чего амбань, традиционный представитель Китая в Тибете, был вынужден покинуть страну. Однако это не значило, что жители Тибета единодушно одобряли разрыв с Китаем. Многие с сожалением наблюдали, как на смену многовековому ненавязчивому китайскому присутствию приходит британское влияние. Прокитайскую политику вел видный религиозный деятель, почти не уступающий своим высоким положением и титулом правителю Тибета далай-ламе — панчен-лама, Великий лама монастыря Ташилун- по, расположенного в Шигацзе; он возглавлял, по крайней мере, номинально, провинцию Цзан. Памятуя о том, что буддистское учение запрещает убивать, панчен-лама отказался собирать войска, чтобы дать отпор китайцам, и далай-лама никогда ему этого не простил*. После поражения китайцев далай-лама стал все более явно проявлять свою неприязнь, обложив панчен-ламу и знать Цзана непомерными налогами. Когда я гостила у матери панчен-ламы в Шигацзе в 1916 году, политические интриги уже испортили отношения между двумя Великими ламами. Примерно семь лет спустя панчен-лама получил настойчивое приглашение приехать в Лхасу, где для него построили дом. Хорошо это или плохо, но лама, заподозрив, что его жизнь под угрозой, бежал в Китай. Готовясь к побегу, панчен-лама заявил, что он желает уделить некоторое время медитации и собирается уединиться в своих покоях. Это очень распространенный в Тибете обычай, поэтому никто не удивился, что лама удаляется от общества. У личного врача панчен-ламы, который впоследствии стал моим соседом в Дацзяньлу, был загородный дом, окруженный лугами; он стоял на предполагаемом пути следования беглеца. Доктор отправился туда, и на следующий день под покровом темноты панчен-лама вместе с шестью приближенными выбрался из своего дворца. Они без остановок добрались до жилища врача, наскоро перекусили и сменили лошадей, после чего двинулись в путь по степным просторам; присоединившийся к ним лекарь отправился с ними. Несколько дней спустя отряд, насчитывавший сотню солдат из провинции Цзан, стал сопровождать панчен-ламу с его свитой, чтобы защитить их в случае нападения, но такового не последовало. Прошло немало времени, прежде чем исчезновение панчен-ламы было обнаружено; когда лхасские власти отправили за ним в погоню военных, он был уже далеко и почти добрался до китайской границы. Таковы реальные события, о которых мне поведал кое-кто из принимавших участие в побеге ламы. Однако тибетцы, страстные любители всяких чудес, вообразили, что их почтенный лама спасся необычным образом. Они утверждали, что он создал своего двойника, похожего на него как две капли воды. Этого фантома видели во дворце в Шигацзе, и он вел себя точно так же, как лама. Когда беглец прибыл в Китай и оказался в безопасности, призрачная форма исчезла. * Для того, чтобы дальнейшее было ясно, мне приходится вновь повторять то, о чем я уже рассказывала в кн.: Давид-Неэлъ А. Путешествие... В ту пору* я находилась в Тибете на пути в Лхасу, неподалеку от округа Конбу, и до меня дошли неясные слухи о том, что панчен-лама покинул Тибет. Однако люди из Цзана, которых я вскоре повстречала, заверили меня, что это сущий вздор, так как жители Шигацзе по-прежнему видят ламу. На самом деле они видели «двойника» или скорее всего одного из друзей великого ламы, игравшего его роль. Китайские власти встретили знатного беглеца с распростертыми объятиями. Они решили, что человек, которого тибетцы почитают даже больше, чем далай-ламу, может помочь им восстановить былое влияние в Тибете. В этом был здравый смысл, но китайцам не хватило ловкости, и они не сумели согласовать свои действия. Повторим еще раз: китайцы не знают ни Тибета, ни психологию его народа; они даже никогда и не пытались в этом разобраться. Сие весьма прискорбно для китайцев, ибо это неведение ставит их в крайне невыгодное положение. Панчен-лама находился в ссылке около пятнадцати лет. В течение этого времени китайские власти принимали его с помпой, а также содержали целую армию его приближенных, постепенно стекавшихся в Тибет к своему покровителю. В южной части Пекина, некогда