Под кроной кипариса

– Да уж. Только напиться нельзя, – сказал Костик, пристёгиваясь.

– А вам хочется напиться? Вы всерьёз хотите упасть в пучину алкоголизма?

– Чего? В какую пучину?! Смените стиль, дамочка, так уже не говорят и уж тем более не пишут! Кстати, не все алкоголики, кто пьют.

– Таки не надо мне грубить, молодой человек! Это эксклюзивное право моего издателя и спонсора! И вам до него – как до луны пешком, смею заметить.

– Да больно надо. Просто тяпнуть хотел, так всё настроение сбила, – буркнул Костик, – кстати, а чего вы татарка, а говорите, как еврейка из Одессы?

– А с чего ты взял, что я татарка?

– Так, а…

Госпожа Альфия отвернулась к окну.

Это преследовало её с детства. Мать её была татаркой, а отец, по словам бабушки, русским. Им семьёй стать не дали, и мама осталась одна, а потом её быстро выдали замуж, и у крошечной Александры появилось новое имя – Альфия, которое ей выбрал отчим. Отчим был старым и строгим, даже суровым. Он взял молодую жену с ребёнком, как облагодетельствовал, и потом годами попрекал и её, и девочку от неузаконенной связи. Мать тихо терпела и надрывалась на хозяйстве, а Аля рано научилась выпадать из реальности в свой выдуманный мир – мир, в котором были феи, принцы, принцессы, и в котором царила любовь.

Её сочинения учительница читала вслух, а потом отправила готовить стенгазету. Газету с учениками делал Семён Абрамович, старый еврей, учитель русского языка, от которого Аля переняла ряд словечек и вообще любовь к слову…

– Так как там всё-таки? В Чуфут-Кале? Руки-крылья раскидывал? – допытывалась романистка.

Костик искоса на неё посмотрел. Хотел было спросить, откуда она знает, но тут же сообразил. Кто хоть раз сам, опьянённый собственной отвагой, стоял на вершине, раскинув руки и подставив лицо солнцу или струям дождя, стекающим по щекам и смывающим всю горечь и разочарования последних месяцев, кто смотрел на мир свысока, на обрыве пропасти волосами ощущая дыхание свободы, кто орал с горы имя возлюбленной, кого распирало там, на вершине, под мрачным грозовым небом, совершить хоть какой-нибудь подвиг ради любви, тот никогда этого не забудет и тех чувств никогда уже не утратит.

– Лучше скажите, чьё имя вы орали с той горы? – ответил он вопросом на вопрос, – с кем хотели бы укрыться в пещере от всего мира?

Она промолчала. «А мальчик таки наш человек!» И не скажешь ничего.

– Вот то-то, – с превосходством сказал Костик. – Обедать где будем?

– Дома. Только еду купим в кафе и заберём с собой в контейнерах.

– Это затратно. Заедем на рынок. Я сам приготовлю…

Оксана поправила на себе платье и ещё покрутилась перед зеркалом.

– Хороша-хороша, – сказал отец с порога, любуясь дочерью.

И вправду хороша: ладная, крепкая, цветущая улыбкой длинноволосая блондинка с голубыми глазами и соблазнительными формами. Его порода!

– Папа!

Дочка обняла отца и поцеловала в гладко выбритую щёку.

– Ну, давай, спускайся. Подъезжают уже.

– Только не вздумай меня сватать! Просто семейный ужин, да?

– Конечно. Хотя Василь – парень хоть куда, и уже в семейный бизнес включился. Присмотрись, Оксана, присмотрись.

– Па, ты же знаешь, я себе уже присмотрела.

– Тю! Это кого ж? Этого педалиста, прости господи?

– Папа!

– Даже и не думай! Ещё пока он шансы хоть на какой-то металл имел, можно было рассмотреть его кандидатуру, а сейчас что? Из сборной вышвырнули, а за душой у него только не очень героическое спортивное прошлое и двушка с мамой в Севастополе. Своего же ничего нет – ни жилья, ни дела, одно только тело.

– Папа!

– Папа совершенно прав, дорогая, – вошла в комнату мать и остановилась, залюбовавшись мужем и дочерью.

– Мама! И ты туда же?

– А когда было иначе? Мы с папой всегда заодно. И Василий Кравченко мне очень нравится. Он умный и красивый юноша, с образованием, и, как и сказал папа, уже работает с нашими мужчинами. Он будет сегодня с родителями и сестрой, и…

– И даже и не думайте, что я выйду замуж за этого идиота. Он ржёт, как конь, над своими тупыми шутками про жидов, и пыхтит, когда танцует.

– Прикуси язык! – рявкнул на дочь Яков Савельич.

– Яша, Яша, – притушила разгорающийся гнев мужа Анна Тарасовна.

– А чего она?!

– Да я вам что – лишний груз, что вы так торопитесь сбыть меня с рук?! – воскликнула Оксана, – или вам Васины рефрижераторы дороже дочери?

– Ты говори, да не заговаривайся! – прикрикнула мать.

– Аня, Аня, – похлопал жену по руке Яков Савельич.

– Ну, вот что! – и Оксана вскинула красивую голову, – к вашим гостям я, так и быть, выйду. Но чтоб о свадьбе ни слова! Даже и не думайте! Из дома сбегу! Мне Костик нравится, за него и выйду. А он уже едет, – мстительно добавила она.

– Как едет? – растеряно спросила мать.

– Самолётом, я думаю. Мать навестит – и ко мне. Я вниз.

Оксана протиснулась мимо отца и стала спускаться вниз по лестнице огромного отцовского особняка, постукивая каблуками по мраморной лестнице.

– Яша, – обернулась Анна Тарасовна к мужу.