Под маской альтер-эго (сборник)

– Генер… Прошу прощения. Пётр Андреевич, мы готовы. На встроенных в шлем программатора экранах будут показаны специально отобранные сцены. Каждая будет длиться недолго – секунды. Этого времени достаточно, чтобы у вас сформировалась реакция на увиденное. Общие данные о событии и ваша реакция на него будут переданы позитронному мозгу андроида. Он усвоит событие. Если нет, то пошлёт запрос на повтор через систему обратной связи. И тогда…

– Михаил Евдокимович, – прервал начлаба генеральный, – инструкцию к этому нейропрограмматору написал лично я. Начинайте.

Начлаб сделал неопределённый жест рукой, описав ею в воздухе замысловатую фигуру. Его глаза удивлённо уставились на самовольную конечность, и та сразу остановилась, затем сняла очки с вспотевшего вдруг лица. Другая рука выхватила платок из кармана и промокнула им большой лоб. После секундной нерешительности очки были возвращены на место, и освободившаяся рука коснулась сенсорной панели.

Перед глазами Симонова поплыли первые изображения. Сначала элементарные – основные цвета. Чёрный – пустота, белый – чистота, красный – сила, зелёный – покой. На примитивные базовые понятия ушла пара сеансов программирования по одному за день. Затем радуга сменилась простыми вещами: вода – свежесть, небо – глубина, река – умиротворение. Дальше шли всё более сложные картинки, порождающие всё более сложные реакции, но, к удивлению Симонова, позитронный мозг легко проглотил не только такие сложные понятия, как семья, личность, бесконечность, но и такие, которые вызывали противоречивые реакции: общество, экономика, политика.

Генеральный не сразу понял, что последняя просмотренная картинка появилась вновь. Убийство. Солдат в серой униформе стоял над трупом. В его руках был автомат с электромагнитным ускорителем. Пётр испытал сразу множество чувств: труп – страх, отвращение, смерть – сострадание, солдат – долг, оружие – мощь, власть, уверенность, униформа – уважение. Пауза слегка затянулась, и он услышал, как вокруг застучали по клавишам лаборанты. Но картинка сменилась, потом ещё и ещё, и через четыре утомительных часа сеанс программирования был завершён.

Сеанс не был последним, программирование продолжалось уже более трёх недель. Андроид больше не запрашивал повторных разъяснений, и работа была весьма монотонной и изнуряющей. Сложностей ожидали на понятиях «кража», «предательство» и подобных, но их усвоение длилось практически столько же, сколько и «подарок», «самопожертование».

Уже шла последняя серия видеозаписей. И в лаборатории царило усталое умиротворение. Кое-кто даже рискнул поставить чашку кофе рядом с пультом, совсем не опасаясь наказания начальства. Кому есть дело до этой чашки? Вот и последний ролик поехал. Завлаб с нетерпением наблюдал, как ползёт шкала на экране, приближаясь к финишу. Он улыбнулся и посмотрел на кресло, где сидел в шлеме программатора шеф. Генеральный пошевелился, как бы поправляя затекшую ногу. Потом пошевелил другой ногой. Потом зашевелились руки, но, вопреки ожиданиям окружающих, они не потянулись к шлему, чтобы явить свету вспотевшую физиономию. Они судорожно дёрнулись, вслед за ними вновь дёрнулись ноги, спина изогнулась и замерла в неестественной позе. Неподвижность продолжалась лишь миг, и всё тело Симонова задёргалось, затряслось в конвульсиях. Почти минуту к нему боялись подойти. Все пытались обесточить пульты, андроида, стали грубо выдёргивать кабели из розеток. Кто-то догадался вдавить кнопку аварийной тревоги. Заорала сирена, разошлись створки дверей, и половина сотрудников, оглядываясь, спотыкаясь друг о друга, о стены и углы, помчалась прочь из лаборатории. С несчастного пульта стекали коричневые струи нетронутого кофе.

Медики подбежали к креслу одновременно с начлабом. Двое медиков пытались удержать Симонова, третий заправлял подкожный инъектор транквилизатором. Начлаб выдернул из программатора шлейф кабелей и сорвал его шлем с головы шефа. Врач тут же воспользовался этим, приложив инъектор к освободившейся шее Симонова. Генеральный замер.

– Юль… – Алфёров присел на уголок стола рядом с женой генерального. Он был подавлен и растерян. Куда-то подевались и искра в глазах, и уверенный голос. Ему захотелось приобнять жену друга за плечо, но не решился, передумал. Хотел просто коснуться её руки, но его рука снова замерла в нерешительности, и Сергей спрятал руку в карман брюк. – Я…

– Помолчи уже, – коротким движением смахнув слезу, произнесла Юля. – Не можешь внятно высказаться, помолчи. Я знаю, что ты не виноват. Мне рассказывали, что ты его отговаривал.

Сергей что-то неразборчиво пробубнил.

– Что?

– Ну… Не отговорил же.

Красные от слёз и бессонницы Юлины глаза осуждающе взглянули на Сергея:

– Я-то раскисла – мне положено. А ты – его друг, правая рука, мужчина, в конце концов! Ещё на твои нюни мне смотреть не хватало!

Алфёров набрал полные лёгкие воздуха и с шумом его выдохнул. Он встал со стола, прошёлся по комнате, хмурясь и собираясь с мыслями.

– Юль…

– Давай по делу уже!

– Я и по делу. Я с врачами говорил.