ПОД ГРОЗОВЫМИ ТУЧАМИ . НА ДИКОМ ЗАПАДЕ ОГРОМНОГО КИТАЯ

327 ное, но очень тяжелое занятие. Каждая женщина переносит груз, нередко равный по весу поклаже яка. Разумеется, носильщицы не передвигаются на большие расстояния и часто отдыхают в пути, но за день они совершают с десяток или больше переходов и, стало быть, преодолевают внушительное расстояние. Многие из работниц удивительно красивы и кокетливо себя украшают. Они носят достаточно много драгоценностей: тяжелые серебряные браслеты, четки, усыпанные бирюзой или кораллами и подвешенные к бусам, а их пальцы унизаны кольцами. Веселые, смелые и выносливые тибетки трещат без умолку, смеясь и обмениваясь шутками. Они пышут здоровьем и силой, являя собой контраст с робкими и тихими китаянками из провинции. Я подчеркиваю — «из провинции», ибо современные китаянки — обитательницы больших городов — ведут себя очень развязно. Между тем жизнерадостные, бесцеремонные деревенские манеры простых тибеток из Кама необычайно своеобразны и совершенно не вызывают раздражения. Военные события на Дальнем Востоке отвлекли наше внимание от нескончаемого мирного труда китайцев во имя преображения своей Родины. Во время войны с Японией были проложены дороги протяженностью в тысячи километров. В ряде случаев, как при строительстве дороги в Ледо, ведущей из Ассама (Индия) в Юньнань, использовался труд иностранных солдат, но большинство дорог было делом рук китайцев, работавших по проектам, составленным китайскими инженерами. Примером этому служит дорога в Бирму, похожая на дорогу в Ледо, а также другие магистрали, о которых ничего не известно; они пролегают через горные районы, где до сих пор с великими трудностями и бедами странствовали лишь немногие исследователи, паломники да отважные купцы. Когда Дацзяньлу стал столицей провинции и встал вопрос об освоении западных приграничных территорий, китайские власти снова и не без оснований решили, что прежних дорог, ведущих из Сычуани в Тибет через Ячу, уже недостаточно. Раньше из Ячу в Дацзяньлу были проложены две или даже три магистрали. По двум из них ежедневно шли путники, а также перевозили товары. Эти тракты проходили по крайне пересеченной местности, где между очень близко расположенными горами зажаты узкие лощины, полузатопленные реками. «Длинная» дорога петляла среди очень крутых склонов, а «короткая» вилась по еще более обрывистым склонам. Третий, непопулярный, путь в отдельные времена года становился смертельно опасным. Я прибыла в Дацзяньлу по «короткой» дороге. Безусловно, на ней нельзя было использовать колесные транспортные средства. Путники следовали по этому пути в портшезах или верхом, а товары несли люди или перевозили их мулы. Вместо того, чтобы взваливать поклажу на спину, китайские носильщики часто предпочитают привязывать ее к концам бамбукового шеста и перебрасывают его через плечо. Что касается более тяжелого груза, его прикрепляют к длинной бамбуковой жерди посередине, края которой покоятся на плечах двух мужчин, шагающих друг за другом. Строительство автомобильной магистрали было начато в 1939 году. Шоссе построили и торжественно открыли летом 1940 года. По этому шоссе в Дацзяньлу прибыли два небольших автомобиля. Правда, они проделали этот путь несамостоятельно: на многих участках их толкали или несли кули. Тем не менее пробег завершился благополучно, и в душах местных жителей забрезжил свет надежды. Увы! Их радость была недолгой. Деревянные мосты, переброшенные через реки, оказались слишком непрочными и обрушились под тяжестью перегруженных самосвалов; даже пустые машины падали в воду. Затем в местах, где дорога вилась по крутым горным склонам, произошли обвалы, а другие участки трассы были размыты дождями. Ремонтные и восстановительные работы не смогли поправить дело. В итоге, было решено отказаться от эксплуатации этого шоссе и приступить к рассмотрению другого проекта. Упорные китайцы вновь засучили рукава, и в 1942 году строительство новой магистрали было официально объявлено завершенным. В Дацзяньлу снова прибыли две маленькие машины. Они появились здесь после наступления темноты и ехали с включенными фарами. Толпа, собравшаяся на подступах к городу, перегородила дорогу. Люди, пытавшиеся убедить зевак разойтись, объясняя им, что опасно стоять на шоссе, навлекли на себя поток оскорблений и едва не были избиты. «Какое им до этого дело? — возмущались местные жители. — О какой опасности идет речь? Автомобили прекрасно могут видеть своими глазами, куда им ехать». Многие из этих глупцов считали горящие фары настоящими глазами. Итак, по дороге могли передвигаться легковые машины, но более тяжелые транспортные средства начали ездить по ней лишь с 1943 года. И тут произошло несколько аварий: грунт не выдерживал веса грузовиков, и они падали в реку. Среди пассажиров были пострадавшие и даже погибшие. Простолюдины раздували количество катастроф, и поползли слухи, что передвигаться в машинах такой-то компании слишком рискованно. Очевидно, эти сплетни исходили от носильщиков портшезов, продолжавших заниматься своим