Под покровом небес

Хоронили Андрея на городском кладбище. Было очень много народу, в основном это были молодые, крепкие пацаны, была гора венков с траурными ленточками «от братвы», подъезд к кладбищу был забит дорогими и не очень иномарками. Но среди прощавшихся Вовка заметил и старшего опера Блинова, который его допрашивал в тот вечер, который так круто изменил Вовкину жизнь. Блинов был в черном штатском костюме, черной рубашке, чтобы не выделяться из толпы, и с двумя красными гвоздиками в руке. Блинов узнал Вовку, но подходить не стал, сделал вид, что не знаком с ним.

Андрея похоронили на аллее, где уже были похоронены десятки таких же молодых, погибших людей. Памятники в полный рост украшали их могилы. И были на них выгравированы их силуэты в кепках, с сигаретами в руках, в боксерских перчатках… на фоне их любимых автомобилей и даже церковных куполов с крестами.

Поминая над свежим холмиком, Торба сказал:

— Говорил Андрюхе, не играй. А он — буду играть, пока не попрёт. Попёрло, поехал за долгом: вместо денег получил картечь в живот.

После роскошных поминок, которые плавно перешли в обычную пьянку и танцы в ночном клубе, от поездки в который Вовка отказался, сославшись на охрану базы, он долго не мог уснуть. Все казалось, что вот-вот распахнется дверь и на пороге появится Андрей. Вовка находился в каком-то оцепенении: то впадал в краткий сон, то вздрагивал всем телом, просыпаясь, то засыпал снова. А утром, в самую рань, повез завтрак Андрею. Но на кладбище он оказался не один — к нему, чуть слышно, сзади подошел человек. Он молчал. Вовка чувствовал его присутствие, но не поворачивался, не отвлекался от тех приготовлений, которые он должен был сделать для Андрея: раскупорил бутылку виски, налил в широкий стакан, положил на стакан сверху сэндвич с красной икрой, достал из пачки сигарету, которую он специально взял для Андрея, — сам Вовка так и не стал курить, положил рядом с сигаретой зажигалку. Весь «завтрак» он разместил у деревянного креста, вкопанного в рыхлую еще землю. Потом взглянул на человека, стоявшего рядом с могилой, сказал:

— Служили вместе.

— В бригаде?

— Нет, в погранвойсках. Хороший парень был. Лучше бы он женился на этой генеральской дочери. Она у нас в медсанчасти работала, врачом. — Продолжил: — Царствие Небесное усопшему рабу Божьему Андрею. Господи, прости ему вольные и невольные прегрешения. Упокой его душу грешную. Пусть земля ему будет пухом. Вечная ему память. Аминь, — Вовка перекрестился, поклонился погибшему товарищу.

Мужчина тоже перекрестился.

— Вы верующий?

— Крещёный.

Они молча постояли у могилы. Потом мужчина сказал:

— Господь каждого из нас ведет по жизни, и даже когда нам кажется, что Он от нас отвернулся, — это не так: Господь нас испытывает. Испытывает, достойны ли мы Его, веруем ли мы в Него… Пойдем, покажу кое-что.

И они пошли мимо памятников в человеческий рост. Сколько их — взвод, рота, батальон, полк, дивизия… лежит здесь, на этом кладбище, на всех кладбищах огромной страны, погибших ради чего? Во имя чего? Ради пышных похорон? Ради этих дорогих памятников в полный рост?

Мужчина привел к могиле с большим крестом из белого мрамора. На нем была надпись: «Дорогой мамочке от любящего сына».

— Здесь похоронена мать Торбы. Убийца сидит в тюрьме. Это его отец.

— Зачем вы мне это показываете?

— Чтоб ты знал — у Торбы никого нет, кроме денег, кроме бригады. У него нет другой жизни, кроме той, которой он живет. И это его жизнь, его выбор. — Мужчина замолчал. С пожелтевшей березки сорвался умерший лист и плавно опустился на белый мрамор. — Возвращайся домой. Пока тебя там кто-то ждет. — Мужчина улыбнулся. — Сейчас как раз начинается охота на пушного зверя.

Вовка непроизвольно тоже улыбнулся, и на душе у него странным образом потеплело, как будто начало таять что-то.

— Пора домой, — сказал он. — Вот только доделаю одно дело.

Старший опер Блинов пристально посмотрел на Вовку.

— Я сам доделаю твои дела — разыщу того, кто застрелил Андрея. А потом приеду к тебе на охоту. Встретишь? — Блинов протянул руку Вовке. Вовка посмотрел на руку, потом в глаза Блинову — никакого подвоха в них не заметил и тогда осторожно пожал крепкую сухую ладонь.

Проезжая через проходную Лесоторговой базы, Вовка сказал охраннику, чтобы к нему зашел Виктор, возглавляющий охрану базы. В кабинете позвонил Земляку, который был старшим кладовщиком, достал из холодильника бутылку виски, тарелку с бутербродами, пару бутылок боржоми. На стол поставил четыре широких стакана, плеснул в них немного желтого напитка, один стакан накрыл сверху бутербродом.

Вошли Виктор и Земляк.

— Присаживайтесь к столу — помянем Андрюху, — сказал Вовка, поднял стакан, пригубил виски. — Вы пейте до дна. — Поставил стакан на стол, взял бутерброд, закусил. Потом подошел к гитаре, стоявшей в углу кабинета, сел на стул, не совсем уверенно заиграл:

Я закрою глаза. Я забуду обиды.

Я прощу даже то, что не стоит прощать.

Приходите в мой дом. Мои двери открыты.

Буду песни вам петь. И вином угощать.