Под крылом Вишну

Возле каждого дома много ребятишек, на всех не то рубахи, не то платьишки, у всех нестриженые, косматые головы, чумазые личики и мокрые носы. Завидев нас, дети оставляют свои занятия и кричат: «Бай, бай!»[2] — приветственно помахивая рукой на западный манер. Затем они подбегают к нам, протягивают руки и весело требуют денег: «Пайса, пайса!»[3] Это, конечно, не нищие, которых во множестве видишь в Индии. Чувствовалось, что они делают это из озорства.

Медленно тускнеет небо. Солнце завалилось за горы справа. Но спать еще рано, люди отдыхают. В самой атмосфере покой. Тишина уплотняется. На порогах входных дверей многих домов сидят люди, иногда молча, иногда тихо переговариваются, курят, женщины осматривают друг у друга волосы на голове. Кто-нибудь из них говорит нам приветливо: «Намасте, мимса!»[4]

Светлана легонько подтолкнула меня, чтобы я посторонилась. С нами бесшумно поравнялся караван кули (носильщиков). Человек семь невысоких, коренастых мужчин шли гуськом, наклонясь вперед с выражением тупого безразличия ко всему. На лбу у них были надеты широкие ремни, на которых за их спинами держались конусообразные плетеные корзины (кхарпаны). Верно, они были очень тяжелыми — голые коричневые ноги кули с подошвами в трещинах упруго давили землю. Но, должно быть, этот тяжкий труд недорого ценился, вся одежда кули состояла из выгоревшей рубахи и повязки на веревочном поясе, заменяющей трусы.

Некоторое время мы шли молча. Я знала, что в бездорожном Непале все тяжести переносятся людьми, но знать это одно, а видеть — другое. Эти согнутые спины, лица, смотрящие в землю, ремни на лбу вызвали у меня ассоциацию с бурлаками, хотя те налегают на лямку грудью. Двадцатый век — и «бурлаки»! Но здесь это обычное явление, переносчиков грузов многие тысячи.

Как будто в подтверждение этого впереди нас показалась цепочка женщин, согнувшихся под тяжестью вязанок дров. Придерживая обеими руками ремни возле головы, наклоненной вперед, они щелочками глаз с любопытством рассматривали нас. Широкие лица, маленький плоский нос, босые ноги с татуировкой на щиколотках мелькают из-под спиралью намотанной черной с красной каймой материи, образующей юбку, у всех одинаковую. На талии и животе намотаны горой тряпки. Запыленные волосы заплетены в тонкие косички. А сколько на них украшений! Тяжелые диски оттягивают уши, на левой ноздре — пестрые крупные бляшки, под носом — желтое колечко, на запястьях — длинный манжет из цветных пластмассовых браслетов; на яркую кофту с шеи спадают гирлянды массивных фарфоровых бус или нити бисера. Женщины и на такой тяжелой работе не забывают, что они женщины! Впрочем, у мужчин-носильщиков мы тоже заметили желание украсить себя; у одних была серьга в ухе, у других на шее висит несколько бусин или маленький черный мешочек, — но это уже не украшение, а талисман.

Дорогу преградила куча песка. Рядом ремонтировали дом. За кирпичной стеной, утыканной по верху битым стеклом, груда нового кирпича. Пять-шесть рабочих, одетых так же, как кули, в длинные рубахи, с повязками вместо трусов, лениво работали. Одни поднимали вверх кирпичи, укрепленные у них на спине, другие укладывали их, третьи что-то ломали. Лишь один мужчина, с головой завернувшийся в серо-белое покрывало, сидел на корточках и ничего не делал.

— Это надсмотрщик, — сказала Светлана, — здесь так работают.

— Но ведь в Непале рабства уже нет?!

— Да это и не рабы. Просто, если за ними не наблюдают, они не работают.

— А сколько же они получают за свой труд?

— Две-три рупии в день.

— А много это или мало, я не понимаю? Не знаю, что почем. Кстати, нельзя ли зайти в лавку, мне надо купить мыло и разные мелочи.

— Зайдемте вот в этот «гастроном», в нашем районе лучше этой лавки нет.

Мы зашли в лавку, то есть поднялись на один приступок к двери. Лавка занимала площадь приблизительно три метра в ширину и полтора в глубину. С трех сторон на полках помещались: чай, кофе, стиральный порошок, печенье, чищеные орехи в стеклянных банках, растительное масло, соль, спички, яйца, папиросы… Хозяин сидел на полу, ноги калачиком, лицом к дверям. Вокруг него в низких ящичках были рис, горох, мука, сахарный песок, «мыло», специи, лук… С потолка свисали большие ржавые тарелки весов.

Я попросила у хозяина «гастронома» три куска туалетного мыла, но хозяин с виноватым видом подал мне только один кусок. «Приходите завтра», — сказал он. Оказывается, моя покупка считается уже оптовой. Присмотревшись, я убедилась, что весь товар здесь можно было пересчитать по пальцам. Зато какой ассортимент! В продаже оказалось даже две банки нашего, советского сгущенного молока.

— Ну, а цены? — напомнила я Светлане. Оказалось, что кусок туалетного мыла стоил от одной до полутора рупий, мыло из глины — одна рупия за фунт, рис — восемь рупий за дхарни[5], двести граммов соли — одна рупия, пачка печенья — две с половиной рупии. Выходило, что строительный рабочий должен тратить каждую пайсу очень осмотрительно.