прибыльным ремеслом. Попутно стоит отметить рост стоимости транспортных услуг в Китае. В 1939 году я платила восемь китайских долларов за портшез с двумя носильщиками, доставлявшими меня от подножия гор в окрестностях Ячу до Дацзяньлу. В 1943 году та же поездка в обратном направлении, то есть спуск на равнину по легкодоступному пути (я следовала по недавно построенной дороге), обошлась мне в тысячу китайских долларов. В 1945 году портшез с двумя носильщиками из Ячу в Дацзяньлу стоил уже двадцать тысяч китайских долларов, и цены продолжали расти. Однако этот гигантский скачок в оплате услуг никак не отразился ни на внешнем виде, ни на образе жизни кули. Они по-прежнему ходят в лохмотьях и разве что стали немного лучше питаться в пути да курят больше опиума в деревянных курильнях, кишащих паразитами, — вот и все, чего они добились. Из-за острой безработицы носильщики остаются без средств к существованию. Дороговизна риса, тканей и других вещей съедает почти всю прибавку к жалованью. В целом материальное положение кули не изменилось. Неторопливо передвигаясь в портшезе, я вдоволь насмотрелась на дорогу, ведущую из Ячу в Дацзяньлу. Она пролегает через несколько горных цепей и поднимается на высоту более 3000 метров на перевале Эр-Тог-Шань. Разница с Дацзяньлу, расположенным на уровне 2600 метров, незначительна, но дорога временами спускается в низкие долины, и приходится карабкаться вверх, чтобы добраться до перевала. Впрочем, это не единственная вершина на пути. Учитывая все трудности, с которыми приходилось сталкиваться строителям, трассу фактически можно считать превосходной. Это опровергает распространенное мнение, что китайцы ни на что не способны, если только ими не руководят иностранцы, ибо, как я уже сказала, эта дорога — исключительно дело рук китайцев. Еще несколько магистралей было построено в другом направлении от Дацзяньлу. Одна из них тянется вдоль старинного караванного тракта, пролегающего через перевал Дза, а затем следует по открытой местности до Джекундо, расположенного на границе внешнего Тибета, иными словами на территории, подведомственной лхасским властям и неподвластной китайскому контролю. Неподалеку от Джекундо дорога разделяется надвое: одна ветка ведет в Джекундо, а другая в Синин*, столицу провинции Цинхай. Трасса проходит через бескрайние степные просторы северного Тибета, входящие в состав Цинхая, и вдоль большого Голубого озера, Кукунора. Из Джекундо дорога должна была бы следовать в Лхасу, а оттуда, пересекая Гималаи, где находится маленькое государство Сикким, привести в Индию. Дорога же, проложенная из Синина в северном направлении, должна была дойти до Урги8 и Сибири. В таком случае можно было бы добраться на автомобиле с южной оконечности Индии, омываемой Индийским океаном, до арктического побережья Северного Ледовитого океана, то есть от экватора до Полярного Круга. Однако не следует забывать о человеческой глупости, создающей всяческие препоны; в наши дни, похоже, она разыгралась как никогда, и непонятно, как скоро ее удастся обуздать. Тибетцы упорно противятся строительству дороги по другую сторону китайской границы (границы внутреннего Тибета, управляемого Китаем). Очевидно, их западные советчики поощряют эту политику. В конце концов конфликт будет улажен, дорогу построят... Вот только когда? См. ГА. П. Хотя китайские инженеры, проектировавшие магистрали, во многих местах пролегающие по крайне пересеченной местности, заслуживают всяческих похвал, но нам не следует забывать, во что обошлось строительство скромным труженикам, прокладывавшим эти дороги сквозь горы и леса. Правительственные донесения словно переносят нас в былые времена, когда возводилась Великая Китайская стена. История другой важной магистрали, соединяющей Сычуань с Сика- ном, подтверждает вышесказанное. Это шоссе именуют Большой дорогой Ао-Си, так как оно начинается в Лошане (новое название города Кьятина) и ведет в Сичан. Я привожу выдержки из государственного отчета: До того как было официально открыто движение по Большой дороге из Кьятина в Сичан протяженностью в 525 километров, она уже приобрела легендарный характер. Подробности, связанные с ее строительством, до сих пор остаются тайной горных просторов. Впрочем, возможно, что история этого шедевра инженерного искусства побила все рекорды по части многочисленных жертв и беспрестанной борьбы с природой. Вот что сказал по этому поводу один человек, побывавший там с инспекторской проверкой: «Здешняя земля орошена потом и кровью 100 тыс. рабочих... которые с помощью примитивных орудий труда проложили дорогу в одном из самых недоступных горных районов Китая». Разница между нижней и высшей точками дороги Ло-Си составляет 2400 метров. Это наибольший перепад высоты среди всех магистралей Китая. Верхняя точка дороги находится на высоте 2835 метров. Нетрудно догадаться, что китайские крестьяне, на чьи плечи легли все тяготы и беды, связанные со строительством магистрали, не выражали восторга по данному поводу. Фактически рабочих вербовали насильно — в Китае принудительный