Под покровом небес

Через полчаса они вышли на гребень хребта и двинулись на юг. Гребень в этом месте представлял собой абсолютно ровное плато шириной метров пятьсот, длиной километра три с еле заметным уклоном в южную сторону. На этом плато росли высокие с толстыми стволами кедры. Между ними были расстояния в три, а то и в пять и больше метров, отчего тайга в этом месте была светлой, прозрачной и, казалась, цивилизованной, словно парк. Белок в этом месте было много, что подтверждали многочисленные округлые гнезда, скрученные из веток. И белка была местной, с хорошим мехом, но добывать ее было сложно из-за высоких густых крон — пока разглядишь, где она прячется!

Самур был явно в нерабочем настроении, нехотя облаял пару белок. Одну Лукич сбил, а вторую, как Лукич ни рассматривал вершину кедра, так и не увидел. Лукич решил пока оставить белку в покое и, идя по плату, принял немного вправо. Скоро сквозь просветы кедровых стволов он увидел легкий уклон на западный склон хребта, с большой поляной, за которой открывался панорамный вид на далекую Енисейскую долину. Зрелище было завораживающим — словно с птичьего полета: под ногами, за поляной, словно изумрудно-зеленый пояс — еловая чаща, тянувшаяся по всему западному склону, за ним на десятки километров белоснежная холмистая долина, разрезаемая стальной лентой реки, а правее, у самого горизонта — могущие дикие пики Восточного Саяна. Воздух прозрачен, и видится все четко, как на ладони, несмотря на расстояния в десятки километров.

Лукич много раз видел эту завораживающую картину, но каждый раз он снова и снова замирал, давая своему взгляду парить, словно беркут, над землей, и в груди у него все замирало, и не мог он словами объяснить ни себе, ни другим, что с ним происходит? И отчего это?..

Лукич отпустил с поводка Самура, тот, обрадовавшись свободе, кинулся на поляну, потом метнулся влево, к кромке кедрача, залаял. Лукич определил по интонации лая — это не белка. Он в бинокль стал рассматривать кедр, возле которого, уже не лая, сел, ожидая хозяина, Самур, сначала ничего не увидел, потом у самой вершины рассмотрел черное пятно. Через какое-то непродолжительное время пятно пришло в движение, и Лукич увидел большого черного с красными бровями глухаря. Глухарь спокойно, с чувством собственного достоинства смотрел на сидящую на снегу собаку.

Лукич убрал от глаз бинокль и, не выходя на поляну, чтобы не вспугнуть птицу, по краю кедрача, прячась за стволами деревьев, подошел к глухарю поближе.

Он опять посмотрел в бинокль — теперь уже рассматривая ветки ниже самца, и увидел на нижних ветках рассевшихся глухарок. Глухарки, словно игрушки на новогодней елке, только серо-коричневого, под цвет ветвей, окраса, спокойно взирали на собаку, целиком доверив свою безопасность и судьбу красавцу-вожаку. Их было не меньше десяти штук, но важно было разглядеть самую нижнюю. Когда Лукич ее нашел, он прицелился и выстрелил. Звук мелкокалиберной винтовки был не громким, словно треск от ломающей сухой палки. Глухарка упала в снег. Самур знал, что делать, — он только чуть взвизгнул, отвлекая на себя внимание глухаря, но остался сидеть на месте.

Лукич выстрелил еще раз — в глухарку, сидевшую повыше первой. Она тоже упала в снег.

— Ну, хватит пока, — сказал сам себе Лукич и крикнул: — Самур, взять!

Кобель рванул с места, глухарь тревожно щелкнул клювом, сорвался с ветки, и весь табун, шумно хлопая крыльями, устремился за ним. Угба, стоявшая рядом с хозяином, не спеша потрусила к подстреленным глухаркам.

Лукич пошел вслед за ней. Самур, словно отчитываясь о проделанной работе, подбежал к нему, виляя радостно хвостом, потом — к добыче, сунул нос в глухариные перья, слизнул кровь, вытекшую из раны, и рванул мимо хозяина, по следу, назад в избушку, к Грозе.

Лукич не сразу сообразил, куда рванул кобель, а когда понял это, начал кричать:

— Ко мне, Самур! — но было поздно.

Лукич дал обнюхать добычу Угбе, дал полизать птичьей крови и, убрав глухарок в рюкзак, тоже пошел назад, в сторону избушки, только не по своим следам, а взял правее, ближе к восточному склону хребта. Несмотря на появившуюся приятную тяжесть в рюкзаке, идти почти по ровному плату было легко. Угба привычно шла метрах в трех впереди.

— Может, все-таки поохотимся? — разговаривая как с человеком, спросил Лукич собаку. Угба остановилась, повернула голову к хозяину, из приоткрытой пасти торчал кончик языка, и казалось, что собака улыбается.

— Отдам я тебя Гришке, — решил Лукич.

Угба, словно испугавшись, что хозяин сдержит слово, ленивой трусцой побежала вперед, скрылась за толстыми кедровыми стволами и вскоре пару раз тявкнула.

— Ну вот, можешь! — Лукич быстрым шагом дошел до собаки, приложил к глазам бинокль, обшарил взглядом кедр, обнаружил белку и, прицелившись ей в глаз, выстрелил. Белка упала к лапам собаки. Угба зарычала незлобно, без азарта, прикусила за голову и, бросив добычу на снег, равнодушно отвернулась.

— Молодец! — похвалил ее Лукич и, подняв белку, стал снимать с нее шкурку.