Под красной крышей

– А вот я бы не отказался от хорошего совета. Сейчас бы не отказался. Слушай, пойдем ко мне, я почитаю тебе стихи, выпьем пива.

– Нет!

Марк отскочил от поднявшегося Никиты.

– Ну что ты… Куда ты? Не уходи, Марк. Мне нужно с кем-то поговорить.

– Поговорить, да? Именно со мной? Потому что я похож на нее?

– Да не кричи ты!

Ермолаев схватил его за плечи и встревоженно оглянулся, но двор был пуст.

– Да что с тобой? Почему ты меня боишься?

– Я не боюсь! – Марк вырывался, чувствуя, что сейчас расплачется и еще ниже падет в глазах этого человека, которого хотел только ненавидеть. Ненавидеть.

– Марк… Марк… Марк!

Крик настиг его возле самого подъезда. Марк споткнулся, пытаясь сделать рывок, и упал на погнутую кайму крыльца. Поднявшись, он оглянулся и увидел, что Ермолаев по-прежнему стоит возле качелей. Охваченный внезапной жалостью, Марк сделал было шаг назад, потом опомнился и заскочил в подъезд.

Ночью ему приснилось, что он пытается вырваться из зеркального лабиринта, мечется, отбивая ладони о холодное стекло, но из каждого зеркала на него глядит Ермолаев.

* * *

Услышав звонок, Марк предусмотрительно спрятал в стол папку со стихами и настороженно прислушался. Конкурс был назначен на пять часов, и Катя собиралась зайти после обеда. Сейчас же мать еще только накрывала на стол…

До него доносились женские голоса, и у Марка немного отлегло от сердца.

«Я становлюсь психом! Они не смогут вычислить меня», – прошептал он слова, которые повторял несколько раз на дню.

– Марк! – резко прозвучал голос матери, и он невольно передернулся: Марк терпеть не мог, когда в доме кричали.

Подавив вспыхнувшее раздражение, он, легко скользя, вышел в переднюю и слегка опешил, увидев Милу Гуревич.

– Привет, Марик! – сказала она весело, но напряжение, с каким Мила удерживала на лице улыбку, скрыть было трудно.

– Привет…

Он озадаченно взглянул на мать, но та лишь лукаво улыбнулась и показала глазами: приглашай гостью.

– Проходи, – неуверенно сказал Марк, лихорадочно вспоминая, не обещал ли чем-нибудь помочь.

– Да? Спасибо!

«А ты будто ожидала чего-нибудь другого!»

Он помог Миле снять плащ и еле удержался, чтобы не указать на темное пятно возле верхней петли. Для визита девочка оделась в ярко-красный пушистый пуловер, слегка оживлявший ее бледное толстогубое лицо, и черную шерстяную юбку.

«У нее колени выпирают, а она короткое нацепила», – заметил Марк и в который раз удивился тому, как удается некоторым людям выставлять себя в самом невыгодном свете.

– Проходи в мою комнату, – пригласил он и чуть коснулся рукой ее вздрогнувшей лопатки.

Прикрыв за ней дверь, Марк прислушался: не подкрадывается ли мать?

– Садись, – махнул он рукой в сторону кресла, поглотившего Милу, как перина горошину. – Хочешь кофе? Впрочем, сейчас будет обед. К сожалению, по поводу аперитива мы с маман до сих пор не сошлись во мнениях.

Мила тихонько хихикнула и заерзала:

– Ты говоришь как юный граф, принимающий малознакомую гостью. Ты дома всегда такой?

– А в школе я разве другой?

– А в школе ты вообще никакой. Все перемены что-то читаешь… Кроме Кости ни с кем не общаешься. После уроков сразу домой. Почему? Это разжигает любопытство.

Марк сел на письменный стол и, взяв «Огонек», веером распустил большие листы. Визит Милы начинал его беспокоить.

– Остальных ты уже раскусила?

– Остальные не так занятны.

– Чем же я тебя занимаю? Может, в тебе говорит стремление к национальному единству? Так я ведь еврей только на четверть!

От неожиданности Мила распахнула большой рот, но тут же, опомнившись, поджала губы.

– Глупости, – хмуро возразила она, глядя на Марка исподлобья. – Меня и собственная национальность совершенно не волнует, не то что твоя!

– Не ври! – не сдержавшись, выкрикнул Марк и швырнул журнал на пол. – Это не может не волновать! Ты просто бравируешь, пытаешься доказать самой себе, что тебе наплевать на шепоток за спиной. А твои бесчисленные пятерки – это что, а? Разве не попытка удержаться на плаву? Стать если не выше других, то хотя бы наравне. А мне этого мало, поняла? Я не хочу быть одним из толпы. Я поднимусь над этой толпой, чтобы они глазели на меня снизу, разинув рты. Евреи не могут позволить себе быть равными с другими. Только с такими же, как они.

– Марк, Марк!

Она уже стояла перед ним, испуганно дергая за рукав домашнего джемпера. Словно отходя от внезапного припадка, Марк растерянно заморгал, осваиваясь с действительностью. В серых ясных глазах Милы были испуг и сострадание, и, сам того не ожидая, он потянулся к их спасительному свету, прижался к прохладной, с улицы, щеке и на миг забылся, ни о чем не думая, не анализируя, а только наслаждаясь неожиданной свежестью ее запаха и щекочущей лаской разлетающихся волос. Марк слышал, как мать позвала их обедать, как ее шаги приблизились и стихли перед дверью, но не оторвался от девочки, даже когда раздался вежливый стук.