труд до сих пор не изжит. В официальном отчете указано, что 100 тыс. мужчин и женщин были согнаны сюда из областей, жителей которых никогда прежде не заставляли работать из- под палки. В документах признается, что подобные принудительные наборы вызывали недовольство местных жителей, но чиновники, ведавшие этой процедурой, не позволили возмущению перерасти в бунт, обуздав его, прежде чем оно вылилось в насильственные действия. Мы не знаем, каким образом удалось усмирить закабаленных горцев, но сообщается, что эта стройка стоила жизни 2000 труженикам. Очевидно, сюда причисляют всех, кто умер прямо на дороге либо погиб от несчастного случая или внезапной болезни. Что касается рабочих, получивших травмы, захворавших и отправившихся домой умирать, никто никогда не узнает точное количество этих жертв строительства дороги. Я не рискну отрицать, что строительство дорог в Китае и Центральной Азии — это прогресс. Однако я рада, что мне довелось странствовать от Цейлона до Монголии в ту пору, когда вокруг простирались лишь живописные узкие тропы, и путнику порой приходилось блуждать среди безлюдных просторов, где не было проторенных путей. Путешествия по Востоку были тогда восхитительной чарующей сказкой, канувшей в небытие с появлением автомобильных дорог. Безусловно, это сугубо личное мнение, но я готова без устали повторять, что столь интенсивное развитие путей сообщения бессмысленно, в то время как все страны одинаково рьяно стремятся помешать, а то и запретить людям передвигаться по миру. Неужели олухи, верящие в объединение наций, не прозреюг, наблюдая, как многие правительства строят против них нелепые козни?.. Впрочем, в это верится с трудом. Китайские власти предприняли похвальные усилия по развитию образования в провинции Сикан. Вот некоторые данные, выписанные из официальных отчетов: Областное начальство создало в Кандине (Дацзяньлу) Академию У мин, чтобы в Сикане появилась собственная высшая школа. В ведении этой академии 16 учебных заведений, как то: средние школы, педагогические и профессиональные училища, в общей сложности насчитывающие 2029 учащихся. Кроме того, 61 начальная школа, насчитывающая 68 917 учащихся; 411 бесплатных школ с годичной программой обучения, где учатся 17 917 человек, а также 34 заведения народного просвещения, 6 областных библиотек и две бригады преподавателей, разъезжающих по провинции. В Сикане также имеется несколько специальных школ для приграничных племен некитайского происхождения. Педучилища Кандина (Дацзяньлу) готовят кадры учителей для приграничных населенных пунктов. В этих городах и селах находится б начальных школ. Помимо обучения, школьники должны бесплатно получать еду, жилье и классическую литературу. Родителям, посылающим своих детей в школу, будет выплачиваться ежемесячная премия. Я не сомневаюсь, что составители этой программы руководствовались благими намерениями. Но нередко целая пропасть отделяет проект на бумаге от его воплощения в жизнь. Инициаторы этого начинания не получили помощи, на которую они рассчитывали. Материальные трудности и чудовищный рост цен помешали им осуществить свою мечту. Тем не менее была проделана неплохая работа, и можно надеяться, что в будущем будет предпринято еще больше усилий. Самое главное — пробудить у жителей приграничных областей желание давать своим детям образование. В начальные школы Дацзяньлу ходит очень много детей; то же самое можно сказать о средних учебных заведениях. Два педучилища — областное и то, которое находится в ведении центральных властей, — также насчитывали большое количество учащихся. В мою бытность в Дацзяньлу одно из них было закрыто; как говорили, это было вызвано тем, что с резким ростом стоимости жизни расходы на питание учащих- с я стали непосильным бременем. Однако то были людские домыслы; в сущности, ничто не оправдывало наличия в городе двух педагогических училищ. Во всех школах учатся и мальчики, и девочки. Хотя число школьников, посещающих школы разного уровня, достаточно велико, оно явно не дотягивает до упомянутых данных, фигурирующих в официальных отчетах. Можно надеяться, что в ближайшее время эти цифры достигнут заветной отметки и даже превзойдут ее. Большинство мальчиков и девочек, обучающихся в школах, — китайцы. Простые тибетцы еще не привыкли посылать своих детей получать образование. Отпрыски богатых родителей берут частные уроки у какого-нибудь монаха в монастыре либо у светского наставника, приходящего к ним или проживающего в их доме. Иногда в таком классе сидят за партами дети из разных семей, а зачастую и дети прислуги, работающей в этих семьях. За редким исключением школьники получают от такого учителя лишь азы знаний и тратяг много времени на знакомство с самыми элементарными вещами. Дело не в том, что учащиеся недостаточно умны, виной тому порочные методы доморощенных наставников. Задолго до моего приезда в Дацзяньлу миссионеры-протестанты открыли здесь небольшую школу; когда я поселилась в городе, ее уже закрыли. Причину этого мне объяснили так: китайское правительство издало