Под южными небесами. Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Биарриц и Мадрид

Он отворил окно и сквозь пожелтевшую уже листву платана увидал голубое небо, а между двумя домами виднелся кусок морской синевы. Невзирая на восемь часов утра, уличная жизнь уже началась. Сновал народ по тротуару, проезжали извозчики в пиджаках, красных галстуках и в испанских фуражках без козырьков с тульями, надвинутыми на лоб. Везли каменный уголь в телеге, запряженной парой рыжих быков с косматыми гривами между рогов, тащился серый осел с двумя корзинками, перекинутыми через спину, в которых был до краев наложен виноград. Щелкали бичи, бежали в школу мальчики с связками книг, пронзительно свистя в свистульки или напевая какие-то разудалые мотивы. В домах через улицу были уже отворены магазины. Николай Иванович увидал газетную лавку, кондитерскую с распахнутыми настежь дверями и, наконец, вывеску Hotel de l'Europe.

– Знаешь, Глаша, ведь мы хоть и наудачу приехали в эту гостиницу, а остановились в центре города, да и море от нас в ста шагах. Вон я вижу его, – проговорил Николай Иванович.

– Да что ты! – воскликнула Глафира Семеновна и тотчас же, вскочив с кровати, принялась одеваться. – Неужели видно море?

– Да вот оденешься и подойдешь к окну, так и сама увидишь.

– А купающихся видно? Ведь тут так прямо на виду у всех, без всяких купален и купаются мужчины и женщины. Мне Марья Ивановна рассказывала. Она два раза ездила сюда.

– Нет, купающихся не видать. Да ведь рано еще.

Глафира Семеновна торопилась одеваться. Она накинула на юбку утреннюю кофточку и подскочила к окошку.

– Быки-то, быки-то какие с косматыми головами! Я никогда не видала таких. Шиньоны у них, – указывала она на пару волов, тащащих громадную телегу со строевым лесом. Смотри-ка, даже собака тележку с цветной капустой и артишоками везет. Бедный пес! А кухарка сзади тележки под красным зонтиком идет. Должно быть, что это кухарка… Вот за этого несчастного пса я уже отхлестала бы эту кухарку. Вези сама тележку, а не мучь бедную собаку. Смотри, собака даже язык выставила. Нет здесь общества покровительства животным, что ли?

Но Николай Иванович ничего не ответил на вопрос и сам воскликнул:

– Боже мой! Михаил Алексеич Потрашов на той стороне идет!

– Какой такой Михаил Алексеич?

– Да доктор один русский… Я знаю его по Москве. Когда езжу в Москву из Петербурга, так встречаюсь с ним в тамошнем купеческом клубе. Вот, значит, здесь и русские доктора есть.

– Еще бы не быть! Я говорила тебе, что теперь здесь русский сезон, – отвечала супруга.

– И еще, и еще русский! – снова воскликнул муж. – Вот Валерьян Семеныч Оглотков, переваливаясь с ноги на ногу, плетется. Это уж наш петербургский. Он лесник. Лесом и бутовой плитой он торгует. Смотри-ка, в белой фланелевой парочке, белых сапогах и в голубом галстуке. А фуражка-то, фуражка-то какая мазурническая на голове! У нас в Петербурге солидняком ходит, а здесь, смотри-ка, каким шутом гороховым вырядился! Батюшки! Да у него и перчатки белые, и роза в петлице воткнута! Вот уж не к рылу-то этой рыжей бороде англичанина из себя разыгрывать, – прибавил Николай Иванович и сказал жене: – Однако давай поскорей пить кофей, оденемся да и пойдем на берег моря. Все вниз к морю спускаются. Туда и доктор Потрашов пошел, туда и Оглотков направился.

Он позвонил и приказал явившейся на звонок горничной, чтобы подали кофе.

– Женская прислуга здесь, должно быть, – проговорил он. – Люблю женскую прислугу в гостинице и терпеть не могу этих чопорных фрачников лакеев с воротничками, упирающимися в бритый подбородок. Рожа, как у актера, и надменная-пренадменная. То ли дело молоденькая, миловидная горничная, кокетливо и опрятно одетая! В чепчике, в фартучке… Люблю!

– Еще бы тебе не любить горничных! Ты волокита известный… – пробормотала жена.

– Ну, вот видишь, видишь, – подхватил супруг. Я сказал тебе давеча, когда ты мне рассказывала твой сон об испанцах… Чуть я что – сейчас и ревность, сейчас и упреки. А я ведь небось не попрекнул тебя испанцами-разбойниками.

– Так ведь я, дурак ты эдакий, испанцев видела во сне, а ты наяву восторгаешься горничными и говоришь взасос об них. Свеженькая, молоденькая, в чепчике, в передничке… – передразнила Глафира Семеновна мужа.

Горничная внесла поднос с кофе, булками и маслом, остановилась и, улыбаясь, заговорила что-то на ломаном французском языке. Глафира Семеновна раза два переспрашивала ее и наконец перевела мужу:

– Хозяйка здешней гостиницы хочет нас видеть, чтобы переговорить с нами о пансионе.

– Опять пансион?! – воскликнул Николай Иванович. – Какой тут пансион, если мы только вчера ночью приехали! Надо сначала испробовать, чем и как она нас кормить будет. Апре, апре авек пансион! – махнул он горничной.

Супруги наскоро пили кофе. Глафира Семеновна прихлебывала его из чашки, отходила от стола и рылась в своем дорожном сундуке, выбирая себе костюм.

– Не знаю, во что и одеться. Кто их знает, как здесь ходят!

– Да выгляни в окошко. Лам много проходит, – кивнул муж на улицу.

– Но ведь тут обыкновенная улица, а мы пойдем на морской берег. Мне Марья Ивановна рассказывала, что на морском берегу гулянье, всегда гулянье.