Под кожей – только я

— Главное отличие го от шахмат в том, что здесь нет устойчивых дебютов. Любой шаг быстро приводит к уникальным комбинациям, и то, что поначалу кажется фатальной ошибкой, может стать поворотной точкой, которая обеспечит превосходство. Личность, характер подчас важнее, чем продуманная стратегия. Именно поэтому машинам тяжело разобраться в закономерностях игры. Нет четких правил, алгоритмов. Даже простенькая машина способна обыграть чемпиона мира по шахматам, но даже лучшие симуляторы го с трудом выходили на уровень посредственных игроков. Пока не появились трансформированные модели, которые, по сути, являются имитацией человеческой личности.

Лука ставил камни, не держа в голове никакой стратегии и совершенно не задумываясь о последствиях того или иного хода. Узор на игровом поле напоминал хаотично сложенную мозаику.

— Нет, такой ход против правил, — остановил его руку библиотекарь. — Самоубийства в го запрещены — нельзя поставить камень в точку, где не будет ни одного свободного дыхания.

Первая партия закончилась безоговорочной и быстрой победой старика.

— Может, еще разок? Не хочется лишать тебя шанса отыграться, — в его взгляде искрилось лукавство.

— Почему бы и нет, — пожал плечами Лука, впервые поймав себя на мысли, что старик вовсе не так прост, как кажется на первый взгляд. — А вы уже давно здесь, в замке?

— Давненько. Я бывал тут в детстве. А потом, когда все в жизни пошло наперекосяк, вернулся. Но иногда кажется, что я так никогда и не покидал этих стен.

В это время в дверь тихо поскреблись, и в узкую щелочку заглянула рыжая вихрастая голова.

— Здрасьте! А можно книжку поменять?

— Уже прочитал?

— Ага. А есть продолжение?

— Посмотри вон там, на третьей полке, справа.

Мальчишка прошмыгнул к стеллажу, быстро отыскал нужный томик и, прижимая его к груди, убежал.

— Так и будут тянуться ручейком до самого отбоя. И даже после. Я никогда не запираю двери. Согласись, есть что-то особенное в том, чтобы в наше время читать настоящие, не электронные книги. Перелистывая страницы, пахнущие старой бумагой и типографской краской. Бумажные книги не отслеживают утомление, не напоминают мигающей строкой там, где взгляд отвлекся в задумчивости, не мигают тревожно, если слишком долго валяешься в неудобной позе. Они просто рассказывают истории. Иногда ночные дежурные воспитатели жалуются, что дети нарушают режим. Засиживаются за полночь с фонариком под одеялом, шелестят страницами. Запретный плод всегда сладок и притягателен, поэтому я на месте взрослых запрещал бы только что-то полезное: манную кашу, например.

Лука улыбнулся. У него в груди теплело от странной, необъяснимой уверенности, что они легко поладят с этим чудаковатым стариком. И что-то еще, незнакомое. Ностальгия по месту, где никогда не был. Fernweh — так, кажется, называлась эта выдумка малахольных поэтов романтического толка. Внезапно Лука вспомнил о Йоане, которая, наверное, уже с ума сходит от волнения, и, проклиная себя, попробовал связаться с ней, хмуро постучал пальцем по черному экранчику айдибраса, но тот не откликнулся.

— Не получится, — улыбнулся старик. — Для Эфора, как и для прочих всевидящих глаз, Шварцвальд — белое пятно. Кстати, за то, чтобы стереть его со всех радаров, мне пришлось в свое время выложить даже больше, чем за землю и старые развалины.

— Так замок ваш? — изумленно спросил Лука.

— Ох, нет, что ты, — отмахнулся библиотекарь. — Он слишком огромен, чтобы им владел человек. Он принадлежит фонду, который я основал. Смею надеяться, что я грамотно распорядился остатком денег, так что рентного дохода вполне хватит, чтобы приют существовал и после моей смерти. Финансовая модель просчитана с учетом множества вероятностей: это своего рода вечный двигатель — не слишком оборотистый, но с практически бесконечным запасом износа деталей.

— Раз у вас была такая куча денег, почему вы купили этот старый замок? А не… ну, не знаю… тропический райский остров в океане?