являвшейся территорией Запретного города, где обитал император, изгнаннику выделили для проживания резиденцию с огромным парком. Здесь находится множество строений и больших озёр. Великий лама совершал прогулки в портшезе на фоне сказочных декораций либо ездил в город в роскошном золотистом лимузине. Вернувшись обратно, он слушал концерт своего домашнего оркестра, все духовые инструменты которого были сделаны из серебра. Однако праздная жизнь тяготила панчен-ламу. Человек, показавшийся мне в Шигацзе мирным ученым, превратился в честолюбивого политика. Он задумал — возможно, ему это подсказали — отвоевать провинцию Цзан силой и стать не просто ее формальным главой, как прежде, а полновластным правителем, абсолютно независимым от лхасского правительства. Было образовано нечто вроде «правительства панчен-ламы в изгнании», представительства которого появились во многих китайских городах. Одни из них располагались в просторных зданиях, другие ютились в убогих каморках. Несколько помещений было приобретено на средства панчен-ламы, но большая их часть была подарена богатыми верующими или предоставлена китайскими властями. Эти организации выполняли сложные и подчас непонятные функции в сугубо восточном духе; зачастую их возглавляли люди из числа бывших придворных Великого ламы, последовавшие за ним в ссылку. Все начальники этих контор, владевшие немалыми ценностями (благодаря щедрости монгольских верующих и китайских властей деньги текли к ним рекой), занима- В 1923 г. лись торговлей — ни один тибетец не способен от этого удержаться: подразумевалось, что полученная прибыль будет вноситься в казну ламы. Собранные средства должны были пойти на закупку оружия и боеприпасов; их надлежало сосредоточить на различных участках тибетской границы и раздать частям, которым предстояло прокладывать панчен- ламе обратный путь и обеспечивать ему безопасность. Стоит ли говорить, что по укоренившейся в Азии традиции львиная доля вырученных денег оказалась не в казне ламы, а осела в карманах распоряжавшихся ими чиновников? Семнадцатого декабря 1933 года умер далай-лама. Поговаривали, что с некоторых пор он был болен, но приближенные умалчивали о состоянии его здоровья. По другим слухам, далай-ламу якобы отравил главный штатный колдун, дававший ему какое-то снадобье. Как бы то ни было, тибетские правящие круги пришли в смятение. Некоторых сановников посадили в тюрьму, других подвергли пыткам, а одному из фаворитов покойного выкололи глаза. Этот человек учился в Англии; должно быть, он горько сожалел, что не остался там, хотя, безусловно, ему бы этого не позволили. Казалось, настал благоприятный момент для успешного осуществления плана панчен-ламы. Почитание, с которым тибетцы относятся к своим более чем святым для них ламам, теперь могло быть сосредоточено на одном панчен-ламе. Регенту и его министрам, вероятно, было очень трудно обуздать исступленный восторг, с которым тибетцы встретили бы возвращение своего «драгоценного заступника», способного даровать их полям плодородие, стадам — постоянный прирост, а народу — всеобщее благоденствие. Почему же панчен-лама и его сторонники выжидали несколько лет, не предпринимая решительного шага?.. Только после 1936 года приближенные ламы всерьез задумались о его возвращении на Родину. Все верили в несомненный успех и рассчитывали на поддержку китайских частей, которые вместе с несколькими тысячами солдат ламы могли бы подавить любое сопротивление. К несчастью для тибетцев, пока они медлили, произошли важные события. Японская интервенция в июле 1937 года вынудила китайцев бросить все свои силы против захватчиков и отвлекла их внимание от Тибета. Когда панчен-лама собрался в путь, ему выделили лишь усиленную охрану33, а не целую армию, как он надеялся. Несмотря на то, что количество военных, сопровождавших ламу, было незначительным, тибетские власти запретили им доступ в Тибет. Ламу известили о том, что его примут с глубочайшим почтением и не станут чинить препятствий для его возвращения в провинцию Цзан, но китайские войска не должны были входить на