указ, предписывавший школьной администрации каждое утро собирать учащихся, для того чтобы они отдавали честь китайскому флагу и приветствовали портрет отца Республики Сунь Ятсена. Миссионеру, возглавлявшему школу, это не понравилось, и он предпочел ее закрыть, чтобы не совершать данный ритуал. Французские католические священники оказались более покладистыми и подчинились закону. Некоторое время я жила по соседству с католической школой и каждое утро наблюдала из окна, как построенные во дворе учащиеся распевали китайский государственный гимн с поднятой вверх правой рукой, пока китайский флаг поднимали на вершину мачты. Вечером, перед закрытием школы, повторялась такая же торжественная церемония спуска флага. Этот светский ритуал, призванный отдать дань уважения Родине, символом которой становится государственный флаг, представляется мне возвышенным и трогательным, способным привить молодым людям чувство гражданской солидарности. Я полагаю, французам было бы неплохо перенять этот обычай с подходящими для нашей страны поправками. По-моему, приветствие в виде поднятой руки со сжатым кулаком первоначально возникло у коммунистов. Китайцы взяли на вооружение этот некрасивый жест, и теперь его используют не только коммунисты. Приветствие на древнеримский лад, введенное Муссолини, напротив, было благородным, и мне жаль, что сейчас оно ассоциируется с фашизмом. Вероятно, этот жест стоило бы реабилитировать. Школа французской католической миссии была зарегистрирована, то есть узаконена, китайскими властями и посему обязана вести обучение в соответствии с официально утвержденными учебными программами. Выпускники направлялись на государственные экзамены, которые принимали китайские чиновники, и от учащихся не требовалось быть католиками. Последствия китайско-японской и мировой войн сказывались даже в Дацзяньлу. Цены на все товары резко подскочили, и хотя миссия получала денежную помощь из Америки, ее финансовые возможности сократились. С другой стороны, местные власти взялись за вспомогательные стороны учебного процесса. Была учреждена организация скаутов, стали проводиться коллективные экскурсии с завтраками и обедами на свежем воздухе. Поскольку школа миссионеров была зарегистрирована, им пришлось равняться на государственные школы, а именно: обеспечивать учащихся скаутским снаряжением и запасаться едой для веселых пикников в горах. На долю священников выпало немало других забот, а тут еще преподаватели, обеспокоенные растущей дороговизной, потребовали существенную прибавку к зарплате. Миссия не могла, как мне сказали, нести все эти расходы, школу закрыли, а принадлежавшее миссионерам помещение, где она располагалась, было выгодно сдано в аренду какому-то банку, по слухам, промышлявшему торговлей опиумом (возможно, эти обвинения были беспочвенными). У миссионеров имелась еще одна школа. Она находилась на участке, примыкавшем к собору, и называлась «школа доктрины». Так окрестили учебное заведение, где допускалось изучение лишь одного предмета — вероучение определенной конфессии, которое представляла та или иная миссия. Однако священники говорили, что в одной из таких школ в Дацзяньлу преподаются те же дисциплины, что и в обычных государственных. Очевидно, речь шла о начальном обучении, а немногочисленные школьники были детьми католиков. «Школы доктрины» не подчиняются китайским властям, и их выпускники не могут сдавать государственные экзамены. Поэтому они не вправе претендовать на какие-либо должности во властных структурах, и родители, как правило, не стремились посылать туда своих сыновей. Кроме того, миссия содержала семинарию. Семинаристы жили на полном пансионе и в принципе готовились к принятию духовного сана. Однако лишь небольшая часть этих мальчиков становились священниками. Нередко родители пользовались случаем отдать своих детей в учебное заведение, где их бесплатно кормили, одевали и кое-чему учили, чтобы потом забрать их оттуда, как только появится возможность определить их на доходное место, где не требуется государственный аттестат. Несмотря на достаточно благоприятные условия обучения, у китайцев пропала охота отправлять своих детей в семинарию. Количество учащихся там сократилось до такой степени, что в просторном помещении осталось лишь трое мальчиков. После этого семинарию закрыли в надежде на то, что когда-нибудь она возродится. Я уже говорила, что девочки, как и мальчики, получают образование в государственных школах. В церковных школах миссионеры-протестанты преподают немногочисленным ученицам азы чтения, письма и счета. Они также учат девочек рукоделию, которое может пригодиться им в будущей семейной жизни: вязанию, шитью, изготовлению китайской одежды. Преподавание ведется на китайском языке, а тибетский язык дети изучают с учителями из числа местных жителей. У китайских монахинь, причисленных к французской миссии, имеется маленькая начальная школа, расположенная в центре Дацзяньлу. На другом конце города находится приют для девочек-сирот, или «детей-подарков», расположенный в монастыре, которым