Под кроной кипариса

– Ну, это мы ещё поглядим. Велосипедиста этого общипанного я рядом с Оксанкой и видеть не хочу. Приедет – вышвырну. А ты вот что. Ты сегодня за обедом заведи с Кравченко разговор, что девчонкам в этом году институты заканчивать, мол, дипломы, всё такое, а вдвоём же легче к экзаменам готовиться.

– Чтобы их Кристинка у нас пожила? – догадалась жена.

– Точно. Нехай их Кристя у нас поживёт, а заодно и Василь. Он вроде как за сестрицей присмотрит, а заодно стажировку на моём заводике пройдёт и дом подыщет. Он же здесь, в Ялте, гнездо вить хотел. А потом устрой так, чтобы девчонки с ним ездили, дома смотрели или участки и площадки под дома. Глядишь, так и сблизятся наша краля с их Василием.

– И то верно, Яшенька. Василь парень подходящий. Хотя Рогов этот её вроде тоже не плохой был, образование у него медицинское, валюта была.

– Вот именно, что была! Да если бы он чемпионат взял, как обещал, да с золотом-серебром вернулся, мы б ему тут спортклуб отдали, и народ бы на него, чемпиона, валом пошёл. А теперь что? Скандал же на весь мир! Позор! Да его же в доки чернорабочим никто не возьмёт, подохнет, голодранец, от голода. Сам потонет и дочу нашу на дно потянет. Так что долой его! И слышать не хочу.

– Ну, хорошо-хорошо. Идём встречать.

– Да, Ань, а эта-то прилетела?

– Прилетела. В Симферополе сейчас.

– Ну, и чёрт с ней. А в Бахчисарай уже ездила?

– Я за ней не слежу, – поджала губы Анна Тарасовна.

– И никто не следит. Больно надо! Интересно просто, куда она из Бахчисарая сунется, с семейных руин, – задумчиво сказал Яков Савельич.

– Тебе правда интересно? – каменным голосом спросила его супруга.

– Нет. Нет, конечно. Ну, чего ты? Волнуешься? Зря. Я просто, чтобы отгородиться, если что.

– А что, если что? – глухо спросила она.

– Анна, хватит. Я тогда тебя выбрал, ты мать моего сына, да ещё такую красавицу мне родила. А она никто. Просто тень из моей юности. И всё. Идём.

Высокий грузный мужчина, бритоголовый, гладкощёкий в дорогом костюме с надетой под него вышитой косовороткой стал спускаться вслед за дочерью.

Его жена, невзрачная бледная женщина, прикрыла глаза и выровняла дыхание. Хорошо хоть не попрекнул тем, что сын уехал в столицу и пропал. Много лет назад их свели родители, а она влюбилась без памяти, но вот он всегда жил с ней словно по договору, и ей всегда не хватало в их отношениях какого-то огня.

– И всё из-за этой тени. Хоть бы она нас не накрыла снова, как двадцать семь лет назад. Тогда такой мрак был, до развода дошли, еле-еле семью сохранили. Если он хочет отгородиться, то и я хочу. Как бы узнать, где она сейчас и что делает?

– Анна! У нас гости! – послышался снизу бас мужа.

– Иду-иду! – и она поспешила вниз, – иду! Надо бы Сёму отправить, пусть узнает, что там да как, – бормотала она на ходу, – так вернее будет, если что…

Никто не может считаться одетым слишком нарядно, если он одет в белое.

Костик опять чуть не сорвался с турника, но в итоге спрыгнул и во все глаза уставился на госпожу Альфию. На ней было длинное белое шерстяное платье, а поверх него чёрное кружевное болеро. Белая шляпка с чёрной вуалькой и чёрные лодочки на шпильках довершали образ. Сумочки не было. Руки сжаты.

– Едем в Бахчисарай, – сказала она.

– Как? Опять в Бахчисарай? Вчера же там были!

– Вчера были в выдуманном мире. Сегодня поедем в реальный. Иди, заводи.

Костик пожал плечами и пошёл одеваться.

Романистка вышла на крыльцо, оглядела двор и плечами передёрнула. Срочно разобраться с личными делами и начать писать!

В старом Бахчисарае они съехали с главной улицы и немного попетляли по переулкам среди высоких заборов и запертых ворот.

– Здесь, – коротко сказала женщина.

Он припарковался под пирамидальным тополем у скособоченного забора, за которым стоял плохонький дом с полусгнившим крыльцом и худой крышей.

– Трость.

Костик помог ей выйти из машины и подал белую трость.

– Подожди.

Он кивнул, а она пошла вдоль забора к калитке. Внезапно входная дверь дома широко распахнулась, и оттуда на крыльцо вышла женщина.

– О, какие люди! А я гляжу – Алька, не Алька. Значит, ты. Приехала?

– Приехала. Здравствуй, Сафия.

– Здравствуй, Аля. Долго же ты до нас добиралась. Во дворце-то уже была?

– Была. Я войду?

– А зачем? Ты из этого дома в двадцать лет ушла, дверью хлопнула. Потом в двадцать семь – вот так же на пять минут заскочила, ничего не объяснила, и опять на двадцать восемь лет исчезла. Сейчас чего пришла, Аля?

– Ты получала мои письма, Сафия?

– И письма получала, и деньги. Спасибо, Аля.

– В дом не пустишь?

– Не пущу. Да и плохо тебе там покажется. У нас же не дворец, сама знаешь.

– Знаю, – вскинула голову писательница, – потому и уехала.

– И сейчас уезжай.

– Вы ни в чём не нуждаетесь, Сафия? Сагдия дома?

– Мы всегда нуждаемся, но нам ничего от тебя не нужно, Аля. А моя Сагдия умерла полгода назад.

Писательница споткнулась и всплеснула руками.

– О, боже! Как же так? От чего?

– А отчего умерла наша мать? А наша тётя? Мало счастья, много работы. При этом и во дворцах долго-то не живут. Хотя я приспособилась.

– Сафия!

– Уезжай, Аля. Живи, как жила. Обо мне не вспоминай. Мне так проще.