тибетскую территорию. Несколько раньше обоз с оружием и боеприпасами, неразумно переправленный окружением панчен-ламы через границу в направлении Цзана, был задержан по приказу лхасских властей. Мне рассказывали, что панчен-лама уже готов был расстаться со своим китайским эскортом, но те этого не допустили. Поэтому он остановился в Джекундо34, на крайнем юге провинции Цинхай, где находится китайский форпост, и поселился в живописном монастыре, возвышавшемся над городом. Я могу себе представить, как панчен-лама ждал там невесть чего, с тоской глядя из окна на дорогу, ведущую в центр Тибета, подобно тому как я часами смотрела на нее в бытность в Джекундо, горя желанием отправиться в Лхасу. Однако панчен-ламе повезло меньше, чем мне: ему не суждено было больше увидеть Лхасу и свой дворец в Шигацзе. Он скончался в Джекундо в ноябре 1937 года35. После того как полчище тибетских изгнанников лишилось своего покровителя, оно вряд ли могло представлять политический интерес для Китая. Тем не менее китайские лидеры, очевидно, предусмотрительно решили заглянуть в будущее. Панчен-лама почил для всех, но только не для тибетцев, ибо, подобно далай-ламе и другим тулку менее высокого разряда, панчен не уллирает. Покидая одно тело, он вселяется в другое. Считается, что он перевоплощается в ребенка, и этот ребенок, пользующийся всеми привилегиями своего предшественника, вызывает у жителей Тибета такое же воодушевление. Если искусно направлять тулку, то он способен стать для китайцев таким же ценным орудием, как покойный, а возможно, даже более полезным, ибо из-за своего юного возраста лама долго еще не занимается делами и многое замышляется за его спиной. Возможно, китайцы рассуждали подобным образом, а может быть, руководствовались и иными соображениями. Так или иначе, они продолжали оказывать сторонникам покойного денежную помощь. Тело панчен-ламы было доставлено из Джекундо в Канцзе36, город в провинции Сикан, расположенный в китайской глубинке на большом расстоянии от границы. Там оно покоилось в сидячем положении, со скрещенными в позе медитации ногами, в ящике, заполненном солью*. Этот способ высушивания плоти используется при изготовлении мумий; таким образом нередко обрабатывают тела высокопоставленных религиозных деятелей. Соль, поглощающую жидкость из разлагающихся тканей, заменяют, как только она становится влажной; ее продают верующим за большие деньги — они употребляют эту соль как лекарство, в частности, для наружного применения. Среди тибетцев, разбросанных по различным представительствам, начались разногласия. Важных персон обвинили в присвоении почти всех средств, выделяемых китайским правительством, в результате чего простые служащие вроде секретарей, чиновников, солдат, прислуги и радистов (у ламы была домашняя радиостанция с передатчиком и приемником) влачили жалкое существование. Большая часть этой беспокой¬ * См. гл. VII этой книги, где подробно излагаются обстоятельства «перевоплощения» панчен-ламы в Канцзе. ной оравы была отослана в Канцзе, где тело Господина восседало в соляной ванне в окружении сотен негасимых масляных лампад; по утрам и вечерам оркестр покойного, как прежде, услаждал его слух игрой на серебряных инструментах. Видные представители бывшего двора панчен-ламы обосновались в Дацзяньлу либо часто бывали в этом городе; таким образом я возобновила знакомство с некоторыми из тех, кого раньше встречала в Шигацзе; беседуя с этими людьми, я убеждалась, что в организации, громко именовавшейся «правительством панчен-ламы», царит все возрастающий разброд. Новый панчен мог бы вдохнуть жизнь в это умирающее «правительство» и поддержать его престиж. Некий буддийский сановник, жизнерадостный и скептичный, как и большинство высокопоставленных религиозных деятелей, посоветовал начальникам «отделов» срочно отыскать преемника усопшего. Любой маленький мальчик мог сгодиться на эту роль; достаточно было, как водится, чтобы его родители были бедняками из низших слоев общества, готовыми довольствоваться выплачиваемой им крупной рентой и держаться в стороне, не