управляют сестры-иностранки. Стоит сказать несколько слов о «детях-подарках». Процедура передачи в дар или отказа продолжает древнюю китайскую традицию, позволявшую родителям продавать или бесплатно отдавать своих чад. Проданные или подаренные дети фактически становились рабами. Как правило, в приютах миссионеров количество подлинных сирот незначительно. Некоторых девочек бросают в возрасте нескольких месяцев или дней. Случается, жительницы крупных городов, производящие на свет внебрачных дочерей либо доведенные до отчаяния нищетой, оставляют младенцев на пороге миссии, где, как им известно, о них позаботятся. Мальчиков бросают крайне редко, и вообще детей бросают гораздо реже, чем об этом говорят миссионеры. Китайцы не безупречны во всех отношениях, но не следует изображать их как извергов с чудовищными нравами. Рассказы о детях, найденных на свалке, кучах навоза или в сточных канавах, — сущий вздор. В Китае, как и в других странах, порой происходят детоубийства, но ошибочно полагать, что они здесь в порядке вещей. Большинство девочек, живущих во французских католических приютах, — это «дети-подарки», то есть те, кого привели сюда родители, отказавшиеся от своих прав на ребенка в пользу миссии, о чем сказано в подписанном ими договоре. Этот акт, возможно, являвшийся законным при прежнем китайском режиме, ныне практически утратил свою юридическую силу или, что правдоподобнее, считается недействительным. Тем не менее миссионеры надеются, что эта «передача в дар» в состоянии помешать родителям-язычникам забирать своих уже крещенных дочерей и возвращать их в некатолическую среду. Вероятно, преподобные отцы стараются укрепить зависимое положение девочек во избежание риска лишиться своих подопечных, когда те подрастут и смогут полезным трудом возместить расходы, затраченные на их содержание в детском возрасте. В этом обычном человеческом расчете нет ничего зазорного, коль скоро он сводится к покрытию издержек, направленных на благо воспитанниц. Но не превосходит ли сумма доходов, полученных подобным образом, расходы?.. Не мне об этом судить. Можно лишь смело утверждать, не опасаясь впасть в заблуждение, что корыстные помыслы несовместимы с истинным христианским милосердием. Евангелию чужды такие понятия, как дебет и кредит. В Дацзяньлу, где приют расположен за городом, посреди большого сада, большинство детей совершенно здоровы. Это не всегда можно сказать о девочках, которых держат взаперти в монастырях больших городов, где им не хватает воздуха и движения. Большинство воспитанниц миссии в Дацзяньлу, с раннего возраста привыкших к однообразной серой жизни, не чувствовали себя несчастными. Одни девочки пряли, другие вязали, третьи ткали или трудились в огороде, и все они при случае выполняли работу каменщиков, когда строили новое здание или ремонтировали одно из старых. Самые красивые и сильные, как правило, не участвовали в этой тяжелой работе. Из их числа выбирали невест для новообращенных китайцев, желавших жениться. Раньше миссионеры, заменявшие воспитанницам родителей, получали от женихов деньги, как при обычной сделке. В Дацзяньлу так больше не поступали; невесты там были «бесплатными», и миссионеры выделяли им небольшое приданое. Казалось, подобная щедрость должна была бы привлечь множество бедных соискателей, которых пугали большие расходы, сопряженные в Китае со свадьбой. Однако немногие девушки выходили замуж, и не из-за нежелания, а за отсутствием претендентов. Попутно можно отметить, что в католических миссиях, когда заходит речь о браке их воспитанниц, по-прежнему преобладают старинные китайские обычаи. Однако они не выходят замуж за человека, которого никогда в жизни не видели. Обычно это происходит так: воспитанницу, которая, по мнению миссионеров, подходит кандидату в супруги, спрашивают: хочет ли она выйти замуж?.. Альтернатива — стать монахиней. Католические миссионеры стремятся, чтобы их подопечные уходили из приюта только под венец или в монастырь, и безбрачие их не устраивает. Фактически девушки, выросшие в полной изоляции от мира, не готовы к тому, чтобы найти себе место в жизни, занимаясь каким- нибудь ремеслом, обеспечивающим их земляков заработком. В результате полученного воспитания они становятся пассивными и совершенно безвольными созданиями. Девушка, которой надоело жить в монастыре, отвечает сестре, что хочет выйти замуж. В этом случае в один прекрасный день ее ведут в приемную, где она встречается с соискателем. Она может рассмотреть юношу в течение короткого времени. Отважится ли она с ним заговорить?.. Едва ли. После этой встречи один из миссионеров спрашивает у каждого из молодых людей в отдельности, нравится ли ему или ей невеста или жених. Обычно они безучастно соглашаются со сделанным за них выбором. Тогда назначается день бракосочетания; свадьбу справляют просто, без всяких церемоний — по крайней мере, так было в Сикане. Одно из подобных венчаний, состоявшееся в шесть часов утра в пустом соборе, произвело на меня гнетущее впечатление. Я прекрасно знаю, что в большинстве стран