Под сенью Дома Блэк...

– Что? – раздражённо спросил он. – Говори уже!

Гермиона на миг смешалась от его тона, а после решительно выпалила:

– Сириус, я беременна.

Он мрачно посмотрел на неё. Посмотрел так, будто она не человек, а существо какое-то.

– И?

Это поразило Гермиону. Что можно сказать на это "и"? Она не ждала от него радости, не ждала его одобрения. Скорее боялась его злости, но... получила это "и"...

– Ничего... Ровным счётом ничего!

Из глаз брызнули слёзы, и Гермиона бросилась прочь.

Да что это такое?

За что он так?

Что она ему сделала?

Неужели нельзя... по-человечески?

А ведь она так надеялась после бала в Министерстве, что он изменил своё отношение к ней! Как он смотрел на неё, когда она закончила петь!

– Это было прекрасно, – сказал он, целуя её руку после.

А потом он утянул её в круг танцующих вальс. Он великолепно танцевал, и Гермиона впервые чувствовала себя с ним совершенно свободно, легко... И она почти поверила, что всё теперь между ними станет иначе. Ошиблась. А жаркая ночь, в ту ночь после бала, ровным счетом ничего не значила.

А какими горячими были его поцелуи! Как кружилась голова... она вся таяла от его таких сильных и нежных рук. Он был тогда совсем иным... Тот Сириус, на короткий миг показавшийся ей, был просто обманкой, лишь ей и не более того! И от этого было нестерпимо обидно и больно, и слёзы с новой силой рвались наружу...

Плакать вечно невозможно. Слёзы кончились, но Гермиона ещё долго лежала на постели в своей комнате. На душе было мерзко, пусто, и жить совершенно не хотелось. Зато хотелось есть, и это заставило её встать. Перед тем как выйти из комнаты, она чисто случайно заметила на полу сложенный белый лист бумаги. Гермиона подняла его, развернула... и слабая улыбка заиграла на её лице.

На листе бумаги колыбелька с воздушно-белым пологом медленно раскачивается. Над бортиками появляются острые ушки, затем сосредоточенно-умильная мордашка щенка, который упорно перелезает через бортик, плюхается на пол... садится... трясёт головёнкой. Тут раскрывается нарисованная дверь и... входит она. Щенок радостно подпрыгивает, она подхватывает его и... раз! На её руках улыбается кудрявый, черноволосый малыш...

Гермиона любуется постоянно повторяющейся картинкой и обида-горечь от равнодушия Сириуса исчезает вникуда. На душе светло и радостно, и, читая строчки Ремуса под картинкой, она согласна с каждым его словом.

"Неважно, что сейчас между тобой и Сириусом. Это неважно. Важно то, что будет дальше. А будет счастье. Будет малыш, для которого ты самая красивая, самая лучшая мама на свете. Это самое важное".

Гермиона думает, что Ремус очень хороший человек. Пожалуй, он самый лучший в мире мужчина. Жаль, что он такой одинокий. Вспоминается, как на Гриммо однажды пришёл профессор Грюм со своей ученицей Тонкс. Это было давно, когда Гермиона только оказалась в этом доме. Тонкс, такая смешная, неловкая, свалила подставку для зонтиков...

– Ой! Извините! Я такая... – Тонкс поспешно склонилась над поставкой, а Ремус,который в этот момент вышел из гостиной, увидел только её пятую точку, обтянутую штанами.

– Симпатичная, – сказал он непонятным тоном – то ли весело, то ли...

Тонкс подскочила, стремительно развернулась, отчаянно сверкая заалевшими щеками, сделала шаг назад и... споткнувшись о проклятую подставку, села на пол. На свою "симпатичную" пятую точку...

– Прошу прощения, – сказал Ремус, глаза которого светились весельем. – Вам помочь, Нимфадора?

И протянул ей руку...

А ведь он ей тогда понравился... Гермиона это точно знала. И то, что он оборотень, Нимфодору Тонкс не пугало нисколько. Как бы Гермиона хотела, чтобы у него с Тонкс всё сложилось...

Гермиона бережно сложила листок с рисунком и положила его в ящик стола. После этого она вышла из комнаты, решив найти Ремуса и сказать ему спасибо. За внимание, понимание, поддержку... за всё то, что... она должна была бы ждать от Сириуса.

Ремус был в комнате Рабастана.

Гермиона помедлила у дверей.

Вот ещё один мужчина, который ворвался в её жизнь. Странный, немного пугающий, но... между тем непонятный, волнующий и страшно уязвимый. Беспомощный. Совершенно не такой, какими Гермиона представляла себе безжалостных убийц и мучителей. И это – человек, пытавший родителей Невилла? Гермионе не верилось в это, когда она смотрела в его глаза. Разве он мог так поступить? Может, здесь, как в истории с Сириусом, что-то не так?

– Гермиона?

Ну вот, пока стояла и думала, дверь открылась и на пороге стоит Ремус, и удивлённо смотрит на неё.

– Я хотела сказать тебе спасибо, – смущено говорит Гермиона, чувствуя себя очень глупо под его взглядом.

– Понятно, – говорит Ремус и они оба стоят и не знают, что сказать друг другу дальше.

– Не за что, в общем... – смущённо выговаривает Ремус.

– Какая занятная картина, – раздается за его спиной ядовитый голос Рабастана. – Может, в любви признаетесь? А то сквозняк и скука.

– Иногда он невыносим, – вздыхает Ремус.

– Меньше, чем ты, дерини! – фыркают за спиной.

– Дерини? – удивлённо переспрашивает у Ремуса Гермиона.