вмешиваясь в планы окружения их сына. Не составляло никакого труда снабдить юного избранника «приметами», доказывающими, что он является панчен-ламой, вернувшимся в наш мир. Почему тибетцы не сразу последовали этому дельному совету? Возможно, виной тому было соперничество между членами «правительства»: каждый из них претендовал на то, что именно он отыскал своего перевоплотившегося господина. Именно в этот неудачный момент, когда вокруг кипели страсти и царило смятение, несколько сановников покойного ламы впутали его тибетских солдат в безрассудную авантюру. В ту пору в Канцзе жила женщина по имени Дечен Ванмо, которая вела свое происхождение от самого Чингисхана и была наследницей гьял- по (правящего монарха), которого она сменила на троне. Хотя китайцы лишили правительницу большей части ее ценностей и власти, она еще обладала некоторыми полномочиями в округе Канцзе и жила во дворце-крепости, стоявшем в долине за пределами города. Поначалу Дечен Ванмо правила под присмотром своего дяди, еще в ранней юности выдавшего ее замуж за владыку Дерге37. Вскоре после свадьбы мужу пришлось отправиться в Лхасу по делам. Он пробыл там больше года. Вероятно, его супруга не выносила одиночества; когда владыка возвращался домой, он узнал, подъезжая к Дерге, что жена нашла ему замену в лице монаха низшего ранга, от которого она ждала ребенка. Тибетцы не склонны драматизировать подобные происшествия; муж Дечен Ванмо предпочел отправиться в свои небольшие владения и не возвращаться в Канцзе — он так и не встретился с неверной женой. Бывший монах [трапа), возведенный в ранг супруга государыни*, быстро навлек на себя народную ненависть своими властными замашками и был убит. Положение вдовы не устраивало любвеобильную Дечен Ванмо; она обратила внимание на одного тибетца из знатной семьи и решила взять его в мужья. Этот выбор понравился ее подданным, но по политическим мотивам пришелся не по нраву китайскому губернатору Сикана, от которого она зависела. Он запретил Дечен Ванмо выходить замуж. Между тем приближенных покойного панчен-ламы заподозрили в стремлении образовать полунезависимое государство вместо провинции Цзан, лишившейся своего правителя. Это государство должно было стать вотчиной будущих панчен-лам, переданной им в собственность пожизненно. Планировалось, что в его состав будут входить часть Сикана с тибетским населением, высокогорные области Цинхая и, возможно, некоторые земли в окрестностях Дерге. Впоследствии к ним можно было бы присоединить провинцию Цзан, которую члены «правительства в изгнании» собирались снова прибрать к рукам**. Панчен-ламы занимают слишком высокое положение, чтобы обращать внимание на бытовые вопросы. Поэтому фактическое управление страной предполагалось доверить Дечен Ванмо с супругом; после смерти царственной четы на престол должны были взойти их потомки. Губернатор Сикана решил, что этот план представляет угрозу для китайской власти, которую он был призван укреплять в западной приграничной области. Таким образом, несмотря на неоднократные просьбы, с которыми к нему обращались, он упорно отказывался дать согласие на брак Дечен Ванмо с одним из представителей местной знати. Переговоры по этому поводу тянулись бесконечно. Без объяснения причин Дечен Ванмо лишили ее последних привилегий, а затем выселили из дворца в Канцзе. Вскоре приближенные покойного ламы решили взяться за оружие, дабы силой претворить свой план в жизнь. Губернатор Сикана принял вызов и послал войска штурмовать горные перевалы в районе Дацзяньлу. Это происходило в начале 1940 года. Горные перевалы, расположенные на высоте 4000 метров над уровнем моря, были покрыты толстым слоем снега. Слишком легко одетые китайские солдаты проходили строем мимо моей хижины, поджимая босые ноги в соломенных сандалиях. «Мы идем убивать дикарей!» — кричали мне некоторые фанфароны. Многие из них не успели никого убить: они гибли от переохлаждения в * Он принадлежал к одной из неореформистских сект («красные колпаки»), разрешающей служителям культа вступать в брак. ** Если сравнить по карте местонахождение