Под покровом небес

Андрей любил Михаила Круга, и это была его любимая песня, но Вовка никогда не пел ее самостоятельно. Он только подпевал, когда Андрей пел, подыгрывая себе на гитаре. И Виктор, и Земляк начинали понимать, что Вовка принял важное для себя решение и прощается с ними.

Буду песни вам петь про судьбу и разлуку.Про весёлую жизнь и нелепую смерть.И как прежде в глаза мы посмотрим друг другу,И конечно, еще мне захочется спеть.

Вовка встал, положил на стол гитару, налил в стаканы виски, поднял свой стакан:

— Спасибо вам, пацаны, за всё. Я вас увольняю с хорошим выходным пособием, — он опять пригубил стакан. — Пейте… Сегодня вы должны исчезнуть на время, залечь на дно. Лучше уехать куда-нибудь. — Вовка подошел к большому сейфу, достал из него пистолет, короткоствольный автомат Андрея, пачку долларов. Доллары разделил поровну на троих.

— Ну все, на посошок и поехали. — Вовка сунул пистолет в кобуру под мышкой, автомат повесил на плечо. — Я вас высажу на ближайшей остановке.

— Я с тобой, — решительно произнес Земляк.

— Я тоже, — сказал Виктор.

Вовка обнял сразу обоих, прижав их головы к своей.

— Хорош, пацаны, мне хватит одного Андрея. Сделайте то, о чем я вас попросил, и дай Бог, еще свидимся.

9

Лукич вел Грозу на поводке, стараясь не смотреть ни на нее, ни в ее сторону. Собака послушно шла рядом, доверчиво поворачиваясь к нему спиной, когда обнаруживала что-то интересное в окружающей их тайге: то белка пробежит по ветке, цокая чуть слышно коготками по коре, то птица где-то вспорхнет, то мышь под снегом пискнет.

Они шли вниз по тропе в сторону болотистой низины, но не доходя до нее с полкилометра, свернули вправо, дошли до того мета, где взяли волка. Лукич шел налегке — с одним карабином на плече да ножом на бедре. До места, которое он определил, оставалось еще с километр, и Лукич не то чтобы устал, а в надежде на чудо, которое вдруг произойдет и вдруг поменяет его решение, остановился и закурил. Он не курил во время охоты, не курил во время хождения по тайге, а тут достал папиросу и закурил. Едкий дым попал в легкие, он поперхнулся, закашлял. Опять сделал глубокую затяжку. Гроза на снег не садилась, терпеливо стояла рядом. Лукич докурил папиросу, бросил ее в снег, зачем-то притоптал ногой. Тяжело вздохнул и пошел к большой каменной осыпи, которая образовалась за тысячи, а может быть, за миллионы лет из-за разрушения отвесного скального выступа.

У основания осыпи Лукич, все также не глядя на Грозу, придавил конец поводка камнем, отошел от собаки на несколько шагов, оттянул боек и прицелился в бок, где билось собачье сердце. Стараясь не видеть собачьих глаз, нажал на спусковой крючок.

Потом, пытаясь не глядеть на собачье тело, отцепил вместе с ошейником поводок, скрутил его, сунул за пояс ремня, чтобы не забыть, в трех метрах от осыпи, на ровном месте, очистил от снега небольшую площадку, за лапы волоком перетащил туда Грозу, камнями с осыпи надежно, в несколько слоев, заложил труп собаки. Получился каменный холмик, который будет напоминать Лукичу о Грозе и который не даст птице и зверю растерзать беззащитную собачью плоть.

Вернулся в избушку Лукич уже затемно, немного удивившись, что в ней столько народа: кроме Ламы и Семена был еще Гришка. Он молча зашел, забыв о приветствии, повесил на гвоздь ошейник с поводком. Потом, подумав, решил убрать его с глаз — унес в пристройку.

— Эх! — выругался матом Семен. Он, увидев ошейник Грозы, все понял. — Не мог ты, Гришка, прийти немного пораньше?

— Опять я виноват у вас, — пробормотал Гришка, пытаясь понять, что произошло.

Лукич знал, что Гришка просто так появиться в избушке не мог. И непроизвольно затягивал получения ответа на свой вопрос: «Что случилось?»

Гришка молчал, молчал и Семен, понимая, что сейчас словами не поможешь. Лишь Лама спросил негромко:

— Чай будешь, Лукич?

Гришка встал с чурки, стоявшей у входа, сделал шаг к нарам. Лама с Семеном потеснились, освобождая место для него. Лукич, расстегнув телогрейку, снимать ее не стал, хотя в избушке было жарко натоплено. Его немного знобило. Сел на чурку.

Лама, Семен и Гришка смотрели на Лукича, молчали.

Лукич взял у Ламы кружку, хлебнул глоток горячего крепкого чая.

— Может, хватит в молчанки играть? — сказал он резким голосом.

Гришка кашлянул:

— Меня Вовка послал за тобой…

Внутри у Лукича похолодело:

— Говори, чего тянешь?!

— Твоей Татьяне сделали операцию. Вроде все нормально прошло. Вовка попросил привести тебя на выписку. А потом он хочет с тобой уйти в тайгу. А за Татьяной Любка поухаживает. С нее толку больше будет, — Гришка замолчал.

Лукич еле слышно облегченно выдохнул.

— Я тут того, городской гостинец от Вовки привез, — Гришка достал из своего рюкзака бутылку. — Виски. Ни разу не пробовал. Может, с устатку? — Гришка взглянул на товарищей.

— Ну а что? Чтоб крепче спать, — Семен взглянул на Ламу.

— Ну, раз так? — Лама посмотрел на Лукича.

— Ты одну глухарку сварил? — спросил Лукич.