общественное мнение раньше поощряло подобные браки — считалось, что девушка готова отдаться любому мужчине, за которого ее выдали замуж. Возможно, некоторые молодые китаянки все еще смиряются со своей участью, уступая в этом отношении даже животным. Так, собаки и лошади, которые у меня были, весьма красноречиво отдавали предпочтение определенным самцам и отвергали других, пуская в ход зубы и копыта. Иностранцам, выступающим в качестве просветителей, следовало бы избегать набивших оскомину ошибок, противоречащих нормам морали. Нередко браки, заключенные по воле миссионеров, оказываются несчастными. Я была свидетельницей нескольких таких прискорбных случаев. Некоторые из самых привлекательных и выносливых воспитанниц миссионеров, то ли в силу естественной склонности, то ли из страха перед непосильным трудом, ожидающим их в семье будущего супруга, или же под влиянием монахинь, принимают решение остаться в монастыре. Другие выбирают не семейную или религиозную стезю, а другое призвание. Они «становятся девственницами», по образному выражению миссионеров. «Девственницы» — это девушки, ежегодно дающие обет безбрачия; они работают учительницами в сельских филиалах миссии. Воспитанницы приюта передают девочкам элементарные знания и в первую очередь обучают их катехизису и молитвам. По истечении ежегодного периода безбрачия «девственницы» могут перейти в другое качество и даже, как мне говорили, если во время одного из таких периодов они пожелают вступить в брак, их могут освободить от обета. Эти учительницы, некоторые из которых уже немолоды, очевидно, очень довольны относительно независимым и вольготным образом жизни, который они ведут в сельских приходах. Описав бытие наиболее успешных питомиц миссионеров, я скрепя сердце вынуждена рассказать и о других воспитанницах, больных или калеках, не пригодных ни для брака, ни для работы в качестве школьных наставниц, ни для пострига. Жизнь этих несчастных была печальной, а их будущее казалось еще более беспросветным. Я умышленно наблюдала за двумя такими горемыками в течение нескольких лет и нередко желала им внезапной легкой смерти, которая освободила бы их из неволи. Как ни странно, обе девушки были одинаково парализованы: правая рука у них не действовала, и вдобавок та китаянка, что была моложе, хромала. Старшая из калек была настоящей красавицей; она почти все время молчала и, вперив взор в пространство, производила впечатление погруженной в свои мысли. Монахини считали ее слабоумной, но, возможно, она просто была удручена своим жалким положением. Эти девушки были обречены на труд носильщиц. С корзиной за спиной, мотыгой или лопатой в руках они лазали по склонам окрестных гор, собирая камни или песок. Надо было обладать ловкостью акробата, чтобы ухитриться одной рукой забросить эти предметы в корзину через плечо. Когда бедняжкам попадались тяжелые камни, с которыми они не могли справиться, другие девочки наполняли их корзины, нагружая своих немощных подруг как навьюченный скот. Все воспитанницы, как я говорила, периодически выполняли эту работу, но обе калеки были вынуждены ежедневно таскать на себе тяжести. Когда требовался навоз, который смешивают с содержимым выгребных ям для орошения садов, несчастные со скребками в руках и корзинами за спиной отправлялись чистить стойла и долго курсировали между хлевом и монастырем со своими липкими зловонными ношами. Временами они как заведенные таскали картофель, репу или другие овощи; с утра до вечера можно было видеть, как они бредут, тяжело дыша, надрываясь под тяжестью своих грузов. Разумеется, добротная одежда пришла бы в негодность от такого каторжного труда. Доводя эти соображения до крайности, воспитательницы одевали своих подопечных в лохмотья; более того, девочкам приходилось ходить зимой, при температуре минус десять градусов, босиком. Правда, это случалось нечасто — как правило, они обматывали ноги тряпьем, на манер китайских крестьян. Но достаточно того, что такое вообще могло произойти. Как относиться к женщинам, тиранящим подобным образом несчастных малюток, не способных ни постоять за себя, ни убежать? Следует ли расценивать их поведение как свидетельство закоренелой порочности?.. Ничуть не бывало. Монахини лишь бессознательно выработали у себя особую черствость, не позволявшую им содрогаться при виде чужих страданий. Люди, ошибочно полагающие, что боль полезна и благотворна, что она — «наша лучшая подруга», как говорила мне одна из сестер, представляют опасность в любом обществе. Эти безумцы, всегда готовые страдать и даже с удовольствием истязающие себя, с такой же неизменной готовностью мучают других людей. Давайте-ка лучше перейдем к более приятной теме. Поговорим об отрядах скаутов, в которые входят и мальчики, и девочки. Дети относятся к этой игре необычайно серьезно. Маленькие карапузы четырех-пяти лет всем своим поведением показывают, что им известно, каким важным делом они занимаются. Во время китайско-японской войны я наблюдала, как они проходили строем. Маршируя, дети распевали патриотические и военные