Шигацзе, расположенного на юге Тибета, с Канцзе, находящимся в Сикане, и Цинхаем, то идея объединения столь удаленных друг от друга районов может показаться абсурдной. Однако провинция Цзан тянется далеко на запад от Шигацзе, и ее граница с этой стороны неясно обозначена. Она, можно сказать, примыкает на северо-западе к столь же неясной границе Цинхая, который граничит с Сиканом. студеные ночи; тибетцы перебили множество китайцев и потеряли еще большее количество солдат. Случаи предательства наносили урон приближенным покойного панчен-ламы. Ряд племен, обещавших им поддержку, не сдвинулись с места. Настоятель одного из монастырей Батанга выдал китайцам посланцев, направленных к нему с просьбой приказать своим вассалам перейти на сторону повстанцев. Беды следовали одна за другой. Осажденные, укрывшиеся в бывшем замке Дечен Ванмо, были вынуждены сдаться из-за нехватки воды. Китайские и тибетские солдаты мародерствовали с одинаковым усердием. Китайцы, затаившиеся вместе со своими трофеями на одном из верхних этажей монастырского храма, сгорели там заживо, а вся их добыча обратилась в прах. И тут мы снова сталкиваемся с «чудом», ибо чудес в этой злополучной истории предостаточно. Ночью на первом этаже храма вспыхнул пожар, хотя там не было ни души, все двери были заперты на замок и вокруг расставлены часовые. Огонь с поразительной скоростью добрался до верхней части здания, где находились китайцы, и они оказались отрезанными от выхода. Учитывая, что никто не мог незаметно пробраться в храм и поджечь его, тибетцы пришли к выводу, что это дело рук ангела-хранителя собственности панчен-ламы, таким образом покаравшего грабителей-свято- татцев. Не стоит гадать, почему ангел-хранитель позволил злоумышленникам совершить преступление — подобный вопрос под стать лишь закоренелому безбожнику, а последователи любой религии одинаково простодушно верят в чудеса. После этого несколько высокопоставленных чиновников отправились в Канцзе по поручению китайских властей. Я видела, как они проезжали в паланкинах с покрывалами из желтого атласа той же дорогой, по которой следовали к заснеженным перевалам вереницы босоногих солдат в соломенных сандалиях. Тибетцы, овладевшие Канцзе, рассказывали, что уполномоченные властей просили их уйти из города, обещая уладить проблему. Какую такую проблему?.. Сие не уточнялось, и тибетцы утверждали, что они стали жертвой коварной интриги. Приближенные панчен-ламы, захваченные врасплох внезапным появлением китайских войск и оставленные теми, кто обещал им поддержку, обратились в бегство. Вошедшие в город китайцы конфисковали казну ламы, большая часть которой хранилась в Канцзе. Они также присвоили оружие и боеприпасы, собранные тибетцами, а заодно и их имущество. Большинство этих людей стремилось к одному: восстановить власть панчен-ламы в Цзане; они не подозревали о плане создания независимого государства-вотчины панчен-лам. Этот план составлялся и обсуждался только верхушкой «правительства в изгнании». Что касается рядовых жителей провинции Цзан, они восприняли эту безрассудную авантюру как повод вдоволь подраться и пограбить, попутно отвоевывая полномочия туземной царицы Дечен Ванмо, дабы показать китайцам, что тибетцы не собираются сдавать своих позиций. Дечен Ванмо не стала дожидаться, когда ее арестуют и отправят в кандалах в Дацзяньлу, и сбежала в Цинхай. В эпоху тогдашней раздробленности страны это было равносильно бегству за границу. Однако впоследствии она укрылась в Лхасе. В то время как в Канцзе велись переговоры и продолжалась бойня, несколько видных деятелей «правительства в изгнании», оставшихся в Дацзяньлу, были посажены под домашний арест, и у их дверей расставлены часовые, преграждавшие вход посетителям. Большая часть их собственности: недвижимость, деньги, оружие, лошади, скот и т. п. — была конфискована. Между тем высушенное, насыщенное солью тело панчен-ламы упаковали в кожаный мешок, взвалили, как обычный тюк, на спину мула и таким зловеще-комичным манером доставили в Джекундо, где лама скончался тремя годами раньше. После этого мумию необычайно торжественно перевезли в роскошный мавзолей, возведенный, как и гробница его предшественников, на территории большого монастыря Ташилунпо в окрестностях Шигацзе. «Правительство в изгнании» потерпело полный крах и перестало существовать. Тибетцы утверждают, что такой конец предвещал ряд неблагоприятных примет. Например, вороны разорвали в клочья флаг панчен- ламы, развевавшийся над его «представительством» в Дацзяньлу. От политического движения, зародившегося в 1923 году после бегства панчен-ламы и блестяще проявившего себя в Китае, не осталось ничего, кроме горстки несчастных тибетцев, упрекавших друг друга в попытке осуществления бредового плана, погубившего многих соратников их господина. Когда останки ламы были отправлены в Тибет, многие его приближенные воспользовались случаем, чтобы вернуться на родину в числе участников траурной процессии. Те же, кто помогал панчен-ламе бежать и особенно запятнал себя в глазах лхасских властей, предусмотрительно остались в Китае. Эти люди благоразумно не принимали участия в событиях в Канцзе, и кое-кто из них получил должности в китайском министерстве по делам Монголии и Тибета. Однако история взаимоотношений панчен-ламы с китайским правительством на этом не кончается. Как уже было сказано, панчен-ламы не умирают. В дальнейшем* мы станем свидетелями перипетий, сопутствовавших поискам нового «воплощения» покойного. Давайте оставим Сикан, где после безрассудной авантюры сторонников панчен-ламы не происходило ничего, достойного внимания, и обратим свои взоры на другой участок китайско-тибетской границы. См. гл. VTI. Район Кукунора, вплоть до ХУШ века служивший ареной ожесточенных сражений и долгое время занимавший важное место в китайских летописях, стал упоминаться все реже. Собиравшиеся там для нападения на Китай полчища варваров исчезли, а их немногочисленные потомки были оттеснены на запад. Туземное население существенно сократилось и ныне не проявляет воинственных намерений, наблюдавшихся у кампа на протяжении последних тридцати лет. Следует упомянуть лишь о нескольких карательных походах, предпринятых после 1918 года против разбушевавшихся племен нголоков (один из них был очень серьезным), да о двух тибетских мятежах в области Амдо. Кроме того, временами вспыхивали восстания мусульман, но они происходили в провинции Ганьсу и, стало быть, выходят за рамки данного повествования. Толчком к первому мятежу тибетцев Амдо послужили раздоры между обитателями монастыря Лабран. Я подробно описывала эти события в другой книге* и поэтому ограничусь перечислением основных фактов. Китайский генерал-мусульманин38, уполномоченный по охране границы**, приказал ламам восстановить в должности некоего интенданта по имени Цзюндю, которого они изгнали, и вернуть ему присвоенное ими имущество. Монастырские власти ответили на это отказом, выраженным в обидной форме. Генерал Ma39, дядя нынешнего губернатора Цинхая, направил в Лабран40 военный отряд, чтобы обуздать бунтовщиков. Крестьяне — прихожане монастыря заманили солдат в ловушку и перебили их. Мне рассказывали, что свирепые туземцы порой вспарывали китайцам животы и вкладывали туда раскаленные камни. Возмездие не заставило себя ждать. В Лабран были спешно направлены мусульманские части с приказом беспощадно покарать бунтовщиков. Тибетцы отчаянно сопротивлялись, но были разгромлены. Накануне захвата Лабрана повстанцы ушли в горы. Это происходило в разгар зимы. Около двух тысяч беглецов замерзли или умерли от голода, блуждая среди безлюдных высокогорий. Ламы из Лабрана, призывавшие мирян встать на их защиту с оружием в руках, не принимали участия в боевых действиях. Это спасло им жизнь, но дворец наиболее запятнавшего себя священника сожгли, и монастырю пришлось заплатить крупный штраф. Несмотря на поражение жителей Лабрана, в близлежащих районах продолжались стычки. Центром сопротивления стал Амдо. После того как большинство крестьян были уничтожены, воевавшие вместе с ними монахи Амдо * См.: David-Neel A. Au Pays... ** С тех пор была образована провинция Цинхай, и