песни. Несомненно, они верили, что если иноземные захватчики встретятся на их пути, то они уничтожат их всех до одного. Малыши очень мило смотрелись в военной форме защитного цвета и огромных кепи, в основном слишком больших для их крошечных головок. Особенно бросались в глаза живые бойкие девочки; они сильно отличались от неуклюжих робких барышень былых времен и от своих деревенских сверстниц. Возможно, это просто детские шалости, и не следует ожидать слишком многого от подобных начинаний. Тем не менее в них можно усмотреть перспективу обновления очень древнего Китая. Сколь бы незначительной ни казалась до сих пор деятельность китайских властей по ликвидации неграмотности среди туземцев западных приграничных областей, она все же начинает приносить определенные плоды. Пусть зачинщики этого движения немного подождут: не будем их торопить. Самое необходимое качество в Азии — это терпение. Помимо усилий, предпринимаемых в области народного просвещения, власти Сикана осуществляют другие проекты. Геологи отправляются на разведку полезных ископаемых; похоже, внедряются новые способы промывки золотоносных песков, встречающихся почти во всех районах, прилегающих к западной границе; но здесь пока добывают мало золота. Было создано лесничество, призванное снова засадить горы деревьями, вместо уничтоженных угольщиками. Это непростая задача. Несмотря на новые правила, угольщики и дровосеки продолжают вырубать еще уцелевшие леса, поднимаясь все выше и выше к вершинам. Одна местная жительница говорила мне, что сорок лет тому назад расположенная по соседству с Дацзяньлу долина и окрестные горы были покрыты лесом; сегодня же здесь трудно отыскать даже одно дерево. Надо сказать, что большинство тибетцев, обитающих в этих краях, главным образом женщин, зарабатывает на жизнь в качестве дровосеков; каждый вечер они приносят домой на спине тяжелую вязанку дров, которую на следующий день очень выгодно продают на рынке. Угольщики — тоже тибетцы; иногда они приходят сюда издалека — из Ньяронга или других отдаленных мест, расположенных в четырех-пяти днях ходьбы от Дацзяньлу. Уголь, лежащий в корзинах, взваливают на яков, шествующих караваном. В окрестностях Дацзяньлу нет залежей каменного угля, а зимы здесь суровы, поэтому древесный уголь, как и дрова, пользуется повышенным спросом. От людей, для которых труд лесоруба или угольщика — единственный источник дохода, трудно требовать соблюдения новых законов, запрещающих рубку деревьев. Во время моего пребывания в Сикане была предпринята попытка проведения лесопосадок вдоль дорог. Эту миссию возложили на солдат. Неопытные юнцы, нисколько не заинтересованные в порученном им деле, старались закончить работу как можно скорее. Они кое-как втыкали в землю среди камней или прямо в русле ручьев саженцы разной степени засохшести; некоторые из саженцев уже погибли или были лишены корней. Изрядное количество саженцев было украдено крестьянами или путниками, разбивавшими лагерь поблизости и желавшими развести огонь, чтобы вскипятить чаи. Те же солдаты, которые днем сажали деревья, порой вытаскивали их из земли в темноте. Дрова были ценным трофеем. Власти Сикана разработали экономическую программу. Специальный отдел должен изучать методы развития земледелия и животноводства. Кроме того, ему предстоит заниматься такими проблемами, как орошение ряда районов, транспортировка и продажа сельскохозяйственной продукции, а также созданием промышленных предприятий на кооперативной основе. Маленькие фабрики, производящие бумагу и металлическую утварь, получали кредиты; поощряются кожевенное производство, выделка тканей, одеял и ковров. Китайцы по-прежнему противятся полезным начинаниям, предлагаемым властями. Как и в случае с обязательным посещением школ, местные жители встречают все нововведения равнодушно, а то и в штыки. Но энтузиасты настойчиво стараются претворить их в жизнь. Попытки развития животноводства и торговля молочными продуктами потерпели полный крах. На высокогорном плато в Тайнине была построена ферма. Ее директор, назначенный властями, был способным человеком, получившим техническое образование во Франции; к сожалению, он не знал страны, куда его направили, и не разбирался в породах местных животных. К тому же этот человек не владел тибетским языком, как и китайцы, зачисленные к нему на службу. Все они могли бы быть прекрасными конторскими служащими в каком-нибудь китайском городе, но совсем не подходили на роль пастухов на высоте более 3000 метров. Приезжие ужасно страдали от холода, и их пугали длинные острые рога местных коров — дзомо и дис*. Здешние пастухи, могучие великаны кампа, нанятые слугами, смеялись над тщедушными китайцами, не приспособленными к этому суровому климату, а те собирались вокруг жаровень в хижинах и сидели там сложа руки. Убедившись в несостоятельности своих хозяев, тибетцы начали их обманывать и обирать. Коровы, не выдержавшие плохого ухода или изменений в режиме питания и других опытов, осуществленных с ними новыми владельцами, перестали давать молоко; некоторые