уполномоченный по охране границы стал губернатором Цинхая. Синин, город, где находилась его резиденция, а также располагалась администрация Ганьсу, стал столицей Цинхая. укрылись в главном храме своего монастыря и продолжали оттуда отстреливаться. Осаждавшие их солдаты подожгли храм; когда у монахов не осталось возможности ни обороняться, ни бежать, они стали петь религиозные гимны и бросаться в огонь с верхних этажей. Говорили, что, когда начался пожар, монахи поспешно соорудили вокруг своего настоятеля заслон из томов священных книг и буддистских картин, изображавших богов-хранителей. Этот щит должен был воспрепятствовать пламени добраться до ламы. Можно как угодно относиться к этой странной истории, но доподлинно известно одно: в то время как монахи гибли в огне, настоятелю удалось выбраться из дымящихся развалин, еще окруженных солдатами, целым и невредимым. Он укрылся среди нголоков, где позже я с ним познакомилась. В течение нескольких лет в Цинхае все как будто было спокойно, а затем там снова обострились местные конфликты, переросшие в мятеж. Усмирить бунтовщиков вновь было поручено мусульманским войскам. Восстание подавили еще более жестоко, чем в прошлый раз; зверские методы усмирения напоминали былые времена. Меня тогда в Цинхае не было. Местные жители рассказывали, что в Лабране висели жуткие гирлянды из отрубленных голов и там ели человеческое мясо. Когда были определены границы провинции Цинхай, монастырь Лабран с прилегающей территорией вошел в ее состав. Раньше эта местность, населенная тибетцами, относилась к юрисдикции уполномоченного по охране границы, в то же время исполнявшего обязанности амба- ня — китайского поверенного в Тибете. Административное размежевание никак не отразилось на положении тибетцев; их начальником вместо амбаня по-прежнему оставался генерал Ma, отныне именовавшийся губернатором Цинхая. Между тем в результате двух походов на Лабран и ряда других инцидентов, жители Амдо и мусульмане столь люто возненавидели друг друга, что, казалось, нельзя было рассчитывать на справедливое урегулирование правовых взаимоотношений. Поэтому китайские власти решили, что Лабран должен войти в состав провинции Ганьсу и подчиняться непосредственно ее губернатору, призванному улаживать все спорные вопросы. В промежутке между карательными экспедициями в Амдо состоялся поход против нголоков Кукунора. Этот народ наряду с племенами пово- па из Центрального Тибета пользуется громкой и явно заслуженной репутацией дерзких разбойников. Кочевья нголоков разбросаны от окрестностей озер Оринг и Нго- ринг* и истоков Хуанхэ до горы Амне Мачен, обители божества, которому они поклоняются, и территории, прилегающей к границе Сикана. * Эти монгольские названия обычно фигурируют на картах. Тибетцы называют их Цо [озеро) Къяра и Цо Нора41. Разбойники-нголоки настолько распоясались, что купцы уже не отваживались следовать через Кукунор со своими караванами на пути из Китая в Лхасу. Хотя нголоки по-своему очень набожны и подают щедрую милостыню ламам и паломникам, забредающим в их стойбища в поисках пищи, в то же время они бесцеремонно присваивали вещи богатых буддийских сановников, оказавшихся в их краях. Случалось, они даже грабили обозы, перевозившие товары, принадлежащие далай-ламе. Генерала-мусульманина, возглавлявшего провинцию, явно не волновало непочтительное отношение нголоков к собственности далай-ламы, но он старался, насколько это возможно, обеспечить безопасность китайских торговцев и их товаров. Понадобилось два года, прежде чем генерал сумел проложить в безлюдной местности дорогу, по которой могли передвигаться повозки с провизией и боеприпасами. Кое-где вдоль дороги стояли незатейливые будки для часовых. В этих краях возникло несколько хуторских хозяйств, в которых начали обрабатывать землю и сеять ячмень, на высоте 3500 метров, — впрочем, это не единственный случай в Тибете. На фермах разводили скот и даже домашнюю птицу. Я наблюдала это после окончания боевых действий. Таким образом, проблема снабжения войск продовольствием была в основном решена; солдаты