из них погибли. Вместо гор масла, которое образцовая ферма должна была поставлять в разные населенные пункты, ее хозяева с трудом получали несколько жалких кусков, да и то с большими перерывами. Эти печальные обстоятельства навели директора на одну мысль, которой он поделился со мной. На ферме не хватало молока, а без молока нельзя было получить масло. Между тем власти, построившие молочный завод, требовали производить масло. * Дзомо — порода, выведенная путем скрещивания короткошерстых быков и дис — самок яков. Самцы (зо) и самки (зомо) также дают потомство. У пастухов высокогорных районов не было недостатка ни в молоке, ни в масле. Везти опуда молоко на ферму, чтобы сбивать из него масло, не имело смысла — оно бы прокисло за время пути, но директор где- то прочел, что можно растопить уже готовое масло, взбить образовавшуюся жидкость и таким образом получить свежий продукт. Я сильно сомневалась в эффективности этого способа, но его внедрили, правда, не в Тайнине, а в другом месте, на равнине. Произведенный таким образом очень соленый, очень мило упакованный в вощеную бумагу продукт продавался под названием «пастеризованное масло». Попробовавшие его тибетцы утверждают, что у него тошнотворный вкус. Мой приговор не столь суров: у этого изделия вкус топленого, а отнюдь не свежего масла, только и всего. Животноводческий опыт не увенчался успехом, как и молочное производство. Для улучшения местного поголовья в эти края было завезено некоторое количество племенного скота иностранных пород: быки, бараны, жеребцы и даже хряки. Как-то раз я повстречала на дороге одного из таких быков. Он был еще молод — импортеры считали, что молодым животным легче будет прижиться на новом месте, — но уже внушительных размеров. Этот бык проделал долгий путь с равнины на высокогорье в повозке, которую тащили люди в веревочной упряжке. Животное не выглядело испуганным, напротив, бык стоял с важным видом и несколько снисходительно взирал на смертных, надрывавшихся ради его особы. Глядя на эту живописную группу, я припомнила древние времена, когда люди поклонялись богам-животным. В другой обстановке этого быка могли бы величать Аписом9. На высокогорных тибетских пастбищах, где дуют пронизывающие ветры, заморские быки чувствовали себя плохо: природа не наделила их защитным покровом, рассчитанным на столь суровый климат. Животные пугались местных коров с густым мехом и огромными рогами, которых прочили им в жены. Дис и дзомо с удивлением и без симпатии взирали на этих убого одетых пришельцев. Бедные быки, дрожавшие от холода, отчаянно ревели. Это также вызывало у рогатых красоток недоумение. На каком языке изъяснялись чужаки?.. Наши животные мычат, а яки и дзо ворчат. Какое-либо общение оказалось невозможным. Привезенных быков пришлось отправить в более теплые края. Пастухи-горцы ликовали. Они говорили всякому встречному с многозначительным видом: «Неужто китайцы думают, что мы ничего не смыслим в быках, которых они нам подсунули? Мы знаем, что они пасутся на низменных равнинах, и понимаем, что они не могут здесь жить». С племенными жеребцами дело обстояло не лучше. Согласно намеченному плану за пять лет предусматривалось довести поголовье лошадей до 3400, предназначенных для конных заводов, 950 пони для армии и 850 мулов. Подобная точность приводит в восторг. Увы! Животноводческий комплекс со столь внушительным стадом так и остался мечтой нескольких бюрократов. Как я уже говорила, местные жители не одобряют новшеств, которые пытаются им навязать. Большинство местных жителей в полной мере довольны своей жизнью и боятся всего, что посягает на вековые традиции. Пастухи упорно противятся расширению посевных площадей, так как это может привести к сокращению размеров пастбищ. Добыча полезных ископаемых, по их мнению, грозит иссушить почву и лишить ее питательных соков; вслед за тем, дескать, перестанет расти трава и, стало быть, начнется падеж скота от голода. Они недоверчиво относятся к ввозимым животным других пород, опасаясь, что примесь чужеродной крови испортит их собственных, и даже подозревают, что одна лишь близость рогатых пришельцев нанесет ущерб здоровью их скота и в конце концов повлечет за собой их гибель. До сих пор, заявляют пастухи, никто не брался за спаривание их коров или кобылиц; это противоестественно, и китайцы, поощряющие подобные вмешательства, не иначе как вынашивают дьявольские замыслы. «Как знать, — говорил мне совершенно серьезно один из таких диких сыновей бескрайних степей, — не собираются ли окаянные китайцы сначала заставить наших коров и кобыл принять этих чужаков с равнин, а потом и прислать сюда своих мужчин, чтобы мы отдали им наших жен?» Стоит ли удивляться, что при таком своеобразном складе ума местных жителей все попытки китайцев нести свет знания в массы в западных приграничных областях до сих пор терпели поражение? Тем паче достойны уважения люди, не пасующие перед трудностями. Следует воздать должное губернаторам Сикана и Цинхая за то, что они продолжают мужественно заниматься своим неблагодарным делом.