должны были забирать у крестьян излишки. Поход напоминал завоевания Чингисхана, но в меньшем масштабе. Я проезжала здесь после разгрома нголоков; их стойбища превратились в груды пепла. Один из солдат, принимавших участие в карательной экспедиции, сказал мне: «Мы убивали все, что двигалось: молодых людей и стариков, мужчин и женщин, даже собак. Скот уводили как добычу». Этот человек спас маленькую девочку, которую нашел возле сожженной юрты, среди трупов родных; посадив сироту впереди себя на лошадь и привязав ее к седлу, словно тюк, он двинулся в путь. Когда он мне об этом рассказывал, девочка жила вместе с ним и его женой. «У меня есть семилетний сын, — говорил солдат, — когда он вырастет, я поженю их». В течение долгого времени нголоками правила местная царица. Подданные считали ее воплощением богини. Преемственность власти обеспечивалась следующим образом: царица вступала в брак, и у нее неизменно рождался один ребенок: девочка. Дочь наследовала трон после матери, выходила замуж, производила на свет девочку, и это продолжалось из поколения в поколение. Говорили, что во время карательной экспедиции китайские мусульмане взяли царицу в плен; они привязали ее к плоту и пустили его по бурному течению Хуанхэ. Правда ли это? Погибла ли царица? По этому поводу ходили разноречивые слухи. Мне известно только, что английский генерал Джордж Перейра, побывав в Лхасе, отправился в Бирму, а затем вернулся в провинцию Юньнань и заявил, что собирается к нголокам для переговоров с их царицей. Вероятно, это была дочь утонувшей правительницы. Генералу не удалось осуществить свой план (или выполнить миссию): он заболел, будучи в окрестностях Канцзе (провинция Сикан) и умер в этом городе. Его тело было доставлено в Дацзяньлу и похоронено на убогом католическом кладбище, притулившемся на склоне горы у дороги, ведущей к горячим источникам. Могила бывшего властелина теперь сильно запущена. Хотя нголоки были окончательно разбиты, они не думали сдаваться, и в дальнейшем их бесчинства повлекли за собой новые карательные походы. В настоящее время, как и прежде, не только тибетцы сеют смуту на западе Китая. Сравнительно недавно непонятные волнения происходили в отдаленной провинции Синьцзян (бывшей Джунгарии)42, где китайское правительство старается поддерживать видимость власти. Эта провинция, непосредственно связанная автодорогами с Туркестаном и Сибирью, издавна находится под сильным русским влиянием. Во время китайско-японской войны китайские войска были введены в Тивафу (Урумчи), столицу провинции, а также в другие населенные пункты. Было официально заявлено, что они должны дать отпор русским, вторгшимся на китайскую территорию, но ходили слухи, что отборные полки китайской армии были отозваны с фронтов и направлены в эту глушь, чтобы сохранить их для грядущего наступления на коммунистов Яньани43 по окончании войны с Японией44. Последующие события подтвердили эти догадки. Русские, обитавшие в Синьцзяне45, были высланы из провинции, но через некоторое время вернулись туда в большом количестве. Различные племена туземцев опять вернулись к своей исконно враждебной позиции. Здесь часто происходят стычки, и трудно описать положение, сложившееся на дальнем западе Китая, так как ситуация постоянно меняется, как меняется от малейших толчков картинка в калейдоскопе. Чтобы составить представление о будущем положении обширных областей на крайнем западе Китая, включая Тибет, надо подождать, пока великие державы придут к согласию — если это вообще возможно — и поделят сферы влияния в Китае и в Азии. Мы можем только предположить, что, какое бы место ни отводили Китаю среди других народов, какое бы место он сам себе ни обеспечил и какие бы политические перемены ни происходили на его бескрайней территории, все это крайне медленно будет отражаться на жизни подавляющего большинства гигантского населения Китая. Что касается полудиких западных племен, туземцев приграничных областей и пастухов, обитающих в горной местности, можно не сомневаться, что их мышление еще долго будет оставаться на прежнем уровне.